Вечером, к семи часам, когда в штаб корпуса собрались офицеры, все высказанные, отрывистые мысли были систематизированы и точно и ясно выражены в готовом написанном приказе.
-- "В одиннадцать часов я еду в Екатеринбург за пополнением. Вернусь дня через три-четыре. За это время вы обязаны обьяснить положение вашим солдатам и внушить им, что они тоже должны проводить в отношении бывших красноармейцев такую же линию. В приказе этого не сказано, но эту свою волю я передаю вам на словах", закончил Каппель это собрание.
В темноте зимнего вечера расходились офицеры но своим частям, и каждый ясно и отчетливо понимал, что иного выхода нет, и Каппель еще больше вырос в их глазах.
А через два часа после совещания в штабе, паровоз, в темноте зимней ночи рассыпая искры, нес два вагона Каппеля в Екатеринбург.
В больших казармах на окраине Екатеринбурга было собрано больше тысячи пленных красноармейцев, выразивших желание служить в Белой Армии. Сегодня утром им было объявлено, что в этот день приедет их будущий начальник для приема их в свои части. Фамилия его названа не была. По двору казармы, на всякий случай, прохаживались с винтовками два часовых из местных белых частей. Такой же караул виднелся и у внешней стороны ворот. Разговаривать с пленными им было запрещено, но один из них на назойливые приставания бывших краснормейцев назвал им фамилию начальника -- "Генерал Каппель." Узнавшие про это молодые парни хлопнули себя по бедрам и пулей влетели в казарму. "Товарищи, то бишь, братцы -- Каппель будет у нас, к нему нас определили".
Это имя, известное в то время всем, всколыхнуло всю казарму и наполнило радостным гулом: служить под начальством легендарного генерала было лестно, а один красноармеец, покрывая общий шум, завопил истошным голосом: "Братцы, так ён меня под Васильевкой из плена отпустил, пальцем не тронул".
Треща и фыркая, старый автомобиль подвез Каппеля к воротам казарменного двора. Подтянутый, стройный, красивый генерал быстро вышел из машины. Сквозь открытые ворота, во дворе виднелась толпа его будущих солдат, но перед воротами стояло двое часовых и к нему, держа руку у головного убора, подошел с рапортом поручик, караульный начальник. Приняв рапорт Каппель, сурово сдвинув брови, обратился к нему с вопросом, к чему приставлен его караул.
-- "К пленным красноармейцам, Ваше Превосходительство", ответил в простоте душевной недогадливый поручик.
-- "К пленным красноармейцам? Каким?" -- еще строже спросил генерал.
-- "К тем, которые во дворе и в казарме -- вот к этим, Ваше Превосходительство", губил себя молодой офицер.
Каппель побледнел и страшными глазами впился в поручика.
-- "К моим солдатам я не разрешал ставить караул никому. Я приказываю вам, поручик, немедленно снять своих часовых с их постов. Здесь сейчас начальник -- я, и оскорблять моих солдат я не позволю никому. Поняли?" И, пройдя мимо окаменевшего поручика, быстро вошел во двор к замершей толпе, слышавшей весь этот разговор.
-- "Здравствуйте, русские солдаты", приложив руку к папахе, звонким голосом на весь двор крикнул Каппель. Дикий рев, не знавшей уставного ответа толпы огласил двор. Каппель улыбнулся. Красноармейцы, сами понимающие нелепость своего ответа генералу, сконфуженно улыбались, переминаясь с ноги на ногу. -- "Ничего, научитесь", произнес Каппель. -- "Не в этом главное -- важнее Москву взять -- об этом и будет сейчас речь", добавил он, направляясь в казарму, куда, опережая его кинулись красноармейцы, но когда он вошел туда, чей-то страшный бас, уже совсем по уставному, рявкнул: -- "Встать, смирно!"
И через три дня два эшелона с пополнениями для третьего корпуса двинулись из Екатеринбурга в Курган, а вместе с этим беспощадно и неуклонно приближались последние акты трагедии генерала Каппеля.
После прибытия эшелонов в Курган, третий корпус по тем временам стал численно большой боевой единицей. В корпус входили, как уже говорилось, Самарская пехотная дивизия, которой командовал ген. Имшенецкий, Симбирская пехотная дивизия -- начальник ген. Сахаров Николай, Казанская пехотная дивизия -- начальник полковник Перхуров (брат главы Ярославского восстания), кавалерийская бригада -- генерал Нечаев и отдельная Волжская батарея -- полковник Вырыпаев.
Но если в батарею было зачислено сравнительно мало вновь прибывших людей и они растворились в старом батарейном составе, то в пехоте и кавалерии явление было обратное: прибывшие пополнения поглотили старый волжский состав. Если принять во внимание, что среди вновь прибывших людей многие были в достаточной степени пропитаны во время службы в красной армии соответствующим направлением, то вполне понятно, что начальникам этих частей приходилось слишком много работать, чтобы перевоспитать их, согласно приказу Каппеля, а во многих случаях и проверить их лояльность. Это требовало, прежде всего, времени. Но расчитывая, что на полное формирование корпуса, проверку прибывших людей, знакомство с ними и организацию сильной боевой единицы, будет дано достаточно времени, все старшие и младшие начальники, не жалея себя, принялись за работу. Так как бывшие красноармейцы, хоть и вкратце, но познакомились со строевой службой, находясь в рядах красной армии, то главное внимание было обращено на тщательную проверку облика прибывших и их перевоспитание.
Прошло три недели со времени прибытия пополнений. Каппель потерял представление о времени, о дне и ночи, о том. что когда-то нужно спать или обедать. Из полка в полк, из роты в роту, с утра до вечера, часто по ночам, -- и если старые волжане знали его неуемную энергию по прежним походам, то теперь с удивлением смотрели на своего генерала, не понимая, как может человек выносить такой нечеловеческий труд.
В этот вечер Командир Корпуса вернулся в штаб к 10 часам вечера. Пройдя в кабинет, он устало опустился на стул и закурил папиросу. Потянувшись так, что затрещали суставы, он довольно улыбнулся. Результаты работы начинали постепенно выявляться -- за три недели большего сделать было нельзя. Во всяком случае, корпус почти очищен от подозрительного элемента. И это было не так легко сделать -- враг слишком хитер и среди добровольцев-красноармейцев оказались совсем не добровольцы.
В голове Каппеля мелькнула мысль, обращенная к высшему начальству, мысль-просьба, горячая и страстная: "Еще три, ну, хотя бы, два месяца и корпус будет страшной силой. Хоть два месяца", не просила, а молила мысль. Каппель тряхнул головой -- "Глупости лезут, заполняют мозг. Устал, поэтому. Там же понимают, что меньше нельзя".
В кабинете было тихо, уютно горела настольная лампа. -- Скоро Пасха", шепнула другая мысль. -- "Все эти красноармейцы забыли о ней -- напомним -- ведь и Пасха и они сами -- русские".
Тело уставшее до предела требовало отдыха. Были планы для завтрашнего дня, которые нужно проработать, но глаза смыкались сами собой. Чуть звякнув шпорами, встал и перешел на кушетку. -- "Немного отдохну -- закончу", путалось в голове и сон темным одеялом отделил его от всего мира.
Осторожный стук в дверь разбудил его.
От неудобного положения затекли ноги, с трудом встал, взглянул на часы -- два часа ночи. Стук в дверь повторился.
-- "Войдите", чуть охрипшим от сна голосом бросил Каппель. Вошел дежурный телефонист.
-- "Шифрованная телеграмма из Омска, Ваше Превосходительство", произнес он, протягивая генералу листок, испещренный понятными лишь Каппелю цифрами и буквами.
Перед глазами плясали и качались стены, лампа, пол, потолок, шумело в ушах, пересох во рту язык и стал шаршавым и твердым, в голосе путался в сумасшедшем хаосе рой мыслей без начала и конца и, кажется, в первый раз в жизни дрожали похолодевшие руки.
"Комкору 3 генералу Каппелю. По повелению Верховного Правителя вверенному вам корпусу надлежит быть готовым к немедленной отправке на фронт. Подробности утром. Начальник Ставки Верховного Правителя Генерал Лебедев".
Дежурный телефонист штаба 3-го корпуса, не переставая, вызывал Омскую ставку. В ответ было молчание. Телефонист, перепуганный и бледный, снова и снова давал вызов. Облокотившись на стол около аппарата, Каппель не двигался с места. "Там должен быть кто-нибудь, какой-то дежурный, что ли. Это твой аппарат не работает. Сидите в штабе, ничего не делаете. Завтра всех в строй пошлю, к чорту. Вызывай, как знаешь... Понял?" Обычная выдержка оставила Каппеля -- слишком серьезное было положение. Телефонист включал и включал аппарат и, наконец, около четырех часов утра услышал ответ. Каппель схватил трубку.
-- "Соедините немедленно с квартирой ген. Лебедева". -- "Кто говорит?" -- "Генерал Каппель".
Он хотел разнести дежурного в Ставке, но тот оказался невиновным, так как с ним по прямому проводу говорил ген. Пепеляев и прервать разговор было нельзя. Но и требование Каппеля он не мог исполнить, так как ген. Лебедев вечером выехал из Омска и вернется только утром, часам к восьми. Говорить дальше не было смысла и Каппель снова вернулся в кабинет. О сне не могло быть и речи. Нужно было разобраться во всем возможно спокойнее. Он сел за стол, развернул списки частей.
