– В вашу бытность министром обороны СССР проводился в жизнь договор СНВ-2, сыгравший негативную роль в обороноспособности Советского Союза. Вы были за его заключение?
– Нет, конечно… Тут интересно вспомнить, что это еще Громыко (в 1957–1985 годах – министр иностранных дел СССР. – Авт.) нехорошо поступил в этом плане. Когда заключали рамки первого договора о стратегических наступательных вооружениях во Владивостоке во времена Брежнева, Громыко согласился с американцами не включать их флот в этот договор. Под сокращение вооружений подпадали наземные войска, воздушные войска… Брежнев к тому времени был уже болен и, честно говоря, не очень во всем этом разбирался. После Громыко министром иностранных дел стал Шеварднадзе. Но в дальнейших событиях виноват не столько он, сколько Горбачев.
Когда они первый раз встретились с Рейганом (в 1980–1988 гг. – президент США. – Авт.) в Рейкьявике, Ахромеев сказал Горбачеву, что нельзя подписывать договор, не включив в него системы ПРО, – американцы хотели, чтобы шло сокращение вооружений, а они бы имели право продолжать создавать противоракетную оборону. Но Горбачев потом все же подписал такой договор. Кроме того, нам пришлось сократить раз в сто больше ракет, чем им. У американцев было всего штук 50 «Атласов», подпадающих под этот договор, – они их уничтожили, а основная масса их ракет осталась на флоте: на атомном подводном флоте – ракеты «Поларис», на полутора тысячах самолетов Б-52, которые мы согласились считать за один боеприпас, в то время как этот самолет поднимал 12 ракет. У нас же было 6 ракетных армий, которые надо было сокращать по этому договору!
Когда я стал министром обороны, я раз сказал Горбачеву: «Михаил Сергеевич, что же вы делаете-то?» Он: «Не твое дело! Ты ничего не понимаешь!» Два сказал – та же самая реакция. Потом Горбачеву это надоело, и он назначил Зайкова (в 1986–1990 гг. – член Политбюро ЦК КПСС. – Авт.) председателем комиссии по разоружению. И вот мы: переговорщики, Министерство иностранных дел, КГБ, Министерство обороны – сходились в спорах в его присутствии, а Зайков нас мирил, чтобы не докучали своими спорами Горбачеву. О чем, в частности, шел спор? Американцы на каждый дивизион, который мы уничтожали, присылали свою группу наблюдателей – разведчиков, проще говоря. Мы же могли послать в Америку на заводы, где производятся ракеты, всего две группы. По договору ОБСЕ мы должны были уничтожить 20 тысяч единиц бронетехники! Американцы в Америке не уничтожали ничего, французы около 60 штук, англичане – ничего. Тогда я в срочном порядке из Польши, из Германии, из Венгрии стал вывозить более современные танки на Дальний Восток, а старые – в Европу, чтобы под сокращение попали бы они. Что тут началось… Приехала Тэтчер! Только она уехала – приезжает Никсон! «Почему, – говорит, – вы так делаете?» Я отвечаю: «Ваш флот не входит под сокращение, и наш не входит. И мое дело, какими войсками этот флот укомплектовывать». Передал потом еще современные танковые дивизии Балтийскому, Северному, Черноморскому и Тихоокеанскому флотам.
– Почему НАТО не прекратил свое существование одновременно с Варшавским Договором?
– …С НАТО вот как получилось… Горбачев уволил секретаря ЦК, отвечавшего за Варшавский Договор, и назначил на его место Александра Яковлева, бывшего посла в Канаде, которого спешно ввели в политбюро. Через год Варшавского Договора не стало.
Москва, апрель 2010 г.
Кравченко Леонид Петрович – экс-председатель Гостелерадио СССР. Родился 10 марта 1938 г. в Брянской области. В 1988–1990 гг. – генеральный директор Телеграфного агентства СССР (ТАСС). Обвинялся в исполнении приказов ГКЧП по введению политической цензуры 19 августа 1991 г.
– Многим, когда речь заходит о ГКЧП, до сих пор непонятно, почему по всем телеканалам в драматический для государства момент 19 августа 1991 года транслировался балет «Лебединое озеро», по сути, вышучивая серьезность намерений властей?
– Да, действительно, танки на улицах Москвы в сочетании с «Лебединым озером» по телевидению выглядели для большинства населения анекдотично. Но для тех, кто знаком с тем, как тогда составлялись сетки телевещания, ничего особенного в «Лебедином озере» в тот день не было. За две недели до ГКЧП, 5 августа 1991 года, мною были утверждены программы телевидения и радиовещания на неделю с 19 по 26 августа. В этом легко убедиться, посмотрев эти телепрограммы в газетах того времени. Далее. Каждый третий понедельник месяца у нас была регулярная рубрика «Музыкальный телетеатр», а 19-е число как раз и приходилось на третий понедельник августа 1991 года, поэтому мы и поставили в этот день один из выдающихся музыкальных телефильмов, балет «Лебединое озеро». Кроме того, тогда, в отличие от сегодняшнего времени, планируя время эфира премьеры какого-либо фильма и спектакля, мы опирались на глубокие социологические исследования зрительской аудитории, поэтому и понимали, что огромное количество людей работают в две, а то и три смены. Соответственно все премьеры показывались дважды, а иногда и трижды в день. Утвердив эту сетку вещания, я, в принципе, должен был уйти на следующий день в отпуск вместе с Горбачевым, по соседству с ним – в Крым. Так было каждый год. Но на этот раз Михаил Сергеевич меня не отпустил, сославшись на то, что я должен готовить прямую трансляцию подписания Союзного договора, дату которого обещал уточнить.
По поводу одновременного показа «Лебединого озера» по двум каналам… В моем случае с синхронизацией каналов во время ГКЧП было прямое указание сверху. Но, в принципе, в истории советского телевидения Первый и Второй каналы синхронизировались многократно, и, как правило, это происходило во время траурных событий, связанных с кончиной глав нашего государства. Была отработана целая схема одновременной работы двух каналов, впервые примененная во время смерти Брежнева. Я, кстати, был одним из участников ее внедрения. Леонид Ильич умер 10 ноября, в большой по тем временам праздник – День милиции. В то утро, после того как уже была объявлена программа передач на день, в телецентр приехала группа людей в штатском, среди которых был генерал. Собрав узкий состав руководства телецентра, они сообщили, что скончался генеральный секретарь ЦК КПСС, и попросили пересмотреть намеченные сегодня к эфиру передачи, но при этом не отменять программы, которые не носят развлекательного характера. Мы спрашиваем: «А как же концерт из Колонного зала, посвященный Дню милиции?» Нам отвечают: «Он уже отменен. Вы по этому поводу не волнуйтесь. Просто сделайте объявление, что концерт не будет показан. И все». Так что 10 ноября 1982 года телевидение работало практически как обычно, но уже на следующий день оба канала работали синхронно. Телевизионное меню было тщательно подобрано – соответствующие фильмы, музыка, в основном классическая… Но, хочу отметить, это было «умное меню», его разрабатывали талантливые головы, там было максимально возможное в таких условиях тематическое разнообразие передач – тогда это было целое искусство.
– Как вы узнали о введении чрезвычайного положения?
– В ночь с 18 на 19 августа я спал у себя на даче в подмосковной Жуковке. В полвторого ночи меня разбудил телефонным звонком секретарь ЦК КПСС Манаенков. Он сообщил, что за мной сейчас приедет машина с охраной, которая отвезет меня на Старую площадь, где мне все объяснят. Действительно, через несколько минут – как будто она стояла в 20 метрах от дома – подъезжает машина. В салоне трое ребят. На сумасшедшей скорости – 140–160 километров в час – мы домчали до комплекса зданий ЦК КПСС. В два ночи меня принимают Манаенков и Прокофьев – первый секретарь Московского горкома партии. Объясняют, что есть план введения чрезвычайного положения либо в стране, либо в Москве, либо в Москве и Ленинграде. Точно пока это не решено, но документы о введении чрезвычайного положения уже готовятся. Мне было рекомендовано поехать домой в свою городскую квартиру, привести себя в порядок и в полпятого утра быть у Шенина, заместителя генерального секретаря ЦК КПСС. Вместо Горбачева он, как тогда говорили, оставался на партийном хозяйстве. В назначенное время Шенин меня принял и рассказал, что чрезвычайное положение решено ввести только в Москве, что уже есть состав ГКЧП, подготовлены соответствующие заявления, обращения…
И добавил: «Нужно подумать, что делать с телеэфиром». Я изумляюсь: «Чтобы готовить такого рода мероприятия, надо было поставить в известность за день-полтора… Что вы делаете?!» – «Это не ваше дело!» А ситуация действительно получалась комичной. С 10 часов по местному времени Дальний Восток уже начал смотреть утреннюю информационно-развлекательную программу, которая так и называлась «Телеутро». Через каждые следующие два часа по системе «Орбита» повторялось то же самое «Телеутро» в регионах других часовых поясов с подключением нескольких сюжетов местного телевидения. То есть до 6 утра, когда мы вышли на так называемый московский нулевой пояс, большая часть Советского Союза посмотрела музыкальную информационно-развлекательную передачу. Я говорю Шенину: «Телевидение сегодняшнего дня должно было быть перестроено с учетом политических событий, а заменить уже спланированную сетку невозможно. Нет людей для того, чтобы быстро подобрать все более-менее соответствующие ситуации передачи. Сами телепрограммы тоже не под руками, а в фильмофонде их надо заранее заказывать, привозить». Тогда мне и было сказано работать на одном телеканале, как это делалось раньше в чрезвычайных условиях, во время похорон генсеков. Был четкий приказ.
