Годы учебы Петра Дурново в Морском кадетском корпусе приходятся на директорство А. К. Давыдова и контр-адмирала С. С. Нахимова.
При назначении А. К. Давыдова были приняты во внимание его продолжительная педагогическая деятельность и образцовое состояние Штурманского полуэкипажа (позднее – Кронштадтское штурманское училище), которым он управлял более 16-ти лет. Однако в Морском корпусе он успел немного: учредил воспитательный комитет из корпусных офицеров и преподавателей и с его помощью существенно улучшил воспитательную часть, упразднил годовые экзамены, и испытания производились в течение года своими преподавателями во время своих занятий под общим наблюдением инспектора классов (против экзаменов выступал Н. И. Пирогов: они занимали 1,5–2 месяца), ввел преподавание ситуационного черчения, заменил в приготовительном классе преподавание истории уроками русского и иностранных языков, стали составляться и издаваться методические руководства, физический кабинет пополнен новыми приборами, заказаны были модели частей пароходного механизма, в музее появились новые модели судов, составлены каталоги в корпусной библиотеке, приняты меры к устранению тесноты жилых и классных помещений[161].
К. М. Станюкович вспоминал его как «справедливого и доброго человека, кое-что сделавшего для корпуса и желавшего, быть может, сделать более того, что сделал, но болезненного, престарелого и не имевшего достаточно энергии, чтобы основательно вычистить эти воистину Авгиевы конюшни»[162].
С иронией пишет о нем Д. Ф. Мертваго, шедший на год старше П. Дурново: «Воспитанники Морского корпуса между собой звали его “Кудимкой”. <…> Его педагогия, по-видимому, заключалась в принципе немедленного воздаяния, в известных формах и приемах, за все совершенное воспитанниками, как за хорошее, так и за дурное. Относительно классных распорядков, насколько помнится, ежемесячно производилась перекличка в классах и посадка воспитанников по скамьям по их относительным учебным отметкам. Для каждого из воспитанников вычислялся его средний балл в течение прошедшего месяца. Ученик с высшим средним баллом садился на правом фланге самой задней скамейки; самый неспособный или самый ленивый ученик занимал место на левом фланге самой передней скамьи.
К разряду немедленных официальных воздаяний воспитанникам за содеянное ими во время недели при Алексее Кузьмиче Давыдове относились раздачи кому следует – яблок и кому следует – розог.
Часам к трем по субботам классная канцелярия подготовляла общие для всех воспитанников корпуса недельные списки учеников, получивших отметки в 10, 11 и 12 баллов, с постановкою во главе списка фамилий получивших наибольшее число таких отметок. <…> В 4-м часу по субботам <…> десяточники и выше, т. е. двух, трехдесяточники и т. д., выстраивались в обеденной зале от входа направо. Таким же порядком, но только от входа в залу налево, выстраивались шеренги “нулевиков”, т. е. получивших в продолжении последней недели за свои ответы в классах по одному или по нескольку нулей. “Нулевиков”, конечно, было всегда неизмеримо меньше “десяточников”.
<…> О готовности “парада” давали знать директору, и он прибывал в залу самолично, с лентою и звездами на виц-мундире; из кухонных же дверей служители тащили бельевые корзины, полные великолепнейших яблок. Торжество начиналось приветственною речью директора, обращенною к “десяточникам”, и продолжалось раздачею яблок. Яблоки были крупные, наливные.
<…> по отделении, на этот раз во всех отношениях “правых”, батальонный командир корпуса капитан I ранга Терентьев командовал яблочникам: “Налево. По ротам. Шагом марш”. “Десяточники” уходили из залы, по совершенной очистки которой от яблочного аромата, и по затворе входных дверей как можно-накрепко, начинался парад с “нулевиками”. Директор и им говорил речь, но, вероятно, уже без улыбок и по содержанию укоризненную. Далее, смотря по обстоятельствам, передней шеренге приказывалось приготовиться к порке».
«Однажды, – продолжает Д. Ф. Мертваго, – <…> произошло “восстание” против преподавателя английского языка, англичанина Сакса, которому “повстанцы” начали кричать, что он “булочник” и, нажевав бумагу, бомбардировали жвачками беззащитного иностранца, заставив его» бежать из класса. «Весь класс» перепороли, в т. ч. и скромного и благовоспитанного Владимира Буняковского, сына известного математика академика В. Я. Буняковского (1804–1889). «Алексей Кузьмич оправдывался тем, что если бы в классе находился его собственный сын, то он и его бы высек».
Летом 1857 г. на учебном корабле «Прохор», где были гардемарины среднего курса и назначенный к ним мичман фон Дек, возник конфликт и «практиканты-воспитанники нанесли своему офицеру какую-то, крайне недисциплинарную, обиду. Фон Дек, по обязанности службы, донес об инциденте по команде, а потом дошло дело и до директора Морского корпуса». А. К. Давыдов в полной парадной форме прибыл на корабль и «всех выпорол»[163].
А. К. Давыдов был сын своего времени. Н. А. Энгельгардт (поступил в МКК в апреле 1822 г. и был определен в 3-ю кадетскую роту, где были В. А. Корнилов, В. И. Истомин; начальником отделения был лейтенант А. К. Давыдов) свидетельствует: «В то время самым обыденным наказанием было сечение кадетов, и, дай им Бог царствие небесное, пользовались им наши наставники всласть». При этом справедливо замечает: «Нисколько не защищая дурного, надо отдать справедливость и хорошему; как теперь выражаются, из прежних корпусов фабриковались офицеры; может быть и так, но никак ни анархисты, ни нигилисты, а верные слуги государю и отечеству! Кто были главные защитники Севастополя? Старые кадеты: Нахимов, Корнилов, Истомин, Хрулев и многие другие»[164].
Вместе с тем лейтенант А. К. Давыдов был уважаем и любим «и воспитанниками его роты, и учениками его класса»[165].
Больше, конкретнее и с явной симпатией пишет о нем В. В. Верещагин: «Толстый, неуклюжий, очень некрасивый, но толковый, разумный и деятельный, <…> завел совсем иные порядки. <…> стал обходить корпус во всякое время, чем заставил всех быть настороже. Увидавши массу пеклеванных хлебов, валявшихся по всем углам рот, он велел спросить кадет, не желают ли они получать в 11 часов по куску черного хлеба, а по утрам иметь чай не через день, т. е. не вперемежку со сбитнем, а каждый день? Все с радостью согласились, и с этих пор стали ходить пить чай в столовый зал, да и черный хлеб не бросали как “пеклеванный”, а ели, да еще с аппетитом. Пища тоже заметно улучшилась. Даже преподаватели подтянулись, стали лучше заниматься, перестали “манкировать”, так как заведены были вычеты из жалования за неявку, без особо уважительных причин.
Кажется, я до сих пор с закрытыми глазами могу нарисовать портрет “Кудимыча” – как прозвали нового директора: нос картошкой, с большими круглыми очками на нем, нависшие над губами большие щетинистые усы, и под ними кусок жирного подбородка с мешочком; череп лысый с немногими, зачесанными на него прядями волос. Талии и помина не было; огромная голова на сильно сутоловатой спине и коротеньких ножках, целый день безустанно носивших этого доброго, хорошего человека, честного заправителя наших голов, душ, сердец и желудков. Мы стали лучше одеты; обращено внимание на то, чтобы меньше бранились дурными словами; сечь ротным командирам, не посоветовавшись с директором, позволено было только в самых крайних случаях». Над ним «все мы подтрунивали, но которого я искренно любил, потому что видел его всегда и справедливым начальником, и добрым покладистым папашей, у него дома – ходя часто к сыну, моему товарищу, я нередко встречался с отцом в его домашней обстановке»[166].
Успеху дела много способствовал инспектор классов А. И. Зеленой, «умный, образованный, во всех отношениях достойный человек. <…> умел держать преподавание на довольно высоком уровне, несмотря на небольшие сравнительно средства. <…> глаз его поспевал всюду, все замечал, исправлял: все его уважали и любили. <…> Некоторые из плохих дурно учивших и бравших взятки <…> были выжиты» им[167].
С. С. Нахимов, бывший помощник А. К. Давыдова, продолжал начинания предшественника: совершенствовалась система экзаменов (теперь преподаватели проводили их не по билетам, а по программе, в своем классе и в свои часы); улучшилось преподавание иностранных языков (были приглашены преподаватели французского и английского для занятий и разговоров вне классного времени); обновлена обсерватория; оборудован особый физический класс для производства опытов; устроены два отдельных кабинета с моделями по практической механике, корабельной архитектуре, морской артиллерии и инструментами по навигации, астрономии, гидрографии; приобретены модели локомотива, паровой машины и канонерской лодки; гардемарины стали обучаться стрельбе в цель в стрельбище лейб-гвардии Финляндского полка; улучшилась система летних практических занятий: гардемарины стали плавать на судах дивизий, совершавших обычные крейсерства в Балтийском море, а кадеты – ежегодно – на фрегатах особой эскадры под флагом директора Корпуса[168].
