Дроздов держал в руках развернутую газету, а руки его дрожали. Я покинул его кабинет уже поздно. Я был взволнован и не знал, что делать дальше.
Совершенно неожиданно меня навестил один из моих знакомых – Якубовский. Он рассказал, что в этом 1935 году организуется специализированный институт, в задачу которого будет входить подготовка кадров для зарубежной работы и переводчиков, гидов акционерного общества «Интурист». Институт будет осуществлять специальный отбор студентов. При этом лица, имеющие высшее специализированное гуманитарное образование, смогут поступить на второй курс. Институт помещался на Фонтанке в одном из корпусов бывшего Центрального училища технического рисования Штиглица. Спросив разрешения у Дроздова, я с моим знакомым направился после обеда в этот институт.
Мы ознакомились с программой института, с перечисленными предметами, конечно в кратком изложении, с программой экзаменов, и решили попытать счастья и попробовать поступить в институт.
Наутро я обо всем рассказал Дроздову. Он одобрил мой выбор. Больше того, он согласился с моими переживаниями, которые были связаны с мыслью, имею ли я право скрывать принятое решение от человека, так много сделавшего для меня, от Николая Федоровича Нионова. Мы решили, что в том случае, если я выдержу экзамены и поступлю в институт, я буду обязан о своих планах ему рассказать.
Начались экзамены... Признаюсь, я их боялся, усиленно готовился. Первый экзамен – по истории нашего государства – я выдерживаю с успехом... Удачно прошли и другие экзамены... Меня зачислили на первый курс института, и через несколько месяцев, 1 сентября 1935 г., я должен был приступить к занятиям. Несмотря на то что я уже имел основы знания немецкого языка, я решил поступить на французский факультет.
Иду к Николаю Федоровичу и обо всем докладываю ему. К моему удивлению, внимательно выслушав, он поднялся с кресла, вышел из-за стола и направился ко мне. Обнял, поздравил и сказал, что очень за меня рад и давно считал необходимым, чтобы я поступил в высшее учебное заведение, сожалея, что меня не отпустили в институт после окончания рабфака.
Наш разговор затянулся. Мой бывший начальник напомнил, как вскоре после убийства С.М. Кирова меня, комсомольца, вызвали в горком партии, где меня хорошо знали, и сообщили, что идет комплектование молочного комбината, где работает очень много молодежи, комсомольцев. Поэтому горком ВЛКСМ предложил мою кандидатуру на должность заместителя директора комбината. Тогда я отказался, так как считал, что в моем возрасте согласиться с подобным назначением было бы просто недопустимо. Я порекомендовал на эту должность моего приятеля, старше меня по возрасту и уже члена партии. Со мной согласились, и я остался на занимаемой должности.
Однако этим дело не закончилось. Мне предложили должность оперуполномоченного в органах государственной безопасности. Уверовав, что это является реальным предложением, я в волнении заявил, что готов служить своей родине, но если смогу справиться с доверенной мне работой... Нет, до этого также я еще не дорос. Я рекомендовал моего помощника, которого переманил к себе на работу из райвоенкомата Емельянова незадолго до этого. Он согласился с этим предложением и стал оперуполномоченным. Потом часто навещал меня и очень посмеивался над моим поступком, над тем, что я решился на такой шаг: вместо себя решил рекомендовать его. Во-первых, его зарплата была в несколько раз выше, чем моя. Смеясь, он объяснил, что в органах зарплата выше, потому что «хотят исключить возможность, чтобы нас, работников органов, кто-либо мог купить». Мы понимали, что это шутка, но он старался, чтобы я поверил в это. Нет, Емельянов был очень порядочным человеком и прекрасным, добросовестным работником. Ему повезло в жизни. Находясь в доме отдыха, он познакомился с очень хорошенькой девушкой. Они влюбились друг в друга и создали семью. Они часто, не смеясь, говорили, что счастливыми сделал их я. Дело не только в том, что они жили материально намного лучше других, но и в том, что мое хорошее отношение к ним определяло в значительной степени их счастье.
Во-вторых, Емельянов «издевался» надо мной еще и потому, что я ходил в скромной военной гимнастерке и приобретенном мною кожаном пальто, а он получил «шикарное обмундирование». Ему выдали очень красивое коверкотовое пальто, длинное и удобное, с теплой подкладкой и меховым воротником.
Я был доволен тем, что содействовал во всех отношениях благополучию их семьи. Полюбил я и их ребенка.
Итак, я стал студентом. Николай Федорович, приветствуя мое решение, обратился ко мне с просьбой, чтобы я находил время и помогал ему в работе в штабе ПВО. Я ответил на его просьбу полнейшим согласием. Опережая ход дальнейших событий, укажу только, что мое согласие не всегда сулило спокойствие, но об этом расскажу позднее. Во всяком случае, я очень часто бывал в штабе. Иногда к институту за мной приезжала машина и отвозила в штаб. Многие мои товарищи по институту, да и преподаватели не могли понять, кем же я являюсь на самом деле. Эти их сомнения, как будет видно из дальнейших моих воспоминаний, были вполне оправданны. Отношение ко мне Николая Федоровича и после ухода с работы в районе сыграло немалую роль и в дальнейшей моей жизни. Я еще в большей степени понял, как я должен относиться к своим обязанностям, а в особенности к своим подчиненным, товарищам по работе, к людям.
Сейчас я постараюсь подробно остановиться на моих студенческих годах и на том, какую роль, какое значение они имели в моей дальнейшей жизни.
ГЛАВА IV. Институт «Интурист» – подготовка к дальнейшему жизненному пути.
Занятия в институте начались 1 сентября 1935 г. Число студентов было весьма ограниченным. Были девушки и молодые мужчины. Девушки должны были стать впоследствии переводчицами, гидами для системы «Интурист» в целях обслуживания приезжающих в Советский Союз туристических групп из самых различных государств мира. Я не случайно указал на то, что в институте были молодые мужчины. Да, в большинстве это были молодые парни (правда, были и достигшие почти 25–30 лет), уже прошедшие военную службу, работавшие на разных должностях и даже получившие высшее гуманитарное образование. Большую часть из них готовили для работы за рубежом или на руководящие должности в системе иностранного туризма у нас в стране. Я убедился, что к ним отношусь и я. Программой института предусматривалось в основном изучение немецкого, французского и английского языков.
Как правило, лекции профессоров по различным темам, в том числе по истории, литературе, искусству, международным отношениям, проводились одновременно для всех студентов в общем зале. Языки преподавались малочисленным группам по соответствующим факультетам несколькими преподавателями. В их числе были специалисты, которые стремились обучить нас грамматике, фонетике, разговору на языке, живой речи. Я подчеркну – живой речи. Один из преподавателей, обучавший разговорному языку, долгое время живший за границей, объяснял, что язык – это «живое существо». Язык не замирает на достигнутом, а развивается, изменяется. Насколько справедливо было это утверждение, я убедился лично, пребывая за рубежом. Больше того, тогда я узнал и о том, что нельзя определять тот или иной язык однозначно, скажем, французский, немецкий, испанский, как принадлежащий той или иной стране. В каждом языке действительно существует множество видов. Общей является только их основа. В Швейцарии, Бельгии и даже в отдельных провинциях (департаменты) Франции существуют разновидности французского языка. А в Германии всюду ли господствует единый немецкий язык? Об Испании я уже не говорю, так как Испанию населяют отдельные, самостоятельные народы, имеющие свой собственный язык.
Не только языковые различия, но и многие другие вопросы заставили нас уделять особое внимание изучению географии, истории, культуры разных стран мира. Преподавание всего этого было, естественно, необходимо всем нам, готовящимся к дальнейшему общению с иностранными туристами, а быть может, и для работы непосредственно за границей. Для меня все это сыграло особую роль – все, что я изучал в институте, в значительной степени мною использовалось в моей жизни и работе.
Мне сейчас уже очень трудно вспомнить фамилии всех руководителей дирекции и наших преподавателей, которые прививали мне и другим товарищам знания в самых различных областях, однако они, безусловно, во многом содействовали заложению в нас основ культуры.
Тем не менее, я очень хорошо запомнил директора института Владимира Владимировича Покровского. В прошлом он был, если я не ошибаюсь, председателем Ленинградского отделения БОКС (Всесоюзного общества культурной связи с заграницей) и имел ученую степень кандидата наук. Несмотря на то, что он был весьма своеобразным человеком, между нами сложились с самого начала неплохие отношения.
