Кунами назывались остальные серебряные монеты — дирхемы и западно-европейские динарии весом около 2 г. Название происходит от шкурки куницы, которая прежде заменяла деньги у восточных славян в их торговле с Арабским Востоком.
Резана — еще более мелкая серебряная монета, весом около 1 г. Когда название „куна“ перешло на дирхем, который был эквивалентом шкурки куницы, то эквивалентом обрезка шкурки стал обрезок дирхема. Отсюда пошло название „резана“. Она равнялась 2–3 веверицам — так назывались на Руси самые мелкие монеты или их обрезки, получившие свое название от меновой стоимости за шкурку белки, которая тогда называлась веверицей.
Тогда же (в конце X — начале XI в.) появились в обращении киевские серебряные гривны шестиугольной формы весом около 140–160 г. Большое значение в денежном обращении на Руси имели новгородские гривны. Впоследствии наряду с названием „гривна“ для новгородских слитков серебра и их кусков стало употребляться название „рубль“. С тех пор оно и закрепилось как денежно-счетная единица. Сейчас первые русские монеты представляют собой своеобразный памятник культуры Древней Руси» [3].
О географических масштабах новгородской торговли
«Артемий Иванович Арциховский (археолог) показывает мне деревянную клепку от бочки и рассказывает ее историю. Так как экспедиция подвергает все находки, помимо прочего, и техническому исследованию, то вместе с остальными деревянными предметами, извлеченными из земли, клепку направили знатоку древесины профессору Вихрову. И вот он присылает лабораторный анализ: „Клепка — из тиса“. А деревянные гребни, украшенные типично новгородским орнаментом, свидетельствовавшим, таким образом, о месте их изготовления, оказались самшитовыми. Но, как известно, ни тис, ни самшит в Новгороде не растут. Клепка попала в Новгород вместе с бочкой, привезенной из Западной Европы. Гребни же, несомненно, были сделаны в Новгороде, куда для этого привозили тис и самшит. Перечень видов ценного сырья, из которого в Новгороде выделывали готовую продукцию, конечно, не исчерпывается тисом и самшитом. Выяснилось: ряд вещей был изготовлен в Новгороде из уральской пихты, из сибирского кедра, из балтийского янтаря… Стало очевидно, что новгородским мастерам везли сырье откуда угодно, включая, между прочим, и Западную Европу, и что, значит, Новгород был не только торговым городом, но и крупнейшим промышленным центром своего времени, отражающим тем самым общее высокое развитие культуры Руси» (Бершадский Р. Ю. Две повести о тайнах истории. М.: Советский писатель, 1960, с. 167).
Об активности викингов в VIII–XI вв
«В истории развития оружейного дела Европы нет ни одного периода, который бы имел большее значение, чем период X и XI столетий. Причина и повод к этому был дан северным народом, который уже в VIII столетии наводил ужас на всю древнюю Европу своими отважными набегами. Это были норманны. Утвердившись на севере Франкского государства (912), они принимают деятельное участие в развитии рыцарства; благодаря своим способностям, деятельности они вскоре сделались первыми людьми в военном деле, в них повсюду видели пример и образец всего того, что касается войны, ее средств и способа ведения…
Они сделали значительные преобразования, которые стали основным положением для всех Средних веков и которые своей организацией с наступательной тактикой способствовали феодальному строю; элементы для этих преобразований они большей частью заимствовали у восточных народов…
В вооружении конного воина и пехотинца нет еще большой разницы, только длинный щит конного воина заостряется снизу. Копье употребляется еще незащищенной рукой, и меч, по обычаю восточных народов, вынимается только тогда, когда прорвана неприятельская линия и каждый ищет себе противника, чтобы побороться один на один.
Могущественное влияние Востока на норманнское вооружение станет совершенно понятным, если вспомним, между прочим, что Гарольд III провел целых десять лет при византийском дворе в числе телохранителей в период непрестанных войн с сарацинами…
Кольчуга, несомненно восточного происхождения, появляется в употреблении лишь после Первого крестового похода…
Уже с VI столетия появляются щиты, украшенные золотом и драгоценными камнями. Обычай этот мало-помалу уступает место раскрашиванию щита и помещению на нем странных и грозных фигур, несомненно, восточного происхождения. Появившись с XI столетия, со времен Гарольда III Норвежского, щиты эти входят в употребление, которое с XIII столетия становится всеобщим. Образцом таких щитов могут служить норманнские щиты…»
Чтобы понять, что это за грозные фигуры и откуда они взялись, прочитаем следующее.
«Арабское производство развилось под влиянием персов.
Индийцы, персы и арабы занимались преимущественно резьбой и работали в тауширной технике и технике ниело.
Стиль их не развивался; этому препятствовали, как вообще на Востоке, религиозные верования; закон Магомета запрещал изображать на предметах человека и зверей. До Магомета, вероятно, на арабских мечах и встречались эти изображения, но работы этого древнего времени до нас не дошли. Вот почему жители Востока украшали свои произведения изображениями из растительного царства. От арабов этот древний стиль перешел на Север Европы, в славянские земли. Шрифт в декоративном деле стали арабы употреблять в 1000 г. после P. X.; их примеру последовали персы, которым, как шиитам, не воспрещаются и человеческие фигуры. Поэтому если в орнаментах находятся звери, то они персидского происхождения, хотя по своей форме похожи на арабские… Необыкновенную ловкость выказывают все восточные народы в отношении цветных орнаментов, что от них заимствовали византийцы. В VII в. арабское и византийское оружие украшалось драгоценными камнями в слишком большом количестве, что указывает на упадок декоративного искусства. Преимущественно употребляли бирюзу, которую получали с Синая и из Персии» [11].
Следовательно, норманнское вооружение и те фигуры, которыми оно украшалось, являлись иранскими по происхождению или их копиями. Но не означает ли это, что оно попадало к норманнам через Новгород?
О татарской торговле с Ираном в Средневековье
«Всякому историку мусульманства известно, что Тебриз играл важную роль в распространении ислама внутрь Азиатского материка и по водным путям Месопотамии до Бахрейна в Персидском заливе и дальше. И хотя путешественник Ибн Баттута был родом из Танжера, лежащего на дальней окраине страны Бербер, он тоже пересек реку Тигр, чтобы посетить Тебриз, который произвел на него сильное впечатление. Он восхищался огромным базаром, именуемым Казанским, это один из самых замечательных базаров, какие мне доводилось видеть в мире.
Переводчик его записок объясняет в примечании: „Это было время высшего процветания Тебриза как транзитного центра между Европой и Монгольской империей“ (Battuta, 1354, vol. II, p. 344)» [70].
Из приведенной цитаты следует:
во-первых, волжско-татарские купцы (гости на Руси и словы в Иране) играли исключительно важную роль в трансконтинентальной торговле между Ганзой и Востоком и, следовательно, были главным стратегическими партнерами вначале Новгорода Великого (булгары), а впоследствии — Московии (волжские татары). Потеря волжских партнеров и, следовательно, Волжского пути, например во времена захвата Волжской Булгарии и Руси Батыем, могла бы иметь катастрофические последствия для всех субъектов трансконтинентальной волжской торговли. Однако этого не произошло благодаря исключительно дальновидной политике князя Александра Невского, причисленного к лику святых, и волжских булгар;
во-вторых, становится понятно, почему мощь Ганзы была столь велика в Средневековье. Ибо Ганза, являясь основным поставщиком восточных товаров в Западной Европе, сама покупала их у новгородских и казанских купцов. А размеры Казанского базара в Тебризе и само название говорят о громадных масштабах татарской торговли в Иране и, значит, о громадных масштабах волжско-ганзейской торговли;
в-третьих, проясняется, почему археологи находят громадное количество кладов с арабскими дирхемами и ракушками каури (являвшимися разменной монетой на Востоке) на всем протяжении Волги и побережья Балтики и Скандинавии вплоть до Заполярья.
О географических масштабах трансконтинентальных путей
О протяженности торговых путей можно судить по информации, которую дал Тур Хейердал. На одном из островов Мальдивского архипелага (что недалеко от Цейлона) «нас познакомили со старой женщиной, вдовой островитянина, который был на Фуа-Мулаку вождем, когда из хавитты (древнего погребального холма) достали золото. По словам Кадии (так звали ее), это сделал некий начальник из Мале (столицы государства). Он показал ей две миски, полные мелких золотых изделий и янтаря».
