Документы о самозванке (ее письма, переписка о ней между графом Алексеем Орловым и Екатериной II, розыскное дело, которое вел фельдмаршал А.М. Голицын) позволяют достаточно подробно проследить ее путь и изумиться его извивам и той пошлине нескончаемой череде превращений, через которые прошла женщина, в конце концов назвавшая себя принцессой Елизаветой Всероссийской. Попробуем же пройти по ее следам, но сначала ненадолго вернемся в Ливорно.
Там слухи о захвате «княжны Таракановой» (отныне будем брать это имя в кавычки) вызвали бурные протесты населения. Самозванка была красивой женщиной, и уже одно это привлекло на ее сторону эмоциональных итальянцев. Некоторые люди из окружения графа Орлова советовали ему поостеречься и принять необходимые меры к собственной защите, но человек, не испугавшийся в свое время совершить государственный переворот, отмахнулся от предупреждений, как от надоедливых мух. Он имел в своем распоряжении пять линейных кораблей и один фрегат, артиллерия которых насчитывала семьсот стволов. Их огнем командующий флотом мог снести Ливорно с лица земли, тем более что Екатерина II давала ему в этом отношении полную свободу действий. В нужном месте мы приведем письмо императрицы, подтверждающее наши слова.
Хотя самозванка была захвачена, русская эскадра еще четыре дня простояла в Ливорно — разбирали бумаги «княжны» и грузили на корабли имущество Орлова-Чесменского, коего за семь лет пребывания графа в Средиземном море накопилось предостаточно. Здесь были и картины, и статуи, и драгоценная мебель, так что только в ночь на 26 февраля корабли вышли в открытое море. В середине марта миновали Гибралтар, а еще через две недели на горизонте показались туманные берега Англии. В Лондоне пополнили запасы продовольствия и воды и намеревались некоторое время отдохнуть, но слухи о пленнице, содержащейся на «Исидоре», дошли до лондонских жителей, и те целыми толпами повалили на набережную и буквально осаждали корабль Грейга в надежде хоть одним глазом взглянуть на русскую принцессу. Это заставило адмирала спешно покинуть английскую столицу, и 22 мая эскадра пришла в Кронштадт.
Следуя инструкции, полученной от Орлова и предписывающей передать самозванку лишь по именному повелению императрицы, Грейг стал дожидаться порученцев Екатерины II. Наконец рескрипт был получен. Он гласил:
«Господин контр-адмирал Грейг, с благополучным вашим прибытием в наши порты, о чем я сего числа уведомилась, поздравляю, и весьма вестию сею обрадовалась. Что же касается до известной женщины и до ее свиты, то об них повеления от меня посланы г-ну фельдмаршалу князю Голицыну в С.-Петербург и он сих вояжиров у вас с рук снимет. Впрочем, будьте уверены, что службы ваши до всегдашней моей памяти и не оставлю вам дать знаки моего к вам доброделательства.
Екатерина Мая 16 числа 1775 г.
Из села Коломенского, в семи верстах от Москвы».
Здесь необходимо внести точность в даты. Как мы сказали, эскадра Грейга прибыла в Кронштадт 22 мая; письмо же императрицы написано почти за неделю до этого. Никакой мистики в сем факте нет, и Екатерина подтверждает это своей фразой: «о чем я сего числа уведомилась». Да, пока эскадра огибала Европу, к императрице по суху был послан специальный гонец, который и доставил ей весть о захвате самозванки.
Получив рескрипт, Грейг тайно, ночью переправил самозванку в Петропавловскую крепость, где и передал ее петербургскому генерал-губернатору Голицыну, точнее — его представителю капитану гвардии Александру Толстому. Но и Толстой был всего лишь посредником в цепи передач самозванки от одного должностного лица к другому. Постоянным же ее надзирателем стал комендант крепости Андрей Чернышев. Именно он затворил за пленницей ворота мрачного Алексеевского равелина, из которого она уже не вышла…
От Парижа до берегов Адриатики
В 90-х годах XVIII века в Париже вышла книга под названием «Жизнь Екатерины II, императрицы России». Ее автор, некто де Кастера, повествуя о событиях, предшествующих первому разделу Польши, рассказывает, что в 1767 году известный польский вельможа и ярый противник России Кароль Радзивилл взял на воспитание девочку, которую молва считала дочерью императрицы Елизаветы Петровны. Кем была эта девочка в действительности, историкам не известно, однако в свете нашего интереса к «княжне Таракановой» 1767 год можно считать годом первого упоминания о самозванке.
Сколько лет ей было тогда? В 1775 году, на следствии, она заявляла, что ей двадцать три года, так что за год ее рождения можно принять 1752-й, и значит, в пору, когда она попала к Радзивиллу, ей было не больше пятнадцати.
В последующие пять лет воспитанница князя Радзивилла исчезает из поля зрения исследователей и объявляется лишь весной 1772 года в Париже, называя себя то княжной Волдомир, то персианкой Али-Эмете. Ее окружал целый штат прислуги, но ее ближайшими наперсниками были два барона — Эмбс и де Шенк.
Париж — город мировой моды, законодатель вкусов, правил приличий и манер; его жителей трудно удивить чем-либо, однако прибытие туда нашей героини произвело немалый шум в парижских высших кругах. Княжна Волдомир сняла роскошные апартаменты и открыла салон, посетить который желали многие. И княжна никому не отказывала, наоборот, на ее раутах собирались не только представители парижской знати, но и нувориши-буржуа — банкиры, торговцы. И всем хозяйка салона, неотразимо улыбаясь, рассказывала некоторые эпизоды из своей жизни. По ее словам, она родилась в Черкессии, а сейчас путешествует по Европе и в Париже ждет известия от своих финансовых агентов о наследстве, которое она должна вот-вот получить. Деньги ей завещал дядя, один из богатейших людей Персии.
Черкесия, Персия… Названия этих стран звучали для парижан настоящей экзотикой, и они, раскрыв рты, слушали черкесскую княжну. И охотно давали ей взаймы деньги, которые она обещала вернуть не иначе как с процентами, едва лишь получит наследство.
Словом, княжна Волдомир жила на широкую ногу.
Сохранились описания этой таинственной женщины, сделанные ее современниками.
«Она юна, прекрасна и удивительно грациозна, — писал один из них. — У нее пепельные волосы, цвет глаз постоянно меняется — они то синие, то иссиня-черные, что придает ее лицу некую загадочность и мечтательность, и, глядя на нее, кажется, будто и сама она вся соткана из грез. У нее благородные манеры, похоже, она получила прекрасное воспитание…»
А вот другое свидетельство, более позднее. Его оставил фельдмаршал Голицын, ведший дело самозванки в Петропавловской крепости: «Насколько можно судить, она — натура чувствительная и пылкая. У нее живой ум, она обладает широкими познаниями, свободно владеет французским и немецким и говорит без всякого акцента… За довольно короткий срок ей удалось выучить английский и итальянский…»
К сказанному добавим, что самозванка нередко похвалялась знанием арабского и персидского языков, но впоследствии, при проверке, это оказалось чистейшей фикцией. Отсюда можно сделать вывод, что она с легким сердцем и спокойной душой могла выдавать желаемое за действительное, когда в том была для нее нужда.
Как уже говорилось, в салоне княжны Волдомир собирались самые разные люди, и наиболее интереснейшей фигурой там был, несомненно, граф Михаил Огинский, живший в Париже в эмиграции и хлопотавший перед французским королем Людовиком XV о помощи Польше, которая стремилась освободиться от российской зависимости и над которой уже нависла угроза раздела (что и произошло летом 1772 года, когда Польша была поделена между Россией, Австрией и Пруссией. — Б.В.).
Огинский был личностью замечательной. Поэт и музыкант («Полонез» Огинского и до сего времени звучит в концертных залах всего мира), он был к тому же и тонкий ценитель женской красоты, а потому с первого взгляда на княжну Волдомир понял, что перед ним — создание редкостное. Его не смутило даже небольшое косоглазие княжны, наоборот, оно, по его мнению, придавало ей необыкновенный шарм и очарование.
Княжна тоже умела с первого взгляда определять людей, и нет ничего удивительного, что между нею и Огинским завязался роман. Как далеко он зашел — на этот счет существуют разные мнения, но мы не будем заострять на этом внимание; скажем только, что письма Огинского, сохранившиеся в архивах истории и адресованные княжне Волдомир, несут на себе печать любви, подлинного целомудрия и преданности. Это послания рыцаря к своей прекрасной даме.
Но, как бывает в жизни, гром грянул в самый неподходящий момент. Один из наперсников княжны, барон Эмбс, вдруг оказался арестованным королевской полицией. В свите княжны он отвечал за состояние ее финансовых дел, и вот выяснилось, что он уже давно не платит по векселям. Справедливости ради скажем, что Эмбс оказался без вины виноватым: княжна в своих расходах не знала никакого удержу, и барон просто не успевал доставать деньги на жизнь, не говоря уж про уплату долгов. К тому же выяснилось, что Эмбс никакой не барон и что у него нет даже документов.
