Главное преимущество ислама заключалось, конечно, в культурном первенстве мусульманского мира, одинаково в области материальной и духовной культуры, среди образованных народов того времени. Кочевники всегда нуждались в произведениях культурных стран, особенно в предметах одежды. Везде, где происходила торговля между культурными народами и кочевниками, в Китае, в мусульманском мире и впоследствии на Руси, кочевникам больше всего были нужны ткани. Торговля с кочевниками была выгодна и для оседлых народов, которые могли получать от кочевников продукты скотоводства, особенно мясо, по более дешевым ценам, чем это было бы возможно при других условиях, но больше всего торговля была нужна кочевникам, которые везде сами пригоняли свои стада к пограничным селениям культурных стран, не дожидаясь, чтобы торговцы приехали к ним в степь. Для пограничных мусульманских стран в Средней Азии торговля с кочевниками имела большое значение; в Хорезме изготовлялись ткани специально для вывоза в степь. Знакомясь с товарами и вообще с жизнью мусульман, кочевники подвергались влиянию не столько ислама как религии, сколько вообще мусульманской культуры, но присоединение к мусульманскому культурному миру было возможно для кочевников только при условии принятия ислама.
В прочном распространении ислама среди тюрок проявилась та сила, которою, по-видимому, обладает ислам даже по сравнению с другими мировыми религиями. Несмотря на то что ислам по числу своих последователей уступал буддизму и христианству, можно сказать, что ислам теперь является единственной в настоящем смысле слова мировой религией, то есть религией, распространение которой не ограничивается народами одного происхождения или одного культурного мира. Временно успехи других религий иногда были более значительны, чем успехи ислама, но не приводили к прочным результатам. Манихейство тоже было некогда мировой религией и имело последователей от Южной Франции до Китая; это не помешало ему впоследствии совершенно исчезнуть. Буддизм начал свою мировую деятельность широкой пропагандой на западе, но остался религией одного только восточноазиатского культурного мира. Христианство имело многочисленных последователей среди тюрок до начала успехов ислама; впоследствии христианство воспринял целый ряд народностей в Западной, Восточной и Южной Монголии, где мусульманская пропаганда не имела почти никакого успеха, но эти успехи были только временными, и христианство является теперь религией преимущественно европейского человечества; по сравнению с европейскими христиане, живущие вне мира европейской культуры, совершенно ничтожны как по численности, так и по своему культурному развитию. Ислам является, по существу, религией передне-азиатского культурного мира, но число его последователей в Восточной Азии, особенно в Индии и на Зондских островах, теперь превосходит число переднеазиатских мусульман. В Китае мусульмане представляют самостоятельную силу, имеют духовную литературу на своем языке и не нуждаются в поддержке извне, тогда как все попытки христиан создать китайскую национальную церковь потерпели неудачу. В Африке христианство также не создало ничего подобного африканскому исламу; среди единственного африканского народа, имеющего свою национальную христианскую церковь, абиссинцев, еще в XIX веке имела успех мусульманская пропаганда. Вообще история знала много буддийских и христианских народов, принявших ислам, и не знала ни одного мусульманского народа, который бы принял буддизм или христианство.
После принятия ислама волжскими болгарами следующий крупный факт, указывающий на успехи ислама среди тюрок, — принятие ислама в 960 году, почти через сорок лет после прибытия болгарских послов в Багдад, многочисленным (200000 шатров) тюркским народом. К сожалению, это известие имеется только в багдадской историографии, а не в сочинениях, писавшихся в Саманидском государстве, и не в арабской географической литературе. Этим отчасти объясняется крайняя неопределенность дошедшего до нас известия; ничего не говорится ни о том, как назывался тюркский народ, ни о том, где он жил. Только в более поздних среднеазиатских преданиях, из которых самая ранняя версия дошла до нас в сочинениях начала XIV века со ссылкой на сочинение XI века, говорится, что принявший тогда ислам вместе со своим народом тюркский хан, именно Сатук Богра-хан Абд аль-Керим[60], был членом той же династии, которая в конце того же X века завоевала государство Саманидов и положила начала первому тюркскому мусульманскому государству в Средней Азии.
Исторические и географические источники не дают нам даже ответа на вопрос, к какой тюркской народности принадлежала та династия, из которой вышел Сатук Богра-хан и которую в русской науке со времени профессора Григорьева[61] обыкновенно называют Караханидами, по другому титулу того же Богра-хана; в западной науке чаще употреблялся термин илек-ханы, не вполне удачный, потому что титул илек далеко не всегда соединялся с титулом хан, к тому же илеками называли себя не все ханы этой династии.
Когда возникла династия Караханидов, с какими передвижениями тюркских народностей связано ее возникновение, к какой народности принадлежали сами ханы — все эти вопросы остаются совершенно неясными и теперь, после открытия и издания сочинения Махмуда Кашгарского. Махмуд Кашгарский писал в такое время, когда господство династии Караханидов давно уже установилось, и мало касается вопросов прошлого. Представители арабской географической литературы, даже те из них, которые писали после 960 года, еще ничего не знали о существовании на границах владений Саманидов мусульманского тюркского государства; все их сведения заимствованы из книжных источников и относятся к более раннему периоду. Кроме очень простой схемы арабских географов IX–X веков, по которой всю страну между владениями гузов (огузов) и тугузгузов занимали карлуки, мы находим более сложную картину в других арабских известиях, дошедших до нас только в двух персидских сочинениях, анонимном географическом сочинении 982–983 годов, открытом в Бухаре в 1892 году и по имени открывшего его получившем название «рукопись Туманского»[62], и в историческом труде Гардизи, написанном уже в XI веке, после 1040 года. Даже эти известия, относящиеся, по-видимому, к более позднему периоду, чем схема географов X века, не дают ясной картины; их трудно привести к согласию как между собой, так и с тем распределением тюркских народностей, которое мы находим у Махмуда Кашгарского.
Из рукописи Туманского и сочинения Гардизи мы, между прочим, узнаем, что часть страны, в которой, по словам арабских географов X века, жили карлуки, была занята народом ягма, выходцами из тугузгузов; народ ягма владел Кашгаром и частью Семиречья к югу от Нарына. Если поселение здесь народа ягма произошло после того времени, к которому относятся рассказы арабских географов, и если эти тугузгузы пришли с востока, то этим опровергались бы слова Джахиза, что после принятия тугузгузами манихейства перевес в борьбе между ними и карлуками перешел к карлукам. Династия Караханидов была тесно связана с Кашгаром, который, как местопребывание хана и его двора, назывался также Ордукент, то есть «селение, где находится орда»; об этом говорит и Махмуд Кашгарский. Отсюда, естественно, должно было возникнуть предположение, что народ, владевший Кашгаром, создал и династию Караханидов, то есть что Кара-ханиды вышли из народа ягма, ветви тугузгузов или уйгуров. Махмуд Кашгарский ничего не говорит об этом и знает слово «ягма» только как название народа, жившего при нем дальше к северу, в долине реки Или. Махмуд Кашгарский помещает в той же долине и некоторые другие народности, которые, по рукописи Туманского и сочинению Гардизи, жили южнее, именно народы тухсийцев и чигилей; первый помещается персидскими авторами в местности к северу от Чу, второй — на северном берегу Иссык-Куля. Название «чигиль», с тех пор забытое, в XI веке применялось к большому числу тюркских народностей. Из рассказа о походе на Мавераннахр сельджукского султана Меликшаха[63] мы знаем, что чигилями называли военную силу Караханидов; по Махмуду Кашгар-скому, огузы называли чигилями всех тюрок от Амударьи до Китая. Такой факт как будто указывал на политическое значение чигилей в Средней Азии или происхождение династии Караханидов из их среды, но и в пользу этого предположения у Махмуда Кашгарского нельзя найти никаких данных. Сам Махмуд Кашгарский объясняет то значение, которое получило у огузов слово чигиль, только тем, что город Чигиль, где жила одна из ветвей этого народа, находился близ Тараза, то есть современного Аулие-Ата, и что с этим городом рано ознакомились огузы как с одним из самых западных восточнотюркских городов. Две другие ветви чигилей жили в деревнях близ Кашгара и в долине Или, в местности около города Куяса; в монгольскую эпоху этот город, находившийся к югу от Или, получил известность как столица Чагатая[64], сына Чингисхана, и некоторых из его потомков. Наконец, о карлуках Махмуд Кашгарский сообщает только, что они были кочевым народом и что их, как и огузов, называли также туркменами. Рукопись Туманского и сочинение Гардизи помещают карлуков, название которых персидскими авторами переделано в халлух, по-соседству с мусульманскими владениями, в ближайшей местности к востоку от Тараза; им принадлежали и некоторые города в Китайском Туркестане, в том числе город Пенчул (китайский Вэньсу), находившийся близ нынешнего Уч-Турфана; об этом городе в рукописи Туманского говорится, что он находился в стране карлуков, но владетель его был в зависимости от тугузгузов. На рубеже между областями карлуков, тугузгузов и киргизов находился, по рукописи Туманского, и Кашгар. Это известие рукописи Туманского о киргизах крайне интересно; из него можно было бы заключить, что движение киргизов на юг, в ту страну, где они живут теперь, началось не позже X века. Никаких данных об этом, однако, нет ни у Гардизи, ни у Махмуда Кашгарского, ни в других источниках. О передвижении на север карлуков, подобно чигилям и ягма, у Махмуда Кашгарского еще не говорится, но впоследствии, в эпоху Чингисхана, мы видим карлукское владение к северу от Или.
