началу XXI века внедрить в мировое правосознание категорию «преступление против человечности».
То, чем было в XIX веке всемирное движение за отмену рабовладения, в конце ХХ и начале XXI века стала глобальная борьба в защиту жертв насилия. Однако важное отличие заключается в том, что жертвы насилия теперь сами возвысили голос в глобализированном мире, отстаивая свои права на историческое признание и память о прошлом. Сила этих голосов, их публичное присутствие создали новый мировой этос, благодаря которому властям национальных государств становится все труднее осуществлять репрессивную политику замалчивания преступлений и вытеснения их из памяти людей. Памятование в посттоталитарных обществах стало условием социальных преобразований, которые должны следовать за изменением политической системы, дополняя и углубляя его. Цель этой формы преодоления прошлого в том, чтобы, расследовав историю насилия, оставить ее позади во имя общего будущего.
Миграция и права человека
Понятие «миграция» используется сегодня для обозначения двух противоположных типов перемещения людей в географическом пространстве, которые не всегда можно четко различить, хотя и проявляются они в двух крайних формах: добровольной и вынужденной (принудительной) миграции. В добровольной миграции люди участвуют как активные субъекты, которые хотят, сменив место жительства, улучшить свою жизненную или профессиональную ситуацию. Вынужденная (принудительная) миграция, напротив, предполагает, что определенные политические условия понуждают людей либо сменить место жительства, либо подвергнуться преследованию и опасностям для своей жизни. Если добровольная, или активная, миграция была естественным элементом эпохи колониализма и переселенческих движений, то вынужденная, или пассивная, миграция – это часть истории насилия и одновременно ее симптом. Далее речь пойдет исключительно о вынужденной миграции.
Существует тесная взаимосвязь между миграцией, загранпаспортом и правами человека. Для активной миграции, которая есть свободное решение, принятое индивидом в пределах собственной биографии, требуется действующий паспорт и экономическая ликвидность [76]. Эмигранты и иммигранты – это те, кто располагает документами и достаточной суммой денег, позволяющей пересечь государственную границу и обрести в стране прибытия прибежище, работу и общественное положение. Пассивная миграция происходит в совершенно иных индивидуальных, психологических и правовых условиях, ибо ставит под угрозу происхождение, идентичность и саму жизнь. Бегство – это последнее и самое радикальное решение, которое можно принять в жизни. Оно никак не связано со свободным решением и диктуется крайней нуждой и прямой угрозой собственному существованию. В то же время эта отчаянная жизненная ситуация высекает искру надежды, которая приводит человека в движение и дает ему ориентир. Противоположность между активной или пассивной миграцией Ханс Магнус Энценсбергер [77] свел к простой формуле: «Чужой становится тем чужее, чем он беднее» [78].
Люди снимаются с места, когда из-за войны или преследований их будущее лишено перспектив. Уходя, они теряют свою национальную, культурную и социальную идентичность, они выпадают из бюрократической и правовой системы и становятся лицами без гражданства. Тем самым они оказываются вне закона, без всякой защиты со стороны государства и без всяких прав. Ханна Арендт на собственном опыте познала, что это такое, она сама была «лицом без гражданства» в течение тринадцати лет, с 1937-го, когда ей пришлось эмигрировать из нацистской Германии из-за расовых преследований, по 1950 год, когда после десятилетней иммиграции в США она получила американское гражданство. В статье «Мы беженцы», опубликованной в 1943 году, она ясно говорит, что права человека, записанные в многочисленных декларациях, ничего не стоят без прав гражданина, гарантированных государством. Арендт пишет: «Мы стали осознавать существование некоего права иметь права (что означает жить в какой-то структуре, где о человеке судят по делам его и мнениям) и права принадлежать к определенному виду организованного сообщества лишь тогда, когда появились миллионы людей, потерявших и не могущих восстановить эти права из-за новой мировой политической ситуации» [79].
Беженец на государственной границе теряет свою политическую и социальную идентичность и возвращается к своей чистой, незащищенной человечности, лишенной всех привязанностей и обязанностей. Поэтому, как подчеркивал Джорджо Агамбен, «существование беженца преходяще, оно ведет либо к натурализации, либо к репатриации. Постоянный статус человека не предусмотрен законодательствами национальных государств» [80]. В самом деле, Всеобщая декларация прав человека остается недейственной, пока эти права не гарантируются политическими институтами. Вот почему Ханна Арендт свела перечень всех прав человека к «праву иметь права». Это право она более подробно разъяснила в своем исследовании элементов и истоков тоталитаризма: «Концепция прав человека, основанная на допущении о существовании отдельной человеческой особи как таковой, рухнула в тот самый момент, когда те, кто исповедовал веру в нее, впервые столкнулись с людьми, которые действительно потеряли все другие качества и определяющие отношения, за исключением того, что они биологически еще принадлежали к роду человеческому» [81]. Исходя из своего опыта беженки и с этим связанной редукции до голой человечности, Арендт требует для человека права быть включенным в определенный политический контекст и участвовать в нем. Каждый, полагает она, нуждается в признании со стороны социального окружения, а следовательно, и в местожительстве в мире, которое является условием того, что его мнение будет весомо, а поступки – значимы. Поэтому право на обладание правами человека после Второй мировой войны вошло в конституции новых демократических национальных государств Европы, где права человека зафиксированы как права граждан.
Однако с этой правовой фиксацией связана и проблема: поскольку государство суверенно распоряжается своей конституцией, оно может в любое время ограничить эти права или даже вовсе отменить их. При свертывании демократии национальное государство ограничивает прежде всего основные права этнических меньшинств, что в свою очередь приводит к потокам беженцев. Арендт, знавшая, как ведет себя национальное государство в условиях национал-социализма, не питала никакого доверия к национальным государствам как защитникам и гарантам прав человека. «Понятие суверенитета национального государства, восходящее к тому же к эпохе абсолютизма, является – при нынешнем соотношении сил – опасной манией величия. ‹…› Но подлинная демократия – и в данном контексте это имеет, пожалуй, решающее значение – может существовать лишь там, где централизация власти в национальном государстве распалась и вместо нее обеспечено присущее федеративной системе рассеяние власти между многими властными центрами» [82]. Такое понижение статуса национального государства, какого требует Арендт, стало реальностью в Европейском союзе. Следовательно, ЕС как транснациональное объединение может взять на себя ответственность за права человека и их защиту поверх государственных границ.
Каролин Эмке [83] указывает, что со времен Ханны Арендт статус беженцев вновь претерпел драматичные изменения: «Понятие „беженец“ удивительно неточно описывает то, что происходит с этими людьми. Это те, для кого нигде нет пристанища, нежеланные. Они стали валютой в современной торговле индульгенциями, ходовой товар, которым авторитарные режимы откупаются от критики или санкций за
