Конечно, самое сильное впечатление на Европу произвело казачество, азиатские или степные «варвары». Иррегулярное воинство, то есть казаки, по словам известного русского генерала А. П. Ермолова стали «удивлением Европы». Популярность среди населения разных стран они завоевали благодаря экзотическому виду и нестандартному поведению в бою и в быту, а также многочисленным стилизованным изображениям, широко растиражированным политическими лубочными изданиями союзников. Жгучий интерес подогревался и предшествующей наполеоновской пропагандой, рисовавшей казаков в виде дикой азиатской орды свирепых и косматых чудищ. Элемент любопытства заставлял обывателей Германии, Голландии, Бельгии и Франции при вступлении союзных войск в города сбегаться и специально поглазеть на поведение необычно выглядевших казаков. В Европе очень скоро «степные варвары» вошли в моду. Для художников они стали излюбленной натурой для рисования. В художественном оформлении изделий европейской промышленности (фарфор, платки и т. д.) преобладали сюжеты групповых сцен казаков во главе с их атаманом. Самые знатные дома стремились заполучить в гости казачьих начальников. Иностранные офицеры, перешедшие на службу в русскую армию, с гордостью надевали и с особым шиком носили униформу иррегулярных войск. Прусский король, в подражание русской иррегулярной коннице, решил создать в собственной армии подобные части, и форма для них шилась на казачий манер. В Англии всерьез обсуждался проект создания корпуса пикинеров по примеру казачьих полков. Во время заграничных кампаний генералы других государств особенно радовались, если в состав их войск придавались казачьи части. Рядовые казаки имели большой успех в среде простолюдинок, даже обладая минимальным запасом иностранных слов, они легко завязывали контакты с женщинами, в чем проявляли резкий контраст с поведением в подобных ситуациях русских солдат и даже офицеров.
Вокруг казачьих временных жилищ всегда толпился всякий люд, бегали дети, торговцы и особенно торговки предлагали свой товар. На два месяца иррегулярные полки стали едва ли не главной достопримечательностью для жителей Парижа. Об этом периоде оставил весьма интересные воспоминания один анонимный русский пехотный офицер. Попытавшись сравнить поведение в Париже своих солдат и представителей других европейских армий, он заметил существенную разницу и сделал не очень лестный вывод для своих подчиненных. Далеко не в их пользу оказались и сопоставления с вольными сынами степей. Вот его окончательное резюме: «Казаки, более свободные в своих движениях, в просторной своей национальной одежде, много перед ними выигрывали». Необходимо отметить, что в данный период среди нижних чинов российской армии процветало дезертирство (многие остались во Франции и затем натурализовались), таких случаев среди казаков в источниках нам найти не удалось. Несмотря на заманчивость и соблазны заграничной жизни, «дым отечества» оказался более притягательным. Французские искусы не затронули казачьи сердца, а остались лишь приятными воспоминаниями по возвращении в родные степные просторы.
Очень показательно в этом отношении творчество австрийского художника Г. Опица, создавшего в 1814 г. акварельную серию «Казаки в Париже». Вся серия дает весьма полное представление о любопытнейшей странице эпопеи войны 1812 – 1814 гг. и воссоздает наглядную картину ее победного окончания в Париже, ознаменовавшегося вводом союзных войск в столицу, и совершенно необычной атмосферы, воцарившейся в городе. Живость наблюдений, натурные зарисовки с невероятно добросовестным вниманием к мелочам и к передаче деталей, некоторый налет ироничности, смягченный доброй улыбкой, – все это придает акварелям Опица ни с чем не сравнимое очарование. В целом акварели Опица рождают у зрителя ощущение празднично приподнятой атмосферы, царившей в городе, и дружного единения победителей и побежденных. Это, конечно, взгляд стороннего наблюдателя, каким был художник, волей случая оказавшийся весной 1814 г. в Париже.
Во французской столице были назначены союзные коменданты города. С русской стороны должность коменданта исполнял полковник русской армии французский эмигрант граф де Рошешуар, а пост генерал–губернатора получил уважаемый в русской армии генерал барон Ф. В. Остен–Сакен. С момента вступления на территорию Франции Александр I отдал приказ по войскам, «чтобы обходиться с жителями как можно дружелюбнее, и побеждать их более великодушием, нежели мщением, отнюдь не подражая примеру французов в России»[605]. Русский генерал–губернатор Парижа Остен–Сакен также подтвердил приказом по войскам категорический запрет подвергать гонениям кого–либо из жителей за их политические пристрастия и проявление симпатий к любым политическим деятелям. Александр I очаровал парижан своим великодушием. Он оказался на вершине славы, его внешнеполитический курс достиг запланированной цели, а сдача Москвы была искуплена взятием Парижа. «Ликуй, Москва – в Париже Росс!» Эти слова, сказанные по поводу вступления русских войск во французскую столицу, вызывали бурю восторгов по всей России.
Сразу после подписания Парижского договора русская армия оставила территорию Франции. Гвардейская пехота была посажена на русские корабли в Шербуре и отправлена морем в С.—Петербург, остальные войска пешим порядком через Германию ушли в Россию и герцогство Варшавское.
Глава 10
Венский конгресс и вторая кампания во Франции 1815 г.
После 1812 г. для окончательной победы над Наполеоном понадобились полуторагодовалые усилия всей Европы. Но значительные трудности возникли и с разделом наполеоновского имущества между державами–победительницами. Шомонский трактат, заключенный в марте 1814 г., наметил лишь контуры послевоенного устройства, а Парижский договор обозначил границы Франции. Союзники фактически смогли достичь соглашения лишь по вопросам, которые не вызывали у них серьезных возражений. Все остальные спорные проблемы (особенно территориальные) были отложены до окончания военных действий и конечной победы над Наполеоном. У четырех основных государств, определявших будущее Европы, имелись свои собственные интересы и устремления. Именно между ними разгорелась борьба на собравшемся в Вене конгрессе для окончательного урегулирования проблем европейского устройства. Первоначально планировалось, что конгресс уложится в шесть недель, но он затянулся на три четверти года, он проходил с сентября 1814 г. и закончил свою работу в июне 1815 г.
В австрийскую столицу (фактически превратившуюся на тот момент в политическую столицу континента) съехался весь цвет феодально–монархической Европы: два императора, четыре короля, два наследных принца и двести пятнадцать глав княжеских европейских домов. Этот конгресс назвали «танцующим», так как казалось, что коронованная знать и государственные представители больше танцевали на многочисленных балах и праздниках, чем находились за столом переговоров. Причем светские развлечения продолжались даже во время католического рождественского поста. Католики продолжали посещать дома, где не признавали Папу Римского (у православных и лютеран), а там продолжали давать балы и проводить салонные вечера. Каждый день этих танцев венценосных особ и их дипломатов обходился австрийской казне в 220 тыс. флоринов. Но, видимо, конгресс стоил этих денег. Ведь речь шла о будущем Европы, о закреплении нового соотношения международных сил. Нужно было решить множество труднейших вопросов, и по ним шла острая политическая борьба, разыгрывались сложнейшие дипломатические комбинации.
Очень быстро родился знаменитый каламбур, автором которого был старый князь К. Ж. де Линь: «Конгресс танцует, но не продвигается вперед». Одно дело – декларировать тезис о политике равновесия сил, а совсем другое – закрепление его практического применения, особенно при «справедливой» процедуре раздела территорий. Спорных проблем возникло много, а земельный передел европейских владений только неизбежно накалял обстановку. Но главным камнем преткновения между великими державами стал вопрос о судьбе герцогства Варшавского, которое было оккупировано русскими войсками. На эти земли претендовал Александр I, полагая, что это будет справедливое решение, учитывая вклад его державы в достижение победы над общим противником. Его мнение имело тогда широкую опору в русском дворянском обществе, полагавшем, что это станет хорошей компенсацией за возмещение потерь, понесенных страной в наполеоновских войнах. Конечно, не стоит сбрасывать со счетов честолюбивые замыслы (еще с юности) российского монарха об освобождении Польши, трансформировавшиеся затем в амбициозные планы стать самому польским королем. При этом он исходил, во многом справедливо, из роли царя – освободителя народов от наполеоновской тирании и резко возросшего влияния России на все европейские дела. Но, понимая трудность задачи, ввиду сопротивления в первую очередь Австрии, не желавшей усиления России в стратегически важном районе Европы, Александр I заручился поддержкой своего давнего друга – прусского короля. Пруссии взамен была обещана русская поддержка в вопросе о присоединении Саксонии, тогда также занятой русскими войсками. Но это только усилило конфронтацию, собственно, польский и саксонские вопросы оказались взаимосвязанными и затем разделили великие державы на два лагеря. Трудно было побороть зависть к возросшему могуществу России и Пруссии, войска которых сыграли главную роль в 1813 – 1814 гг. Мало того что к Австрии присоединилась Англия, свою лепту решила внести и Франция, которую на конгрессе представлял Ш. М. Талейран.
