Эти мысли окрасили вступление французов в Пограничное сражение; отголоском их являлся и переход Нивеля в наступление в 1917 г. Младоверденская школа Нивеля и Манжена и теперь отцвела не навек. Проповедь морального учения о войне ласкает слух даже испытанных бойцов. Но не следует забывать, что и Теренций Варрон, противник Ганнибала, также стоял за безусловное наступление.
Ударная и огневая тактика. Каждая европейская армия, как видно из изложения новейших войн, имела возможность раскаяться, после принесенных тяжелых жертв, в своем следовании началам ударной тактики. При участии Шлихтинга германская армия в 1888 г. получила краткий и ясный огневой устав, рассматривавший наступление пехоты как перенос огневых позиций на все более близкие и решительные дистанции. Казалось, было покончено с существовавшим столетия положением, что тактика пехоты имеет две души — огонь и удар. Ударный идеал, имевший два тысячелетия истории, анализированный еще Ксенофонтом, казалось, безвозвратно канул в прошлое. Огневая тактика освободила пехоту от всяких забот о равнении и внешних формах, бесполезных после того, как отпала мысль об одновременном штыковом ударе на значительном участке фронта; для инициативы младших начальников открылся широчайший простор. Устав пехоты необычайно упростился. Шлихтинг настаивал на крайнем сокращении элементарной тактики пехоты; курсы объемом более трех десятков страниц должны быть изгнаны, по мнению Шлихтинга, так как могут явиться орудием попытки вновь ввести механический элемент в пехотное наступление, убить в пехоте дух, мышление я инициативу; стремление предусмотреть в деталях заранее, что придется делать пехоте, никому не может принести пользу, как учит новейший исторический опыт. Опасно желание командного состава щегольнуть мелкой, элементарной тактикой, не имеющей ничего общего с разумной подготовкой войск, и опасны увлечения инспектирующих начальников на смотрах, учениях, маневрах. Грозным явлением представлялся бы перенос на современный огневой бой плац-парадных навыков начальства. Разумно отказаться от детализации и уточнения того, что по своей природе не может быть уточнено; ведь картина боев будущей войны, определяющая полностью эти детали, может существенно измениться и далеко не ясна.
К удивлению, напряженная в середине XIX века борьба между ударной и огневой тактикой оказывается и посейчас неисчерпанной.
Какие источники питают ударную тактику? Прежде всего — мысль о необходимости применения принуждения в бою, которое при различных степенях сознательности бойца может получить различный облик. Наиболее энергичная форма принуждения — это установление уставной формы атаки.
В брошюре «Сон в летнюю ночь» анонимный немецкий автор высказывается, под влиянием опыта сражения под С.-Прива, очень сильно: «Страх бросает человека ничком и пригвождает его к земле, и этот же страх хотят обратить в тактический метод, в моральную привычку, в способ победить. Но эта мания — погоня за закрытием, которая проносится по полю сражения как зараза, эта мания и есть главный враг. Это с ней надо сражаться и ее победить. И для этого только один способ — сомкнуть, поставить бойца в рамки твердых построений, в железную арматуру, которая заставит его двигаться во что бы то ни стало и как бы он ни боялся. Потери будут велики. Да, но армия, которая боится потерь, никогда не должна вести войны: в поле только мужество дает победу, а человеческая жизнь в счет не идет». Фон Шерф, весьма авторитетный германский писатель, подтверждал этот взгляд: бой должен развиваться автоматически, по уставу, как только старший начальник спустит войска со своры; в этом единственная гарантия против колебаний и неисполнения приказа. Он возражал против стремления разредить стрелковую цепь, что ведет к ее анемии, малокровию, и в конечном результате к бессилию огня. Редкое развертывание вначале ведет впоследствии к смешению частей и обессиливает командование. Местность, которая стремится нарушить нормальную школьную атаку и искушает войска закрытиями, презирается фон Шерфом. «Старой школе противопоставляют формулу: единство взглядов должно заменить единство формы; при этом упускают, что на практике взгляды могут проявляться только в формах». Без регламентации нет единства действия.
Нельзя думать, что мы свободны в выборе той или иной тактики пехоты. Известное недоверие к своим массам, как это отмечалось в период подготовки к Мировой войне во Франции и России, сейчас же отражается на известных ударных уклонах, на стремлении возможно позже рассыпать пехоту из сомкнутых строев.
С другой стороны, на тактику оказывают могущественейшее давление наши оперативные воззрения. Ударная тактика естественно связывается с оперативными устремлениями к решительному удару. Эти решительные удары — грозное непрерывное движение густых, эшелонирующихся в глубину, физически подталкивающих одна другую масс — находятся в полном противоречии с требованиями огневой тактики. Огневая тактика исключает решительные атаки и центр тяжести боя переносит уже на начало боя, на развитие в первые же минуты боя огня максимальной силы; уже здесь начинается борьба за решение, выражающееся в огневом перевесе, а не ведется только подготовка к имеющему быть в конце боя удару. Огневая тактика очень внимательно относится к своим бойцам в передовой линии, так как только успешные действия их и ведут к тактической победе; эту передовую линию можно только питать, а не толкать резервами сзади. Тактический резерв за фронтом — для огневой тактики только поддержка. Уж из сказанного ясно, что огневая тактика никак не может быть скомбинирована с наполеоновскими приемами решительного удара-прорыва и ярко противоречит уравновешенным фехтовальным приемам французской доктрины, желавшей начинать бой полегоньку, чтобы высшее начальство осмотрелось и взяло бы управление в свои руки. Огневая тактика требует, по существу, упразднения всякого интервала между авангардом и главными силами, чтобы обеспечить скорейшее развертывание последних и богатое дружное начало огневого боя.
И мы видим сохранение ударных уклонов в России вследствие недостаточной подготовки масс, а во Франции — вследствие реакционных устремлений доктрины и высшего комсостава.
Новым моментом, выдвинутым позиционным периодом Мировой войны, является «выход из моды» пехотного ружья. Огромное развитие средств дальнего боя перенесло на них центр тяжести наступательной работы; бой, как говорили крайние новаторы, ведет артиллерия, а пехота только занимает очищенное ею пространство. Пулемет и ружье стали рассматриваться не только как оружие ближнего боя, но и как оружие оборонительного боя. Наступление пехоты обратилось в прогулку для захвата пленных и трофеев, борьба пехоты за огневой перевес развеялась. Наступление из огневого состязания обратилось в штурм, в удар, в работу штыком и ручной гранатой. Таковым в большинстве случаев бывает только неудачное наступление.
Вот некоторые корни воскрешения в XX веке ударных идеалов. Иностранцы часто объясняли ударные тенденции русской пехоты ее крестьянским составом. Конечно, ударные приемы легче всего позволяли небольшому количеству представителей господствующего класса толкать крестьянскую массу вперед, обращая наступление в приступ. Но многое объяснялось и тем, что не пехота писала себе уставы, а последние писались для пехоты.
Этот процесс борьбы ударных и огневых тенденций проходит на фоне продолжающегося мельчания тактической единицы пехоты. Строй поротно характеризует достижения эпохи Мольтке, строй по отделениям — современную. Наблюдая этот процесс мельчания, мы видели, как он приносил крупные результаты, но только в тех случаях, когда связывался с соответственным повышением подготовки младших начальников. К современному командиру отделения нельзя в отношении сознательности и тактической подготовки предъявить ни на йоту меньшие требования, чем те, которые предъявлялись к опытному профессионалу, командовавшему в эпоху Мольтке ротой.
Огневая тактика не ограничилась пределами пехоты. Конница благополучно, до начала XX века, оставалась при тактических приемах конного боя, унаследованных от XVIII века; мотивировалось это тем, что основное оружие конницы — лошадь, не эволюционирует так, как оружие пехоты или артиллерии. Это было, конечно, ошибочно. Конница должна была готовиться к самостоятельной оперативной деятельности, и для этого значительно усилить свои огневые средства и свое искусство спешенного боя. К началу Мировой войны только германская, конница сносно удовлетворяла новым требованиям. В этом большая заслуга германского военного писателя Бернгарди. Русская конница выступила, в особенности в Восточной Пруссии, как приведение из другого века; выдвинувшись вперед, на ночь она должна была отскакивать за пехоту, чувствуя себя несамостоятельной и беспомощной, способной на отдельные эпизоды, но не на работу в операции. Ужасный подбор русских кавалерийских начальников — творчество великого князя Николая Николаевича, в бытность его инспектором конницы.
