…При разговоре со Сталиным изначальное впечатление о нем как о мудрой и отважной личности не только не тускнело, но и, наоборот, углублялось. Эффект усиливала его вечная, пугающая настороженность. Клубок ощетинившихся нервов, он никому не прощал в беседе мало-мальски рискованного намека, даже смена выражения глаз любого из присутствующих не ускользала от его внимания.
…Посчитав свои «Беседы со Сталиным» завершенными, я опять, как во многом уже не раз до этого, обманулся. Случилось то же, что и с недавними надеждами: впредь, по окончании «Несовершенного общества», не заниматься «вопросами идеологии».
Но Сталин — это призрак, который бродит и долго еще будет бродить по свету. От его наследия отреклись все, хотя немало осталось тех, кто черпает оттуда силы. Многие и помимо собственной воли подражают Сталину. Хрущев, порицая его, одновременно им восторгался. Сегодняшние советские вожди не восторгаются, но зато нежатся в лучах его солнца. И у Тито, спустя пятнадцать лет после разрыва со Сталиным, ожило уважительное отношение к его государственной мудрости. А сам я разве не мучаюсь, пытаясь понять, что же это такое — мое «раздумье» о Сталине? Не вызвано ли и оно живучим его присутствием во мне?
Что такое Сталин? Великий государственный муж, «демонический гений», жертва догмы или маньяк и бандит, дорвавшийся до власти? Чем была для него марксистская идеология, в качестве чего использовал он идеи? Что думал он о деяниях своих, о себе, своем месте в истории?
Вот лишь некоторые вопросы, искать ответы на которые понуждает его личность. Обращаюсь к ним как к задевающим судьбы современного мира, особенно коммунистического, так и ввиду их, я бы сказал, расширенного, вневременного значения[179].
В воспоминаниях дочери Сталина Светланы есть такое место: «Пусть судят те, кто вырастет позже, кто не знал тех людей, которых мы знали. Пусть придут молодые, задорные, которым все эти годы будут — вроде царствования Иоанна Грозного — так же далеки и так же непонятны, и так же странны и страшны…» Видимо, не случайно в сознании дочери Сталина время ее отца ассоциировалось с «царствованием Иоанна Грозного». Кстати, любопытная подробность. Светлана рассказывает об игре, выдуманной отцом в ее детские годы. Свои письма к ней он подписывал так: «Секретаришка Сетанки-хозяйки бедняк И. Сталин». «Он именовал меня «хозяйкой», а себя самого и всех своих товарищей, бывавших у нас дома почти ежедневно — моими «секретарями» или «секретаришками». Маленькая дочь писала «приказы» (вроде «Приказываю тебе взять меня с собой», «Приказываю тебе позволить мне пойти в кино» и т. д.), а отец подписывался под «приказом»: «Слушаюсь», «Покоряюсь», «Будет исполнено». В этом шутливом «секретаришке» так и чудится в иных обстоятельствах «Ивашка», великий государь, с «перебором людишек», с поставлением в управление русской землей какого-нибудь Семена Бекбулатовича, только подчеркивающим тщету всякой власти, кроме власти Помазанника, единственного лица.
Свидетель рассказывает, как сразу после XIX съезда партии, на пленуме, Сталин зачитал список секретарей ЦК, в котором не было его фамилии. «Тогда сидевший в президиуме у края стола Маленков протянул руку в направлении трибуны, где стоял Сталин. Из зала раздался хор голосов, так как жест был всем понятен: «Товарища Сталина!» Он негромко произнес: «Не надо Сталина, я уже стар. Надо молодых». А из зала все неслось: «Товарища Сталина!» Тогда он махнул рукой, словно в досаде: «Ну ладно, пусть будет и Сталин» (газ. «Правда», 23 февр. 1995. «Тайны власти и власть тайны. Рассказывает Иван Васильевич Капитонов»).
В библиотеке Сталина имелась литература об Иване Грозном. В русской историографии, словесности сильна тенденция нравственной оценки личности Грозного, характеризующая его как жестокого деспота (особенно это резко выразилось в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, во вступлении к роману «Князь Серебряный» А. К. Толстого). Либерально-этическая трактовка личности Грозного настолько повлияла на русское общественное мнение и даже на правительственно-официальные круги, что на памятнике «Тысячелетие России» (установленном в середине прошлого века в Новгороде) не нашлось места Государю, при котором Россия (с присоединением Казанского, Астраханского ханств, Сибири) превратилась в небывало могущественное, централизованное государство, стала опорой вселенского православия. Но в народной памяти, в исторических песнях и преданиях царь остался не как тиран, а именно как Грозный[180] — то есть как царь, устрашающий врагов православия и России. Многозначительны слова протопопа Аввакума, обращенные к своему гонителю, патриарху Никону: был бы Иван Васильевич, он дал бы на тебя указ, собака, — то есть «огнеопальный» протопоп видит в Иване Грозном защитника истинного православия, древнего благочестия. В недавно вышедшей книге митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна «Самодержавие духа» помещен настоящий панегирик Ивану Грозному как оплоту православия и державности на Руси, как подлинному христианину.
Борьба Грозного за централизованное (унитарное, как сказал бы Сталин) государство проходила при ожесточенном сопротивлении бояр (не желавших отказываться от участия во власти), потомков удельных князей, готовых разорвать Россию на части; заговорческих литовско-католических партий в Новгороде, Пскове, вдохновляемых непотопляемой ересью «жидовствующих». Насколько силен был накал этой борьбы, можно судить по переписке Андрея Курбского с Иваном Грозным. Потомок ярославского князя, в молодости друг, советник Грозного, участник Казанского похода, Курбский, оставив жену и малолетнего сына, тайно бежал к литовцам и во главе их отрядов воевал против бывшей Родины. В своих четырех посланиях (на которые Грозный ответил двумя, хотя, как Помазанник Божий, каким он себя осознавал, мог бы и не отвечать) Курбский обвинял Грозного в гонениях на воевод, бояр, с которыми он перестал советоваться. Эмоционально утрированное обличение Курбским царя в казнях, пролитии крови, губительстве христианских душ стало для многих исследователей отправной точкой, основным источником для характеристики Ивана Грозного как тирана, «кровопийца».
В двух посланиях (преимущественно в первом) Ивана Грозного содержится то, что можно назвать его философией самодержавной власти, государственности. Сделаем некоторые выписки из Первого послания Ивана Грозного Андрею Курбскому.
«…Апостол сказал: «К одним будьте милостивы, отличая их, других же страхом спасайте, исторгая из огня». Видишь ли, что апостол повелевает спасать страхом? Даже во времена благочестивейших царей можно встретить много случаев жесточайших наказаний. Неужели ты, по своему безумному разуму, полагаешь, что царь всегда должен действовать одинаково, независимо от времени и обстоятельств?..
…Царь страшен не для дел благих, а для зла. Хочешь не бояться власти, так делай добро; а если делаешь зло — бойся, ибо царь не напрасно меч носит — для устрашения злодеев и ободрения добродетельных…
…Посмотри на все это и подумай, какое управление бывает при многоначалии и многовластии, ибо там цари были послушны епархам и вельможам, и как погибли эти страны! Это ли и нам посоветуешь, чтобы к такой же гибели прийти? И в том ли благочестие, чтобы не управлять царством, и злодеев не держать в узде, и отдаться на разграбление иноплеменникам? Или скажешь мне, что там повиновались святительским наставлениям? Хорошо это и полезно! Но одно дело — спасать свою душу, а другое дело — заботиться о телах и душах многих людей; одно дело — отшельничество, иное — монашество, иное — священническая власть, иное — царское правление…
…Господь наш Иисус Христос сказал: «Если царство разделится, то оно не может устоять», кто же может вести войну против врагов, если его царство раздирается междоусобными распрями? Как может цвести дерево, если у него высохли корни? Так и здесь: пока в царстве не будет должного порядка, откуда возьмется военная храбрость? Если предводитель не укрепляет постоянно войско, то скорее он будет побежденным, чем победителем. Ты же, все это презрев, одну храбрость хвалишь; а на чем храбрость основывается — это для тебя неважно; ты, оказывается, не только не укрепляешь храбрость, но сам ее подрываешь. И выходит, что ты — ничтожество; в доме ты — изменник, а в военных делах ничего не понимаешь, если хочешь укрепить храбрость в самовольстве и в междоусобных бранях, а это невозможно…
…А всеми родами мы вас не истребляем, но изменников повсюду ожидает расправа и немилость: в той стране, куда ты поехал, узнаешь об этом подробнее. А за ту вашу службу, о которой говорилось выше, вы достойны многих казней и опалы; но мы еще милостиво вас наказали, — если бы мы наказали тебя так, как следовало, то ты бы не смог уехать от нас к нашему врагу, если бы мы тебе не доверяли, то не был бы отправлен в наш окраинный город и убежать бы не смог. Но мы, доверяя тебе, отправили в ту свою вотчину, и ты, по собачьему обычаю, изменил нам…
