- Тут Козаков! - шепнула она подруге в смятении.
- Ну и что? - пожала плечами та.
И правда, что тут было удивительного? Вон и Абдулов сидит, и Збруев, да мало ли их, актеров, здесь? Но Аня и не смогла бы объяснить подруге, отчего ей стало вдруг так волнующе-тревожно и так сильно забилось сердце. И себе даже объяснить этого она не смогла бы. Проследив за ее взглядом, застольный гость, подняв свой бокал, громко окликнул Козакова:
- Миша!
Тот мгновенно повернулся и посмотрел на Аню, потом поднялся и, прихватив свой бокал, двинулся к их столику. Эскорт друзей последовал за ним. Столы пришлось сдвинуть. Конец вечеринки стерся у Ани в памяти. Кто-то что-то говорил, кто-то провозглашал тосты. Пили за Аню, пили за Михаила, и выпито было немало. Он сидел рядом, положив одну руку на спинку ее стула, и всякий раз, когда он обращался к ней, Ане приходилось поворачивать голову. Она тут же терялась нить разговора, потому что в упор сталкивалась в его черным, как омут, и неподвижным взглядом. Было уже сильно за полночь, когда Михаил вдруг спросил присутствующих: "А вы любите джаз?" - "Любим!" ответила за всех Аня и при этом под столом больно наступила подруге на ногу, чтобы та не вздумала вдруг сказать "нет". И вся компания завалилась в гости к Михаилу слушать джаз. Потом все куда-то испарились, и Михаил с Аней остались одни...
Бриллиант в оправе
Семейная жизнь Ани с Михаилом началась с того, что ей пришлось, прихватив кастрюли и сковородки, последовать за ним в Таллин, где он начал съемки картины "Визит дамы" с Екатериной Васильевой и Валентином Гафтом. У Михаила от передряг, связанных с разводом, обострилась язва, и Аня должна была варить ему каши и по возможности организовывать режим. Михаил не имел привычки заботиться о своем здоровье и работал с совершенно сатанинским усердием. Он был беспощаден к себе и другим на съемочной площадке, работая беспрерывно, и Аня очень стремительно постигала его внутренний мир, характер и натуру. При этом были неизбежны ссоры и скандалы. Аня плакала, но бросить Михаила и уйти сил не было - да и желания тоже. События разворачивались слишком быстро, чтобы можно было сидеть и здраво размышлять над происходящим. Аня была буквально как вихрем подхвачена темпераментом этого человека. Он не был скуп на чувства и делился своим внутренним миром щедро.
- У меня в то время было много душевной работы,- вспоминает Аня.- Для меня и по сей день существуют как бы два разных человека: мой муж режиссер и актер и мой муж в быту. И у меня до сих пор нет к нему привычки в плохом смысле этого слова.
Терзаний по поводу будущего их отношений у Ани не было вовсе. Михаил вел себя так, что в его надежности сомневаться не приходилось. Через какое-то непродолжительное время Аня забеременела. Бывший ее муж о том, что он стал бывшим, узнал от родственников, а Анины родители, получив неожиданное известие, что их зятем сделался народный артист Михаил Козаков, нашли в себе силы пережить шок. Чтобы помочь дочке с первенцем, они занялись сложным обменом Кишинева на Москву и, в конце концов, поселились рядом "с детьми".
В пять утра Аня тронула спящего мужа а плечо:
- Миша, кажется, началось.
Михаил, вскочив с постели, побежал в соседнюю квартиру за тещей. Аня стала потихоньку собираться в ожидании "скорой помощи". В тот день, как назло, через полтора часа Михаил должен был быть в аэропорту. Он улетал на фестиваль и не мог проводить жену в роддом. К счастью, им было по дороге, и они мчались по Москве бок о бок: Аня на "неотложке", а Михаил на такси.
Родившегося мальчика, по настоянию друзей, назвали Михаилом, потому что среди троих детей Козакова от предыдущих браков Михаила не было. Когда Михаил и Аня еще только стали жить вместе, пришел к нему в гости как-то приятель-драматург и, глядя на Аню, сказал:
- Знаешь, Миша, из этой девочки может выйти толк. Это тот бриллиант, который нужно вставить в оправу.
Впоследствии Михаил нередко подшучивал над женой: "Ну вот, ты, кажется, уже в оправе".
Изгнанники
В начале 90-го года по Москве прошел слух: "Козаков уезжает! Козаков покидает Россию навсегда!" Это было не так. Просто Михаилу предложили работать в Израиле. Многие тогда уезжали - у некоторых появилась возможность зарабатывать за рубежом, читать лекции или преподавать. Это была тогда чуть ли не единственная возможность выжить. Но отъезд Козакова и впрямь был похож на бегство: уехали всей семьей, прихватив и Аниных родителей. Аня даже не успела защититься в ГИТИСе, куда незадолго до этого поступила.
В Израиле их встретили плохо. Русскоязычные, жившие там лет двадцать уже, восприняли Козакова как какого-то выскочку, и волей-неволей Михаил очутился в изоляции. Это сильно ударило по нервам, у него началась депрессия. В особенно тяжелые минуты Аня подбадривала мужа: "Миша, в конце концов у нас есть дом, можем вернуться. Нас ведь никто не выгонял". Московскую квартиру они не продали, а сдали жильцам, и эти деньги первое время были источником их существования. Сначала они снимали жилье, потом получили льготную ссуду и купили квартиру в центре Тель-Авива, рядом с театром "Габима". Ане нужно было заниматься бытом, делать ремонт в квартире, а поскольку маляры были все израильтяне, ей пришлось быстро освоить иврит.
От безысходности Михаил продолжал играть в израильском театре, но для актера такого масштаба, как Козаков, эти подмостки были тесноваты. Стали возникать возле него какие-то администраторы с предложениями работы. Аню это беспокоило, она видела, что эти люди не очень-то профессиональны, а, главное, у них не болела душа за судьбу артиста так, как она болела у Ани за мужа, и кто их знает, какую выгоду для себя они хотели извлечь из его имени. И тогда Аня все взяла на себя. В тот момент она еще не понимала, что почти вплотную подходит к своей настоящей профессии. Из телевизионных новостей Козаков узнал, что Олег Ефремов в Москве поставил пьесу "Ужин в четыре руки" и она пользуется успехом. Он загорелся идеей поставить этот спектакль самому. В качестве партнера Козаков пригласил Валентина Никулина, с которым они вместе играли в израильском театре. И закипела работа. Аня нашла, где есть недорогие театральные мастерские, потом нашлись люди, которые захотели вложить деньги в этот проект, затем Аня занялась прокатом спектакля. Нужно было найти и арендовать зал, заказать и продать билеты, организовать рекламу и сколотить команду единомышленников. Ане было очень страшно, она отдавала себе полный отчет в том, какую важную часть жизни Козакова составляет театр. В случае провала это была бы полная катастрофа. Но она относилась к этой работе так, будто это было ее прямой супружеской обязанностью. И пришел успех! Они поняли, что русскоязычный зритель любит Козакова по-прежнему, что он никуда не девался и популярность артиста никуда не девалась тоже. Когда они увидели, что зал полон, у них хватило сил продолжать начатое дело. И повалили к ним гости из России. Первыми протоптали дорожку журналисты, затем стали приезжать артисты и режиссеры, стали поступать предложения сниматься и гастролировать на родине. И по Москве пополз новый слух: "А Козаков-то в Израиле процветает!"
В Израиле у них родилась дочь. И в этот раз Аня в пять утра толкнула в плечо спящего мужа: мол, вставай, поехали. Она сама хотела вести машину, потому что видела, как сильно Михаил волнуется, но он собрался с духом и сел за руль. В израильской клинике Михаилу предложили присутствовать при родах. Ане было так смешно наблюдать, как при этом глаза у Михаила стали чуть ли не втрое больше от ужаса, и она сказала врачам и медсестрам, что предпочитает рожать одна, без поддержки супруга. Михаил остался ждать в вестибюле, а Аню увели в предродовую палату. Израильские женщины рожают с обезболиванием, но Аня отказалась от укола - мало ли что! - и сказала: "Я сама". Когда начались непрерывные схватки, Аня захотела, чтобы ей обезболили, но было уже поздно это делать, и она визжала что есть мочи. А роженицы, мирно лежавшие с обезболиванием, улыбающиеся своим мужьям, сидевшим рядом и державшим их за руки, с изумлением наблюдали, как в родовую вихрем промчалась вопящая женщина, а за нею следом весь медперсонал.
В роддоме все были страшно горды, что именно у них родился ребенок Михаила Козакова, и дочку сразу же вынесли показать отцу. А Аня тут же потребовала себе мобильный телефон. Они должны были чуть ли не прямо завтра выезжать на съемки, и когда Аня, позвонив в Москву Татьяне Васильевой и переговорив с ней о делах, сообщила между прочим, что только что родила дочь, та растерянно ахнула: "Как это?!." Михаил хотел - они заранее знали, что будет девочка,- назвать ее Аней, но буквально накануне рождения девочки ему приснился сон. Приснилась умершая мама, но она была маленькой-маленькой девочкой. Он осознавал, что это мама, а все равно спросил: "Ты кто?" - "Я твоя дочка Зоя". А еще раньше, когда Аня только узнала, что у нее будет ребенок, предсказательница составила ее гороскоп и сказала ,что родится у нее дочь и что вселится в этого ребенка душа бабушки. И назвали девочку в честь мамы Михаила Зоей.
