Хедин разместился в одной из комнат консульства, отдохнул и отмылся после поездки; вечером его и Петровского пригласил в свою юрту Фрэнсис Юнгусбэнд.
Пол в юрте был выстлан красивыми восточными коврами, а стены скрывались за дорогим шитьем из Кашмира. Посередине находился стол с книгами, лампой и курительными принадлежностями; вокруг стола стояли маленькие, но удобные походные стулья. Возле стен — столы поменьше с индийским и китайским фарфором и медными вещицами.
Юнгусбэнд выглядел типичным английским джентльменом: достоинство, вежливость и гостеприимство. Англичанин пригласил их сесть и раскурил кальян, затем появился афганский слуга Юнгусбэнда — долговязый малый в красном мундире и с саблей. Он принес печенье, ликер и виски.
В скором времени в юрту вошел молодой человек — судя по всему китайского происхождения — Джордж Маккартни,[11] сотрудник британского колониального правительства в Индии, спутник и переводчик Юнгусбэнда. Маккартни был сыном служащего английского посольства в Пекине. Узкий восточный разрез глаз достался ему от мамы-китаянки.
Русско-британские трения и слухи о возможных военных действиях не мешали общаться русским и англичанам в Центральной Азии. Обхождение было вполне джентльменским, но обеим сторонам случалось лгать, что называется, на благо родины.
Разговор за столом у Юнгусбэнда шел на французском, поскольку Петровский не говорил по-английски. В остальном русский был прекрасно образован и начитан, и на все у него была своя точка зрения. Весьма критично Петровский рассуждал о том, как британцы обращаются с населением своих колоний:
— Вы совершенно от них отстраняетесь, вы слишком холодные и недоступные.
Юнгусбэнд соглашался, но отмечал в свою очередь нежелание русских учить другие языки:
— Это скорее исключение, чем правило, когда русский офицер в Туркестане говорит на местном языке.
Хедин в основном сидел и помалкивал. Ему нравился Юнгусбэнд; их симпатия была взаимной. Юнгусбэнд считал Хедина прирожденным путешественником; он завидовал языковым способностям Хедина, таланту художника и научной подготовке. Кроме того, Хедин был уверен в себе и умел молчать — эти качества Юнгусбэнд полагал истинно нордическими.
Хедин не захотел возвращаться назад тем же маршрутом и, как обычно против всех рекомендаций, выбрал самый трудный путь — через перевал Торугарт (ныне территория Киргизстана). От озера Иссык-Куль он повернул на запад, рождественскую ночь провел в караван-сарае, а Новый год встретил в маленькой горной деревушке.
При этом он сделал крюк в двести километров к восточной оконечности Иссык-Куля, чтобы посетить могилу Николая Пржевальского. Выдающийся исследователь Азии Пржевальский умер от тифа в возрасте сорока девяти лет двумя годами ранее — 20 октября 1888 года.
Над могилой Пржевальского возвышался трехметровый крест, издалека заметный в степи, обрамленной заснеженными горами. Вид был величественный. Хедин был глубоко тронут; в одиночестве он простоял целый час у места последнего отдыха своего героя.
Затем были две недели рискованной зимней дороги, и 21 января 1891 года Хедин добрался до Самарканда, немного отдохнул и отправился дальше. На поезде он доехал до Каспийского моря, доплыл до Баку, опять на поезде через Азербайджан и Грузию добрался до Батуми, опять на корабле — через Черное море и на поезде — через Моекву в Санкт-Петербург. 29 марта 1891 года, спустя год после отъезда, он вернулся в Стокгольм.
Хедин чувствовал себя победителем, завоевателем, подчинившим себе целый край — от Кавказа до Синьцзяна. Он выдержал испытание. Теперь ему предстояло прокладывать дороги там, где до него, Свена Хедина, не бывал ни один европеец, — и завоевать всю Азию.
Стокгольм,
5 октября 1891 года
Счастье, как мягкие крылья бабочки, щекотало его изнутри. Свен влюбился. В первый раз. Она была блондинка с голубыми глазами, четкими чертами, темными бровями, прямым носом, с полным чувственным ртом, длинной красивой шеей. Милле слыла красоткой.
На самом деле ее звали Мария Бруман, и она была на девять лет младше своего обожателя. Ее отец, капитан гвардии Макс Бруман, умер молодым. Мама Милле вторично вышла замуж за табачного короля Кнута Лунглёфа, одного из богатейших людей Швеции.
Милле выросла в роскошном дворце, расположенном в Стокгольме на улице, которая тогда называлась Стура Бастугатан (Большая Банная). Она происходила из невероятно богатой семьи и была красива — этому сочетание очень трудно было сопротивляться.
Свен и Милле познакомились весной 1891 года на светском ужине, когда Хедин, после возвращения из Азии, был весьма популярен в Стокгольме. Милле рассматривала его рисунки, слушала рассказы об экзотических странах, о которых почти ничего не знала. Свен казался ей особенным человеком.
Так начался долгий роман, полный возвышенных чувств, душевных бурь и переживаний, — роман, который через годы закончится трагично и странно.
В 1891 году Хедин сделал несколько докладов в Стокгольмском географическом обществе. Сам король Оскар II почтил его присутствием.
По возвращении Свен начал писать книгу — точнее, сразу две книги. Одна повествовала о посольстве в Персию (увесистый том был издан к Рождеству 1891 года), вторая, напечатанная в двух томах в 1892 и 1893 годах под названием «Через Хорасан и Туркестан», рассказывала о путешествии по Азии.
Пятого октября 1891 года Хедин ужинал у директора и основателя страховой компании «Туле» Свена Пальме — дедушки будущего премьер-министра Улофа Пальме.
Среди гостей были Норденшёльд, член парламента С. А. Хедин — родственник Свена, писатели Виктор Рютберг и Август Стриндберг.
Стриндберга весьма интересовал Китай. Довольно скоро диалог в стиле «вопрос-ответ» превратился в длиннющий монолог Стриндберга о китайском языке и его родстве с другими языками. Он выдвигал свои теории с такой безапелляционной уверенностью, как будто бы провел величайшие лингвистические исследования, посрамляющие признанных синологов.
Хедин кратко заметил, что он сам не лингвист и потому судить о сказанном не может.
Родство китайского языка с другими было одной из излюбленных тем рассуждений Стриндберга. К этому он вернулся через много лет в «Синей книге».
Это была первая и последняя встреча Хедина и Стриндберга. Они проговорили около часа, и у Свена остались положительные впечатления — он счел Стриндберга человеком симпатичным.
Хедин отправился на телеграф и послал телеграмму семье в Стокгольм. В ней было только два слова: «Доктор наук».
Потом он вернулся в свой номер в гостинице «Гамбург» в Галле, взялся за перо и описал происшедшее.
«Слава Богу, все закончилось. Я пахал как раб все лето. Хуже всего философия, а это обязательный предмет. Философия, да еще на немецком. Кант! Я должен был знать все работы Картезиуса. Все прошло отлично. Даже философия.
Докторский диплом я получу в сентябре после опубликования диссертации. Но папа может уже сейчас дать объявление в «Нюа даглит аллеханда», примерно такое…»
Свен немного подумал над формулировкой и написал:
«Свену Хедину, который с конца апреля изучал географию у профессора фон Рихтгофена в Берлинском университете и в июле — у профессора Киркхофа в Галле, 28 июля была присвоена докторская степень в университете упомянутого города».
Диссертация Хедина называлась «Мои наблюдения Демавенда». В основе ее лежал рассказ о восхождении на гору двумя годами раньше; это была укороченная версия повествования из книги «Посольство короля Оскара к персидскому шаху». Другими словами, диссертация выглядела легковесно.
Во время подготовки диссертации Хедин съездил в Фридрихсру, куда в свое имение удалился Бисмарк, когда император Вильгельм II отстранил его от дел в марте 1890 года. Взяв за обыкновение знакомиться со шведскими нефтяными королями, русскими военными губернаторами и восточными владыками, Свен лелеял надежду встретиться и с Железным канцлером. Он постучал в ворота — быстро появился старый дворецкий с пышной седой бородой.
— Что вам угодно?
— Я хотел бы видеть князя Бисмарка. Скажите ему, пожалуйста, что его приветствует шведский студент, который изучал географию у профессора Рихтгофена, дважды проехал через Персию и, кроме того, был в посольстве короля шведского и норвежского Оскара к персидскому шаху. Возможно, рассказы о моих путешествиях развлекут его светлость, — сказал он с привычной самоуверенностью.
Дворецкий ушел. Через несколько минут он вернулся и сообщил, что, к сожалению, князь болен и лежит в постели. Он недавно заснул, и его нельзя беспокоить. Хедин оставил Фридрихсру несолоно хлебавши.
