Последняя часть, несомненно, причиталась тем, кто дрался на поле боя – пока еще упомянутым вместе. Но автор берет на себя труд уточнить: в недрах этого класса, сообща сражавшегося, есть иерархия.
В бою приняли участие аристократы и люди, им подвластные, nobiliores cum inferioribus. Группа вооруженных неоднородна. Она выполняла здесь единую задачу – воевала, также как задачей безоружных было молиться. Но, равно как и предыдущая, эта группа – не класс. Каждый сражался в соответствии со своим рангом, средствами, приемами и привычками. Перед нами не упоминание настоящих социальных категорий, даже если лексикон словно бы подталкивает к такому выводу.
Тем не менее к концу IX века начинает вырисовываться одно из направлений будущей рыцарской этики: защита страны от захватчиков, защита безоружного народа, pauperes и всех служителей Бога. Речь идет об этике, предлагаемой власть имущим и, прежде всего, королям, долг которых – защищать страну и обеспечивать в ней мир и порядок, согласно идеологии каролингских епископов.
Но короли конца IX века уже практически не в состоянии выполнять свою миссию. Об этом сокрушался уже Хинкмар, упрекая королей в том, что они не считают свою миссию священной[213]. С 876 г. задача защиты всей страны становится для короля невозможной. Ministerium regis (королевский долг) охраны и защиты всей страны уже совсем не соответствует реальности[214]. Ни один князь в эту эпоху не обладает достаточным престижем и авторитетом, чтобы объединить вокруг себя все королевство. Это время упадка королевской власти и возвышения магнатов. Во Франции уже вся власть перешла к князьям. В 877 г., со смертью Карла Лысого, гасконцы, бретонцы, испанцы Французского королевства объединились в княжества, Бургундия вот-вот станет княжеством[215]. В Германии страна распадается на большие куски – герцогства, но один из герцогов, Оттон Саксонский, восстановит центральную власть. В Италии тоже усиливаются территориальные княжества, в то время как в Англии они едва намечаются: датская угроза сплачивает все силы вокруг короля[216]. Укрепляется социальное расслоение, основанное на различии в силе, прежде всего силе вооруженной. Проблема оправданного насилия, поставленная еще Хинкмаром, обостряется. Она связана с вторжениями язычников, сарацин, норманнов, датчан, венгров, а также с внутренним порядком и отношением между королем и «магнатами». Эта проблема, в связи с которой Хинкмар выдвинул идею о войне как одной из профессий для свободных людей, теперь приводит к формированию нового социального типа – miles, начинающего выделяться из массы свободных. Это к ним будет обращаться церковь, пытаясь бороться с насилием в конце IX и в X вв. С насилием, которое, впрочем, чаще всего творят сами milites.
Поэтому появление трехфункционального деления общества – очень раннего, до конца IX века – у монаха Аймона из Осера не являет собой полной неожиданности. Он его намечает лишь мимоходом и вовсе не имеет в виду социальных перспектив[217]. Не следует придавать этому свидетельству и слишком большого значения. Его цель – дать комментарий к книге Апокалипсиса. Эта книга, завораживавшая все средневековье, порой, как известно, давала повод для очень странных толкований, где мистика чисел смешивалась с самыми смелыми спекуляциями[218]. Пытаясь понять, каким может быть скрытый смысл текста Апокалипсиса 3: 14–22, где упоминается послание к Лаодикейской церкви, Аймон, жадно ищущий мистическую связь слов и чисел, отмечает, что на латынь слово «Лаодикея» можно перевести как «tribus amabilis Domino» (возлюбленные Богом колена); это побуждает его вспомнить, что Библия часто говорит о коленах (tribus) Господа. И он цитирует псалом 121: 4: «Куда восходят колена, колена Господни». Потом, продолжая играть словами, он подчеркивает, что разделению Израиля на колена соответствует у римлян деление на три сословия (in tribus ordinibus): сенаторов, milites и земледельцев. То же, по его утверждению, относится к современной церкви (понимай: христианскому обществу). Оно тоже распадается на три сословия: sacerdotes, milites и agricultores.
Соответствующие функции этих сословий не уточняются, но, мы полагаем, подразумеваются. За земледельцами остается, как в Риме, так и в обществе, находящемся перед глазами Аймона, жизненно важная, но до сих пор замалчиваемая в текстах питающая функция. Их появление говорит как о его желании согласовать свою функциональную схему с найденной им (где?) латинской моделью, так и о его способности наблюдать и действовать по-новому. Ведь, похоже, до него никто не упоминал ordo земледельцев. Равно как и ordo, состоящий из milites. Если говорить о senatores, то здесь должны были бы появиться equites – класс всадников. Произошел ли переход от equites к milites уже в модели, используемой Аймоном? Или он сам захотел обозначить этим словом функцию, которая начала обращать на себя внимание в его время? В таком случае перед нами был бы один из первых симптомов, и немаловажный, подъема социальной значимости milites.
Некоторое время спустя, в конце того же века, но на этот раз в Англии, Альфред Великий предлагает нам другое свидетельство этого. К своему переводу на англосаксонский трактата Боэция «Об утешении философией» он делает такой комментарий: чтобы король мог хорошо управлять, у него должны быть подходящие «инструменты», а именно: «люди молитвы, люди боя и люди труда».[220]
В своем толковании этого текста Ж. Батани отмечает, что слово fyrdmen могло бы по своей этимологии означать лишь тех, кто должен выполнять военную службу, т. е. составлять войско – fyrd. Иначе говоря, для Англии того времени – всех свободных, включая weorcmen. В таком случае перед нами было бы не разделение по социопрофессиональному статусу, а просто перечисление временных занятий, которых, правда, немного меньше, чем в «чудесах СенБертена». Но, тут же добавляет он, Альфред называет эти три категории словами «три общности», что, видимо, указывает на то, что они не пересекаются и что речь идет о схеме идеального общества, включающей три вида деятельности, даже если должность воинов остается чисто утилитарной: они выбраны среди слуг короля, чтобы образовать армию[221]. Как бы то ни было, в этих первых упоминаниях о функции воинов, повторим, не говорится о какой-то особой их этике. Она состоит, как и для всех прочих, в службе королю как исполнении своей задачи.
До конца IX века мы не нашли никаких следов идеологии, которая бы относилась к milites. Нигде им не приписывают специфической этики, которая станет их этикой в классическую эпоху рыцарства, то есть, по нашему мнению, с конца XII – начала XIII века. Впрочем, milites пока вообще упоминают очень мало, a militia – гораздо чаще в значении не «армия», а «служба». Если речь все-таки заходит о них, то чаще всего, чтобы вспомнить о долге подчинения бывших воинов христианской Империи или чтобы реабилитировать военное ремесло, подчеркивая вслед за Иоанном Крестителем и св. Августином, что для Бога их «сословие» приемлемо. Упомянутые элементы идеологии связаны лишь с субординацией, но не с честью и не с какой-то позицией господства или власти.
Правда, уже авторы самых старинных текстов, как, например, Максим Туринский, оправдывают воинскую профессию, показывая, что она была признана Евангелием и причастность к ней ни в коем случае не может быть поводом для неучтивого отношения. Надо еще отметить, что Максим Туринский не просто повторяет увещания Иоанна Крестителя, как это будут делать его последователи (не вымогать, довольствоваться жалованием), он говорит не просто об этике солдата, подчиненного. Он распространяет эти предписания на всех, кто несет службу обществу, еще существующую, по его мнению, в середине V века: milites, protectores, rectores. Кроме того, он уточняет, в чем состоят злоупотребления, от которых должен воздерживаться miles: от преследования беззащитных, сирот, обездоленных, бедных, а также вдов. Здесь модель морали, предложенная Максимом Туринским, уже предвосхищает «рыцарскую» этику, во всяком случае, в том, что та отрицает[222]. Но следует подчеркнуть, что эта связь между «рыцарской» этикой и milites быстро исчезает. Впоследствии от нее не обнаруживается и следа, так что, когда к 803 г. Павлин Аквилейский предлагает в качестве земного боя со Злом поддерживать бедняков и питать milites Christi, он адресуется к королю, дабы тот оказывал милость монахам. Milites приобрели ранг подчиненных-исполнителей, наемников и даже слуг. До конца IX века реальный подъем их положения в обществе не начинается.
