Таким образом, родители оставались для нас далекими и не искали сближения с нами: в наших отношениях не было интимности, которая так красит детство. Она выпала только на долю Ольги, которой было восемь лет, когда умер отец.
Но мать мы любили. Я и сестра постоянно соперничали из-за мест подле нее. Особенно любили мы в отсутствие отца, уезжавшего по делам службы в уезд, спать с матерью на широкой двуспальной деревянной кровати времен дедушки.
Вера Фигнер с матерью в 1863 году
Заберешься, бывало, под теплое стеганое одеяло, скакнув на кровать с медвежьей шкуры, разостланной на полу, и чувствуешь себя так тепло и уютно. В углу маминой спальни стоит желтый деревянный киот, уставленный образами. Тут Христос и Николай-угодник, Сергий-чудотворец и другие святые в серебряных и позолоченных ризах и матерь божия в жемчугах. Перед {68} киотом с потолка свешивается лампадка, и маленький огонек, полуосвещая комнату, действует как-то ласково-успокоительно. Лежишь, а мать еще не легла: она стоит и молится перед киотом. Вот опустилась на колени и с глазами, обращенными на иконы, молится горячо, почти страстно, шепча какие-то неуловимые слова мольбы-молитвы...
О чем могла так долго и горячо молиться мать в то отдаленное время? Ее жизнь текла ровно, без великих радостей и потрясающих огорчений. В деревенской {69} глуши не было встреч, соблазнов и искушений; не могло быть никаких увлечений. Жизнь, в особенности жизнь женщины в провинции, была заключена в узкие рамки мелких интересов, и выхода из этих рамок, казалось, нет. Да и душа человеческая в те времена была не такая сложная, утонченная в своих переживаниях и стремлениях, не такая требовательная, дерзающая, всегда устремленная вдаль, какой сделалась потом.
И, глядя на милую фигуру, уста которой возносят к небу таинственный шепот, засыпаешь, унося в грезу трогательный образ молящейся.
6. УРОКИ
Из моральных уроков, преподанных матерью, я помню кроме постоянного требования говорить правду одни сумерки, когда мать как-то необычно созвала нас всех в одну комнату и проникновенным голосом сказала: "Слушайте: сегодня к нам привезут девочку, которая останется у нас жить. Эта девочка очень несчастна: все вы бегаете, а у нее после горячки отнялись ноги - она не может ходить, как другие дети, а только ползает. Смотрите, не вздумайте смеяться над ней; вы сами увидите, какая она добрая и умная".
Это была наша двоюродная сестра, на всю жизнь оставшаяся калекой.
Незадолго до этого со мной произошел случай, навсегда оставивший тяжелый след в душе. Я назову его историей сломанного замка.
В просторной, низкой комнате, которая с дедушкиных времен называлась "девичьей", потому что в ней вышивали в пяльцах крепостные девушки, стоял большой, окованный железом сундук, всегда запертый на замок. В нем хранились малоупотребляемые вещи: старинное столовое белье, узорчатые чулки - изделие няни, свертки шелковой и шерстяной ткани, ждущей своей очереди, серебро и т. д. Однажды мать отперла сундук и принялась разбираться в нем. Я и сестра вертелись подле, заглядывая во все углы, потрагивая {70} кружево и ленты, любуясь серебряными солонками и бокалами. Но более всего нас заинтересовал висячий замок от сундука. Он был американской системы, сделан из латуни и имел форму льва, настоящего льва с хвостом и гривой, и запирался пластинкой с выемками. Лев переходил у нас из рук в руки: так хорошо было запирать и отпирать его! В конце концов, когда мать стала запирать сундук, ключ, оказалось, не действует.
"Кто сломал замок?" - спросила мать. - "Не я... Не я!.." - в один голос уверяла каждая из нас.- "Но кто-нибудь да испортил его?" - настаивала мать."У Лиденьки последней замок был в руках",- сказала я.
Не рассуждая долго, мать схватила Лиденьку и отшлепала. Та, конечно, подняла вой, а мне стало стыдно; нисколько не жаль, но именно стыдно, по-настоящему стыдно: ведь, может быть, я была виновата; быть может, я испортила льва, а вина пала на сестру, и все потому, что я сказала - у нее последней замок был в руках...
Вероятно, сестра и не помнила этого темного дела, давно забыла о нем ведь мы были малютками пяти и семи лет, - но я этот стыд, первый стыд в жизни, не могла забыть; он дал мне урок на всю жизнь.
7. КРЕПОСТНОЕ ПРАВО
Крепостное право и отмена его не могли быть осмыслены и дать мне много впечатлений в условиях, в которых протекало мое детство. Они отражались главным образом в области семейных отношений: в деспотическом строе домашней жизни сначала и в изменении характера и поведения отца в последующий период.
Шесть лет в "лесу" ставили нас совершенно вне помещичьего и крестьянского быта, а Христофоровка с ее 20 дворами, хотя и была населена крепостными дедушки, не давала решительно никакого материала для суждения об отношениях между крестьянами и помещи-{71}ками... Я ничего не слыхала о барщине, не была свидетельницей каких-нибудь притеснений и не слыхала жалоб. Никаких отношений между земле-душевладельцем и его крепостными в моем поле зрения не было. Единственные крепостные, которых я знала, были домашние слуги. В отношении их мать всегда была ласкова и снисходительна; у нее был прекрасный, ровный характер; терпеливая и гуманная, она всегда пользовалась любовью окружающих. Что касается отца, он был вспыльчив, требователен и строг к прислуге, но таким же суровым он был и по отношению к нам. Случалось, он кричал на кухарку, когда в миску с супом попадала муха, или горячился из-за плохо выпеченного белого хлеба. При таких вспышках мать обыкновенно молчала и сидела потупившись: никогда в нашем присутствии она не останавливала отца, не вступала в пререкания с ним, как никогда при нас у них не было ссор между собой. Но, если отец бушевал, а мать молчала, мы без слов понимали, что ее молчание есть порицание, и всегда были согласны с ней.
Из крепостных отношений помню лишь один серьезный случай в "лесу": все домашние, начиная с матери и няни и до крепостной девочки Параши, ходили в каком-то тревожном, напряженном настроении. Отца дома не было, и его приезда ждали с беспокойством. Все перешептывались, и детское ухо уловило: "Прокофия будут драть на конюшне". За что - не говорили или я не помню. Быть может, это был тот случай, когда Прокофий исчез из дому и пропадал три дня. Напрасно колокол на дворе уныло и протяжно звонил, призывая его к дому. Говорили, что он заблудился в лесу и домой его привела корова, которая тоже заблудилась, но по инстинкту нашла дорогу. Так ли это или не так, и не сделал ли он неудачной попытки бежать, чтоб стать вольным человеком, и вернулся - не знаю, как не помню, чем кончилась эта несчастная история. Быть может, позорной экзекуции и не было, потому что невероятно, чтоб я отчетливо помнила жуткое настроение, царившее в доме в ожидании грозы, и забыла самый факт, если он произошел. Не удалось ли матери беседой наедине смягчить гнев отца? {72}
Отмена крепостного права ознаменовалась в доме тем, что, к большому огорчению матери, обе ее горничные, много лет жившие с нами, Дуняша и Катя, не захотели дальше служить и пожелали вернуться в свои семьи, в Христофоровку, где вскоре вышли замуж. Параша, как сирота, осталась у нас, а няня была отпущена на волю давным-давно, еще дедушкой, и была связана с нами лишь любовью.
Великий переворот в жизни народа со всеми его моральными и экономическими последствиями не мог быть понят таким ребенком, каким меня застало 19 февраля 61 года, а в институте не раздавалось за все время ни слова ни о крепостном праве и освобождении крестьян, ни о наделах и выкупе земли.
На вакатах я часто видела толпы мужиков в коридоре нашего дома и в кабинете отца; часто слышала громовой голос его, когда в качестве мирового посредника он вершил какие-то дела с крестьянами. Но какие, я не спрашивала, не интересовалась: в деревне было столько соблазнов - книги, общение с матерью, поездки в лес, купанье, рыбная ловля... Ведь отпускали нас всего на шесть недель в году, и недели летели так быстро, что не успеешь оглянуться, как уже везут обратно в институт.
А отец за обедом и при семейных встречах в летние вечера не любил говорить о том, что было связано с его общественной службой. Только раз, когда я уже подросла, отец в период увлечения личностью Гарибальди и статьями публициста Демерта12 удивил меня памятными словами: "Если бы крестьяне не были освобождены и восстали, я встал бы во главе их..."
Тогда я не понимала, к чему эта фраза обязывала того, кто сказал ее, да и он едва ли сознавал это.
Во всяком случае, как мировой посредник, отец, как я узнала впоследствии от посторонних лиц, честно относился к интересам крестьян и всячески отговаривал их от невыгодных сделок вроде выхода на даровой "нищенский" надел. Несмотря на это, Христофоровка, в которой мы жили, прельстилась даровщиной, в чем после горько каялась. По этому поводу отец с раздражением говорил о "смутьянах", которые внушают народу, что {73} "воля", объявленная манифестом, не настоящая "воля" и будет другая, когда вся земля помещиков без всякого выкупа перейдет к крестьянам. Эти толки, по словам отца, вредили насущным интересам крестьян при расторжении их отношений с помещиками и замедляли ход земельной реформы, как она была предначертана манифестом 19 февраля13.
