Вплоть до середины I - начала II тыс. н. э. лидеры политических объединений в древнем Перу продолжали видеть в религии непосредственный и, скорее всего, основной источник «вневоенного» поддержания своего авторитета. Понятия легитимности и сакральности оставались, по-видимому, полностью слиты. Лишь в прибрежном царстве Чимор и затем при инках культовые объекты перестают выделяться своими размерами среди других общественных сооружений.
Стадии политической интеграции древнего Перу
Рассмотрим теперь ход развития древнего Перу таким, каким он реконструируется по материалам археологии. На наш взгляд, в процессе политической интеграции области и превращения ее из совокупности бесчисленных независимых общин в империю допустимо выделить четыре стадии. Речь, разумеется, идет о предельно упрощенной и схематичной картине. Если эволюция технологии была в Андах, как и почти повсюду в мире, практически необратима, то политическое развитие сопровождалось срывами, откатыванием назад; судьба отдельных объединений резко менялась под влиянием сравнительно случайных обстоятельств. Общая направленность развития проступает, однако, достаточно ясно и выглядит следующим образом.
1. Общины и простые вождества
В связи с переходом к прочной оседлости укрепляется авторитет общинных лидеров. Появляются первые небольшие объединения отдельных общин. Численность наиболее крупных коллективов такого рода вряд ли превосходила одну-две тысячи человек.
На побережье Тихого океана обо всем этом свидетельствуют материалы захоронений и остатки зданий общественно-культового назначения III тыс. до н. э. Так, на поселении Асия к югу от Лимы среди полусотни захоронений несколько оказались богаче обычных, причем наиболее неравномерно были распределены ткани. (Moseley, 1975. P. 77.) Надо заметить, что и далее, вплоть до прихода испанцев, богатая узорчатая материя входила в число самых престижных, недоступных простолюдинам изделий. Общественные здания к концу III тыс. до н. э. стали существенно выделяться размерами среди обычных жилищ и стояли на террасах и платформах до 10-15 м высотой. Для сооружения подобных объектов, очевидно, собирались люди со всей долины и с прилегающего к речному оазису участка побережья.
Одновременно с появлением сплоченных оседлых общин и (пока только на побережье) первых вождеств в III тыс. до н. э. складываются устойчивые хозяйственные связи между отдельными районами Перу. Серединой III тыс. до н. э. датируются самые ранние находки картофеля, обнаруженного при раскопках памятников притихоокеанской полосы. Перуанский картофель не растет в низменностях и несомненно был привезен на побережье из горных районов. Кукуруза, которая оказалась в упоминавшихся хранилищах Лос-Гавиланес, видимо, тоже попала туда с гор. Вплоть до I тыс. до н. э. ее остатки в слоях древних поселений прибрежной полосы встречаются столь редко, что допустимо сомневаться в местном происхождении этих початков. Найдены в Лос-Гавиланес и изделия из шерсти альпаки - чисто высокогорного животного.
Поселение Ла-Гальгада в начале II тыс. до н. э. Реконструкция (по Т. Гридеру и А. Буэно).
Некоторые открытия наводят на мысль о почти невероятных для столь глубокой древности масштабах межплеменного обмена. В конце 70-х годов американский археолог Т. Гридер и его перуанский коллега А. Буэно раскопали в долине реки Таблачака поселение Ла-Гальгада. (Early ceremonial architecture, 1985. P. 41-42, 93-109.) Таблачака - правый приток реки Санта, впадающей в океан близ нынешнего порта Чимботе. Памятник расположен на высоте 1000 м над уровнем моря, т. е. в высотном поясе, который на западных склонах Анд беднее остальных ресурсами дикой флоры и фауны и наименее пригоден также и для ведения производящего хозяйства. И все же именно здесь в конце III - начале II тыс. до н. э. располагался едва ли не самый крупный в тогдашней Америке центр монументальной архитектуры. Объяснить это можно лишь тем, что по долинам Санты и Таблачаки проходит кратчайший путь с побережья в горы и дальше на восток в долину реки Мараньон. Обменивались, скорее всего, не столько украшения и предметы культа, сколько продукты массового потребления - сушеные рыба и водоросли на картофель и сушеное мясо. Проследить движение подобных продуктов очень трудно, но и негативные свидетельства имеют здесь определенный вес. Так, в культурном слое поселения, число обитателей которого оценивается в тысячу человек, практически не найдено костей животных. Поскольку люди вряд ли могли полностью обходиться без мяса, остается допустить, что ели они «консервы» того времени - чарки, о которых мы уже говорили. Найдены в Ла-Гальгаде обрывки орнаментированной хлопчатобумажной материи, которая, по-видимому, производилась здесь на месте и обменивалась на продукты питания.
Усложнение социальных структур в Центральных Андах отчетливо заметно со второй четверти II тыс. до н. э. На протяжении этого и следующего тысячелетия в древнем Перу формируются сообщества численностью в тысячи, а порой и в десятки тысяч людей. Складываются иерархически организованные вождества.
Центром древнейшего политического образования подобного ранга стал, по-видимому, храмовый комплекс Сечин-Альто в долине Касмы на юге северного побережья. Он знаменит своей пирамидой из грубого камня и конического сырцового кирпича, имеющей высоту 35 м и основание площадью 300 на 250 м. Вокруг на территории не менее двух квадратных километров располагаются другие строения. Недавними работами установлено, что во второй четверти II тыс. до н. э. в долине Касмы возникли, вероятно, два крупных вождества. Через несколько веков произошло их объединение вокруг Сечин-Альто. В это время возводится не только главная пирамида Сечин-Альто, но и целый ряд других крупных монументальных объектов. Считается, что людских ресурсов одной лишь Касмы для этого вряд ли было достаточно и что по крайней мере два соседних оазиса в низовьях рек Непенья и Уармей также попали в зависимость от Сечин-Альто. (The origins and development, 1987. P. 15-30.)
Помимо Сечин-Альто, еще один мощный центр, Гарагай, со знаменитыми раскрашенными рельефами возник во второй половине II тыс. до н. э. неподалеку от сегодняшней Лимы; третий, Кабальо-Муэрто, располагался в долине реки Моче.
Начиная с XVIII-XV веков до н. э. прибрежные перуанские храмы украшаются росписями, рельефами и объемной глиняной скульптурой. Нет никакого сомнения в том, что создавали эти произведения искусства мастера-профессионалы. По материалам XVI века мы знаем, что обслуживавшие храмы и знать перуанские ремесленники стояли вне обычной общинной организации, находясь в зависимости от государства или отдельных представителей привилегированных слоев. Эта инкская практика находит несомненные аналогии в социальном устройстве царства Чимор (X-XV века н. э.). Свидетельства о профессиональном ремесле, относящиеся ко II тыс. до н. э., поэтому крайне важны. Если мастера работали по заказу центральной власти, то это значит, что к XVIII-XV векам до н. э. у местных лидеров появляется свой социально-хозяйственный сектор - т. е. тот самый независимый от «низов» дополнительный источник власти, ресурсами которого они непосредственно распоряжаются. О том же говорят и находки предметов роскоши, каковыми в Андах были прежде всего экзотические эквадорские раковины и изделия из них. Самые ранние отмечены при раскопках верхних слоев Ла-Гальгады, а первой половиной I тыс. до н. э. уже датируется большая серия подобных находок.
Надо заметить, что доколумбова Америка вообще отличается более ранним и широким распространением монументального изобразительного искусства, чем типологически близкие культуры Старого Света. Обилие и совершенство каменной и глиняной скульптуры и. настенной живописи, характерное для мексиканских (ольмекских) и перуанских вождеств II тыс. до н. э., не имеют аналогий ни в додинастическом Египте, ни в прото- и даже раннединастическом Двуречье. Одну из причин этого допустимо усмотреть в скором и эффективном подчинении квалифицированных индейских мастеров правящей элите. Создается впечатление, что как в Мексике в XII веке, так и в Перу в XVIII-XV веках до н. э. имел место резкий сдвиг в формах общественных отношений: монументальное искусство появляется внезапно в уже развитом виде, тогда как достаточно массивные перуанские святилища начала II тыс. до н. э. лишены сколько-нибудь существенного декора.
Навершие золотой булавки культуры уари с изображением божества (из клада, обнаруженного в районе Куско; по С. Чавесу).
Горные районы Центральных Анд до середины I тыс. до н. э. развивались несколько медленнее прибрежных. Окончательный переход к оседлости, отраженный в появлении деревень и гончарства, приходится лишь на вторую четверть II тыс. до н. э., когда на побережье уже возводились массивные пирамиды. Простые вождества, по-видимому, формируются здесь с конца II тыс. до н. э. Зато в середине или третьей четверти I тыс. до н. э. именно в горах в верховьях реки Мараньон вырастает крупнейший региональный центр, Чавин-де-Уантар, контролировавший торговый путь через Анды. Существует гипотеза, связывающая возвышение Чавина с постигшей прибрежные области катастрофой - ударами гигантских цунами, разрушивших в начале I тыс. до н. э. Гарагай и, возможно, другие храмы и поселения. Ш. Позорски же доказывает, что политическое объединение вокруг Сечин-Альто было около 1000 г. до н. э. просто разгромлено горцами. (Ibid. P. 25-29.) Каковы бы ни были причины упадка прибрежной культуры в самом начале I тыс. до н. э., ее предшествующие достижения не были утрачены: важнейшие особенности архитектуры Чавина восходят именно к прибрежной традиции. В IV веке до н. э. Чавин-де-Уантар стал одним из самых значительных поселений Южной Америки. Вокруг великолепных храмов располагались жилые кварталы площадью около 40 га. Число обитателей городка составляло две-три тысячи человек. (Burger, 1984.)
