В связи с этим следует вновь обратиться к летописи попа Дуклянина. Упоминаемое им имя Белло-Белая отражает славянский языческий солярный культ, а то, что среди его предков этот летописец называет Светомира и его сына Светопелка, указывает на существование данного культа у правителей южных славян еще до Белая. Определенную параллель этим представлениям мы видим и в Московской Руси. Весьма интересно, что эпитет «белый» применительно к русскому царю впервые фиксируется у Василия III, отца Ивана Грозного, и, следовательно, появляется в отечественной традиции практически одновременно с римской генеалогией Рюриковичей. Исследователи отмечают народное происхождение данного словосочетания: «Приняв во внимание, что прозвание “белый” явилось на Руси одновременно и неразлучно с титулом “царь”, можно предполагать, что это прозвание чисто народное и основывается на тех примитивных воззрениях, иначе — мифических, в которых понятие “белый” равнозначительно было с понятием “светлый, ясный”, которое в свою очередь связывалось позже с нравственным понятием: “благодетельный и справедливый”»{120}.
По всей видимости, данный эпитет также был обусловлен неразрывной связью царя с Солнцем, главными качествами которого были тепло и светоносность. Происхождение данного воззрения также относится к глубокой древности, поскольку арабский автор Гардизи так описывает верховного правителя языческой Руси: «Глава их носит венец, все ему послушны и повинны. Старшего главу их называют Свет (или Свят)-царь…»{121} Весьма интересно, что в древнерусском языке один раз встречается слово билинчь с предположительным значением «знак, отметка»: «Князи же сдумавше и рекоша имъ… ажь вы годьно, а идете к намъ, а паки ли не годно вы, а волни есть; бурчевичи же не хотячи дати билинча, и не ехаша» (Ипат. лет. под 1193 г.){122}. С этим следует соотнести слово слово белегь, обозначавшее символ царской власти: «Победи же (Иван Цимисхий) и болгары, и первый градъ их взя Переславль, и въсхити вся царскиа белеги…»{123} Как видим, корень бил-/бел- уже в древнерусском языке был связан с символикой власти.
Известны такие славянские имена, как Била, Билик, Билина и Билинка, Белан, Белен, Белина, Белон, а также Белакнягиня (под 1018 г.) и Белемир{124}. Присутствие корня бел- в качестве имени или эпитета у славянских правителей объясняется их мифологическими представлениями, отголоски которых сохранялись у белорусов до XIX в.: «Белун представляется старцем с длинною белою бородою, в белой одежде и с посохом в руках; он является только днем и путников, заблудившихся в дремучем лесу, выводит на настоящую дорогу… Его почитают подателем богатства и плодородия. Во время жатвы Белун присутствует в нивах и помогает жнецам в их работе. Чаще всего он показывается в колосистой ржи, с сумою денег на носу, манит какого-нибудь бедняка рукою и просит утереть себе нос; когда тот исполнит его просьбу, то из сумы посыплются деньги, а Белун исчезает. Поговорка “мусиць посябрывся (должно быть, подружился) з Белуном” употребляется в смысле: его посетило счастье»{125}.
Как видим, данный образ точно так же относится к идее магического обеспечения плодородия. Единственное различие состоит в том, что под влиянием развития товарно-денежных отношений записанные в XIX в. предания о Белуне рисуют его уже как подателя денег, в то время как представления об изобилии-гобино, непосредственно связанные с плодами земли, отражают более архаичный пласт этих же представлений. Та же самая идея присутствовала и в описанном Гельмольдом обряде полабских славян: «Есть у славян удивительное заблуждение. А именно: во время пиров и возлияний они пускают вкруговую жертвенную чашу, произнося при этом, не скажу благословения, а скорее заклинания от имени богов, а именно, доброго бога и злого, считая, что все преуспеяния добрым, а все несчастья злым богом направляются. Поэтому злого бога они на своем языке называют дьяволом, или Чернобогом, то есть черным богом»{126}. Кто же у полабских славян был антагонистом зловещего Чернобога? Логично предположить, что им должен был быть Белый бог. С учетом того, что у лужицких сербов одна из гор называлась Чернобог, а расположенная поблизости — Белбог и об этих горах помнили как о местах языческого богослужения, это предположение превращается в уверенность.
Помимо этого известны урочище Белые Боги, расположенное на дороге из Москвы в Троицу, Бялобоже и Бялобожница в Польше{127}, Белая Гора неподалеку от столицы Чехии. О былой значимости данного образа у западных славян, а именно в Польском Поморье говорит то, что, когда в 1208 г. был основан монастырь в Белбоге (Belbuc), последний был переименован в «город св. Петра»{128}. В Минеи 1097 г. имеется запись: «…_ги помози рабоу свомоу михаилъ а мiрьскы бе(л) ына…»{129} То, что и на Руси в данном случае в качестве эквивалента языческому выбрали христианское имя «архистратига небесных сил», обладавшего солярными чертами, говорит об исходной значимости образа с корнем бел-. Все эти факты свидетельствуют, что имя Белун генетически восходит к образу Белбога и первоначально предполагало наличие у его носителя соответствующих черт, присущих данному божеству. В этой связи весьма интересно, что хоть княжеские дворы находились в Польском Поморье в каждом городе по всей стране, собственным городом поморского князя был Белград на Персанте{130}, название которого указывает на связь земного правителя с Белбогом. Одноименный город в Сербии, более того, до сих пор является столицей этой страны. Все это вновь показывает существование связанных с носителем высшей власти мифологических представлений общих как для Руси и тех южнославянских земель, где была зафиксирована «славяноготская» легенда, так и для Польского Поморья.
В отличие от римской генеалогии Рюриковичей род балканских правителей велся не от Августа, а просто от знатной римской семьи, однако это различие легко объясняется различными амбициями представителей южнославянской знати и могущественных государей всея Руси. Однако подобная скромность присутствует лишь в летописи попа Дуклянина. Когда в данном регионе утвердилась династия Неманичей, то о ее основателе Стефане Немане в сербской литературе возникла легенда, что он «бысть великыи жоупань от племена благочьстиваго и корене ветьв, превънук Константине сестры великаго Константина, от племена Рашькаго господьства и съродьства Августа кесаря»{131}. Как видим, на Балканах присутствуют не только основные компоненты римской генеалогии Рюриковичей, но даже и род правителей Рашки связывался с тем же самым римским императором, к которому возводили его и московские государи.
Отметим еще одну интересную параллель в языческих религиозных представлениях Польского Поморья и южных славян. Из письменных источников нам известно о святилище Триглава в Щецине. Немецкие миссионеры отмечали, что в Щецине самая высокая гора была посвящена Триглаву, который был изображен с тремя головами, поскольку надзирал за небом, землей и преисподней. Более поздний писатель Прокош (Пшибыслав Диаментовский) в «Славяно-сарматской хронике» утверждал, что в Польше Тржи почитался как величайший из богов, три головы которого покоились на одной шее{132}. Весьма интересно, что культ этого божества неизвестен в остальном славянском мире за одним-единственным исключением — на адриатическом побережье Далмации в Скрадине была обнаружена трехголовая каменная статуя, названная Триглавом{133}. Наряду с образом Белбога Триглав также указывает на связь между собой верований жителей Польского Поморья и тех мест бывшей Югославии, где расселились потомки тех славян, которые, согласно легенде, пришли туда с готами. Таким образом, мы видим, что уже средневековая традиция связывает появление части славян на территории бывшей Югославии с готами. Хоть исторические пути южных, западных и восточных славян впоследствии оказались во многом различными, мы видим разнообразные параллели между Русью и связанными с нею областями западнославянского Поморья Балтики и этим южнославянским регионом. В случае с гобино и атта данные понятия фиксируются не только у славян и балтов, но и у готов, единственных из всех германских племен. В сочетании с упоминанием Бруса, отсутствующего у Иордана, эти факты побуждают более внимательно отнестись к «славяно-готской» легенде, а не трактовать ее априори как ни на чем не основанную досужую выдумку средневекового летописца.
Глава 6.
ГОТЫ И РУСЫ, ИЛИ О ЧЕМ УМОЛЧАЛ ИОРДАН
К сожалению, Иордан или его предшественник чрезвычайно мало рассказал о первом периоде жизни готов после их переселения на южный берег Балтийского моря. Конечно, упомянутые им три корабля являются скорее данью эпической традиции, чем описанием реального количества переселенцев. Второй аспект, на который Иордан не обращал особого внимания, — это полиэтничность готского войска. Это достаточно хорошо заметно при освещении его пребывания на территории Римской империи. X. Вольфрам справедливо отметил, что в Италию Теодорих привел не остготский народ, а войско римских федератов, состоявшее в основном из остготов. Его достаточно пестрый состав характеризуют в том числе и имена их знати, попавших благодаря своему высокому социальному статусу на страницы письменных источников. Под Авиньоном в 508 г. остготами командовал Вандил, один из сайнов Теодориха носил аланское имя Кандак, а медиоланский трибун — кельтское Бакауда. Вряд ли будет преувеличением предположить, что подобная ситуация была и среди рядовых воинов.
