Свидетельство никоновской записи 872 года подтвердилось. Историки XVI века сообщили сведения, которые стали известны науке лишь в самом конце XIX века.
В 875 году князь Осколд "избиша множество печенег". Печенеги в это время уже начали движение из Приазовья на запад, вслед за ушедшими к Карпатам мадьярами. Войны приднепровских славян с кочевниками (в данном случае с болгарами и печенегами) были давней и важной функцией как Русского союза племен в VI-VII веках, так и государства Руси в IX веке.
Последняя четверть IX века прибавила еще одну заботу Киевскому государству: на крайнем севере славянского мира появились заморские "находники" – варяги. Никоновские записи, несмотря на их предельную лаконичность, рисуют нам три группы интересных событий: во-первых, новгородцы под предводительством Вадима Храброго ведут в своем городе активную борьбу с Рюриком, не желая быть его рабами. Имя Вадима возбуждает некоторые сомнения, но факт антиваряжских выступлений заслуживает доверия, так как у него уже был прецедент – изгнание варягов за море.
Вторая группа событий – бегство новгородцев в Киев от Рюрика. Киев дает убежище эмигрантам.
Третья группа событий наиболее интересна. Киевская Русь организует отпор варягам на северных окраинах своих владений. Под одним годом поставлены: посылка Рюриком своего мужа в Полоцк и ответная акция Киева – "воеваше Асколд… Полочан и много зла сотвориша". Вероятно, с этим связана и война Киева против кривичей, упоминаемая В. Н. Татищевым под 875 годом ("Ходи же (Осколд) и на Кривичи и тех победи").
Полочане уже входили ранее в состав Руси, и война с ними после принятия ими Рюрикова мужа была продиктована стремлением Киева вернуть свои владения на Западной Двине. Война с союзом кривичей была обусловлена стратегической важностью Смоленска, стоявшего на том месте, где начинались волоки из Днепра в Ловать. Это была война за Днепр, за то, чтобы путь "из Грек в Варяги" не стал путем из варяг в греки.
Стратегическая задача киевских князей состояла в том чтобы воспрепятствовать по мере сил проникновению заморских "находников" на юг или, по крайней мере, взять их движение под контроль Киева, давнего хозяина Днепра. Обезопасить себя от вторжения варяжских отрядов можно было, только поставив прочные военные заставы на важнейших путях. Первой такой заставой у Руси был до прихода Рюрика Полоцк, перекрывавший Двину; второй мог быть Смоленск, запиравший самое начало днепровского пути. Такой заставой было, по всей вероятности, Гнездовское городище с огромным могильником, возникшее в IX веке. Третьей заставой, запиравшей на севере подход к Смоленску и Днепру, могла быть Руса (Старая Руса) на южном берегу озера Ильмень (подле устья Ловати, вытекавшей из смоленских краев). Само название города – Руса – могло быть связано с исконной Русью. Связь Русы с киевским князем, его личным доменом, хорошо прослеживается по позднейшим договорам Новгорода с князьями.
Четвертой и самой важной заставой был, несомненно, Новгород, построенный или самими словенами во время войны с варягами, или киевским князем как крепостица, запиравшая варягам вход в Ильмень, то есть на оба трансъевропейских пути: волжский в "жребий Симов" (в Халифат) и днепровский в Византию. Новгород в своей дальнейшей истории довольно долго рассматривался Киевом как младший город, княжеский домен, удел старших сыновей киевских князей.
По всей вероятности, дополнение к перечню славянских народов в составе государства Руси ("се бо токмо словенеск язык в Руси…"), сделанное не в форме имени племенного союза ("поляне", "дреговичи" и др.), а по имени города – новгородцы, – появилось в первоначальном тексте после постройки города, ставшего центром разноплеменной федерации. К этому кругу событий следует относить и замечание, сохраненное в варианте Сильвестра: "И от тех варяг (то есть от времени борьбы с варягами) прозвася Русская земля Новгород", что может означать только: "Со времени тех варягов Новгород стал называться Русской землей", то есть вошел в состав Руси, о чем и была сделана дополнительная приписка в перечне союзов племен, входивших в Русь.
Постройка Новгорода варягами (редакция 1118 года) исключена, так как у скандинавов было иное название для этого города, совершенно неизвестное на Руси. Опорой норманнов была только Ладога, куда ушел после удачного похода Олег.
Никоновские записи ценны тем, что в отличие от "Повести временных лет", искаженной норманнистами начала XII века, они рисуют нам Русь (в согласии с уцелевшими фрагментами текста Нестора) как большое, давно существующее государство, ведшее активную внешнюю политику и по отношению к степи, и к богатой Византии, и к далеким северным "находни-кам", которые были вынуждены объезжать владения Руси стороной, по обходному Волжскому пути. В промежуточных пунктах между Ладожским озером и Киевом были такие заслоны, как Новгород, Руса и Гнездо-во-Смоленск; пройти через них могли только отдельные торговые ватаги или отряды специально нанятых на киевскую службу варягов.
В Смоленске и на Верхней Волге археологи находят варяжские погребения, но эти варяги на проездных торговых путях не имеют никакого отношения к строительству русского государства, уже существовавшего и уже проложившего свои маршруты далеко в глубь Азии. Можно думать, что именно эти связи и привлекли норманнов в просторы Восточной Европы.
Появлялись варяги и в Киеве, но почти всегда как наемная армия, буйная, скандальная (это мы знаем по Древнейшей Русской Правде) и зверски жестокая с побежденными. Киев был надежно защищен сухопутными волоками и своими заставами от неожиданного вторжения больших масс варягов, подобных флотилиям у западноевропейских берегов. Только одному конунгу Олегу удалось обмануть бдительность горожан и, выдав свой отряд за купеческий караван, захватить власть в Киеве, истребив династию Киевичей. Благодаря тому что он стал во главе огромного соединенного войска почти всех славянских племен (большая часть их давно уже входила в состав Руси), Олегу удалось совершить удачные походы на Царьград, документированные договорами 907 и 911 годов.
Олег прощается с останками любимого коня. Радзивилловская летопись. XV в.
Но в русской летописи Олег присутствует не столько в качестве исторического деятеля, сколько в виде литературного героя, образ которого искусственно слеплен из припоминаний и варяжских саг о нем.
Варяжская сага проглядывает и в рассказе об удачном обмане киевлян, и в описании редкостной для норманнов-мореходов ситуации, когда корабли ставят на катки и тащат по земле, а при попутном ветре даже поднимают паруса. Из саги взят и рассказ о предреченной смерти Олега – "но примешь ты смерть от коня своего".
Обилие эпических сказаний о предводителе удачного совместного похода современники объясняли так: "И приде Ольг Кыеву неса злато и паволокы [шелка] и овощи [фрукты] и вино и вьсяко узорочие. И прозъва-ша Ольга Вещий – бяху бо людие погани и невегла-си". В новгородской летописи есть прямая ссылка на эпические сказания об удачливом варяге: "Иде Олег к Новугороду и оттуда – в Ладогу. Друзии же сказають (поют в сказаниях), яко идущю ему за море и уклюну змиа в ногу и с того умре. Есть могыла его в Ладозе".
Поразительна неосведомленность русских людей о судьбе Олега. Сразу после обогатившего его похода, когда соединенное войско славянских племен и варягов взяло контрибуцию с греков, "великий князь Русский", как было написано в договоре 911 года, исчезает не только из столицы Руси, но и вообще с русского горизонта. И умирает он неведомо где: то ли в Ладоге, где указывают его могилу новгородцы, то ли в Киеве…
Эпос о Вещем Олеге тщательно собран редактором "Повести временных лет", для того чтобы представить князя не только находником-узурпатором, но и мудрым правителем, освобождающим славянские племена от дани Хазарскому каганату. Летописец Ладожанин (из окружения князя Мстислава) идет даже на подтасовку, зная версию о могиле Олега в Ладоге (находясь в Ладоге в 1114 году и беседуя на исторические темы с посадником Павлом, он не мог не знать ее), он тем не менее умалчивает о Ладоге или о Швеции, так как это плохо вязалось бы с задуманным им образом создателя русского государства, строителя русских городов. Редактор вводит в летопись целое сказание, завершающееся плачем киевлян и торжественным погребением Олега в Киеве на Щековице. Впрочем, в Киеве знали еще одну могилу какого-то Олега в ином месте. Кроме того, из княжеского архива он вносит в летопись подлинный текст договора с греками (911 года).
В результате редакторско-литературных усилий Ла-дожанина создается новая, особая концепция начальной истории, построенная на двух героях, двух варягах – Рюрике и Олеге. Первый возглавил целый ряд северных славяно-финских племен (по их просьбе) и установил для них порядок, а второй овладел Южной Русью, отменил дань хазарам и возглавил удачный поход 907 или 911 года на греков, обогативший всех его участников.
