Отдельные случаи самосожжения наблюдались и в XIX в. Так, в 1812 г. на юге России крестьяне хутора Костенки в виде протеста против царской власти сожгли себя в пещере. В 1860 г. в Олонецкой губернии в срубе сгорело 15 человек, а в конце 1896 г. близ Тирасполя в Терновских плавнях Федор Ковалев заживо закопал 25 человек «ради их спасения и избавления от власти антихриста».
Суровые преследования раскольников осуждались прогрессивными деятелями того времени. Они писали, что «духовенство… исполнилось гордыней, вооружилось ненавистью и гневом, что оно свирепствует над народом, заставляет его итти в ссылку и даже на смерть». Даже некоторые представители духовенства вынуждены были признать, что безмерная строгость церковников, подвергавшая народ унижению, бесчестию, потере имущества, жён и детей, а часто и жизни, вызывала ненависть к духовенству и сопротивление54.
Несмотря на сопротивление со стороны церкви, массовый террор к раскольникам стал ослабевать. К этому времени раскол перестал быть оппозиционным течением и в значительной степени утратил характер социального протеста против феодально - крепостнической эксплуатации. Идейное руководство расколом перешло в руки зажиточных элементов. Раскол превратился в одну из форм церковной организации, которой вершили эти зажиточные элементы. Несмотря на протесты духовенства, правительство было вынуждено ликвидировать Раскольническую контору и отпустить содержащихся в тюрьмах раскольников, освободить их от уплаты двойного подушного оклада. Это не мешало, впрочем, вновь возбуждать против людей, не желавших подчиниться господствующей церкви, жестокие преследования. Так, в августе 1799 г. в Новороссийской губернии около 30 духоборов были сосланы в Екатеринбург навечно в каторжную работу. Их велели содержать скованными и использовать на наитягчайших работах, чтобы они, как сказано в синодском указе, «отвергающие вышнюю власть на земле, восчувствовали, что есть на земле эта власть»55.
В начале XIX в. раскольников насчитывалось более миллиона. Правительство было вынуждено считаться с этим и предоставить раскольникам некоторые гражданские права и, по крайней мере формально, даже право исповедовать свою веру. Гонения на раскольников, однако, не прекратились. Защищая привилегии господствующей церкви, правительство запрещало «внешнее оказательство раскола», т.е. его открытое исповедание, рассматривая это как «нарушение общего благочиния и порядка». Представители церкви зорко следили за теми, кто отказывался от исповеди и причастия по религиозным соображениям. Борьбу с расколом вели мерами полицейского порядка. Гражданские власти обязаны были содействовать православной церкви в охранении ее господствующего положения и «незыблемости самой веры». С этой целью запечатывались раскольнические часовни, уничтожались чтимые раскольниками мощи, преследовались собрания верующих как «публичное оказательство раскола»56. Во многих губерниях были организованы особые секретные комитеты по делам раскольников. Эти комитеты продолжали борьбу с расколом, стремясь его искоренить или хотя бы ограничить. Такой же секретный комитет был создан и при Синоде. Раскольников продолжали ссылать в отдалённые места, разлучали с семьями, разрушали их хозяйства. Солдат, перешедших из православия в раскол, судили военным судом и подвергали тяжким наказаниям. Так, в 1844 г. севастопольский военный суд судил 20 солдат за отход от православия. Часть солдат забили до смерти шпицрутенами, прогнав через строй в 500 человек, остальных пороли розгами57.
Раскольники и сектанты считались неполноценными гражданами. Им запрещалось в некоторых губерниях владеть землёй, не разрешалось открывать школы и учить детей грамоте, они не принимались на государственную службу, им ставились ограничения при прохождении военной службы, у них отбирали детей и, под предлогом воспитания в православной вере, ссылали в монастыри. Упорствующих преследовали в административном порядке, отправляли в ссылку. Браки раскольников, рождения и смерть долгое время не регистрировались. Одной из мер борьбы с расколом было уничтожение раскольнических молитвенных домов и монастырей. Так, в 1835 г. в иргизский Средненикольский монастырь прибыл архимандрит православного монастыря с воинским отрядом и разгромил его. Раскольники пытались оказать сопротивление, но оно было подавлено, многие участники его преданы военному суду.
Разгрому подверглись и старообрядческие церкви. За 1842-1852 гг. было уничтожено и закрыто 494 молитвенных дома, в 1856 г. были запечатаны алтари старообрядческого центра — московского Рогожского кладбища (они были распечатаны только в 1905 г., т.е. через 50 лет)58.
Раскольников обвиняли в том, что, не признавая официальной церкви, они выступают против царской власти и являются носителями революционных идей. Московский митрополит Филарет подозревал раскольников в желании отделиться от государства. Охрану православной церкви он считал «коренным правилом» православного государства, в раскольниках же и сектантах видел врагов не только церкви, но и государства.
Такое же отношение к раскольникам (старообрядцам) проявлялось и после подавления первой русской революции. Представители церкви усматривали в общинах старообрядцев социально - политический характер и пропаганду социал - демократических идей. Конечно, такое обвинение не имело под собой никакой почвы, так как старообрядческие вожди не переставали клясться в верности самодержавию59. Старообрядческие руководители горячо возражали против придания их религиозным стремлениям противоправительственного и тем более революционного характера и всюду заявляли о своей преданности самодержавию. Когда А.И. Герцен гневно осуждал церковь и царское правительство за их нетерпимое отношение к старообрядцам и сектантам, старообрядческие вожди ответили Герцену на это анафемой и назвали его «антихристовым предателем». Старообрядческий митрополит Кирилл в своей грамоте старообрядческим архиереям от 24 февраля 1869 г. призывал русских раскольников показать царю своё благоразумие, удалиться от всех его врагов и особенно от «злокозненных изменников, находящихся в Лондоне и возмущающих народ своими писаниями», т.е. от Герцена60.
В период революционной ситуации 1859-1860 гг., когда в русском обществе велась агитация за введение в России конституции и ограничение царской власти, вместе с господствующей церковью старообрядческие вожди выступали в защиту неограниченного самодержавия и осуждали тех, кто мечтал о конституции. Настоятель Белокриницкого монастыря Павел Великодворский говорил, например, старообрядцам: «Конституция — нож, мёдом помазанный на погубление людей; она от антихриста, ибо царь богом поставлен»61. Во время польского восстания 1863 г. старообрядцы приветствовали Муравьева - вешателя и обратились к Александру II с «всеподданническим» адресом, в котором раболепно выражали свои монархические чувства. Выражая любовь и преданность царской власти, старообрядцы говорили: «Заподозривать в нас, старообрядцах, наш исконный русский патриотизм, тысячекратно доказанный, значит не признавать нас русскими»62. Во время покушений на Александра II в 1865-1866 гг. старообрядцы вновь обратились к царю с уверениями в преданности и любви.
В феврале 1906 г. старообрядческая делегация посетила Николая II и в знак «беспредельной любви и преданности» преподнесла ему верноподданнический адрес, который подписали 76447 старообрядцев. О своей преданности царю старообрядцы говорили и в Государственной думе, добиваясь отмены ограничений в отправлении культа. «Нельзя говорить о старообрядцах, что они противятся власти, — сказал старообрядческий представитель от Бессарабской губернии, — они всеми силами защищают власть, почти все союзники — старообрядцы»63. Старообрядцы были не только «союзниками», но не гнушались служить и в царской охранке. О таком старообрядческом проповеднике — жандарме М. Агапове из Орехово-Зуева сообщала, например, большевистская «Искра»64.
Старообрядческие вожди и проповедники подобно православному духовенству старались воспитывать народ в духе преданности самодержавию. Они уводили его от классовой борьбы за улучшение своего положения здесь, на земле, обещая всякие блага в загробной жизни. Раскольническая идеология, так же как и православная, играла реакционную роль в развитии классового самосознания. «Идея бога всегда усыпляла и притупляла «социальные чувства», — писал В. И. Ленин в письме к А. М. Горькому в 1913 г., — подменяя живое мертвечиной, будучи всегда идеей рабства (худшего, безысходного рабства). Никогда идея бога не «связывала личность с обществом», а всегда связывала угнетённые классы верой в божественность угнетателей»65.
1. С. Максимов. Рассказы из истории старообрядчества по раскольническим рукописям. СПб., 1887, стр. 89; см. также «Памятники истории старообрядчества XVII в.», кн. 1, вып. 1. Л., 1927, стр. 16, 63-66.
