Отношения России и крымских татар все еще были чрезвычайно натянуты. Поминки, отправляемые ежегодно в Крым московским правительством, имели отчасти характер дани. Несмотря на приносимые жертвы такого рода, каждую минуту можно было ожидать вторжения хищников в пределы России. Иногда случалось, что города, находившиеся близ татарской границы, страдали ужасно от набегов татар, уводивших в плен десятки тысяч жителей.
Юрий Крижанич писал в 1667 году в своем сочинении «О промысле» [83] следующее: «На всех военных судах турок не видно почти никаких других гребцов, кроме людей русского происхождения, а в городах и местечках по всей Греции, Палестине, Сирии, Египту и Анатолии,. или по всему Турецкому царству, видно такое множество русских пленных, что они обыкновенно спрашивают у наших: остались ли еще на Руси какие-нибудь люди?» [84]
Таким образом пострадали, например, в то время города Елец, Ливны, Бельцы и др. В дневнике Гордона мы встречаем множество рассказов о насилии и грабежах со стороны татар. В начале 1662 года Гордон сообщает подробно о появлении татар у Севска и Карачева и об уведении ими в плен значительного числа жителей. В 1684 году рассказано о сожжении города Умани, бывшего тогда под властью Польши, о появлении татар целыми сотнями в окрестностях Киева, о сожжении города Немирова и об уведении в плен всех его жителей и проч.
Как крымский хан обращался иногда с русскими дипломатами, видно из случая с Таракановым, который в 1682 году дал знать из Крыма, что хан, домогаясь подарков, велел схватить его, отвести к себе в конюшню, бить обухом, приводить к огню и стращать всякими муками. Когда Тараканов объявил, что ничего лишнего не даст, его отпустили в стан на реку Альму, но пограбили все его вещи без остатка [85].
Немудрено, что при подобных обстоятельствах московское правительство начало думать о наступательных действиях против крымчан. И народ желал такой войны, имевшей некоторым образом значение крестового похода. Нужно было во что бы то ни стало избавиться от опасности, вечно грозившей со стороны татар, которых русские ненавидели не только за то, что они были разбойниками и грабителями, но также потому, что они нередко делались союзниками Польши и были подданными султана.
Юрий Крижанич весьма красноречиво проповедовал необходимость занятия Крыма, или, как он выражается, «Перекопской державы». По его мнению, нужно было сосредоточивать все внимание и все силы на татарах; он советовал построить целый ряд крепостей для защиты пределов России от набегов хищных кочевников. Крижанич умел ценить выгоды более благоприятного географического местоположения прибрежных стран и считал легко возможным завоевание Таврического полуострова. Крижанич полагал, что в случае войны с татарами, можно ожидать содействия Польши. Особенно любопытно следующее замечание в его записке, составленной для царя Алексея Михайловича: «Там была столица Митридата, славного короля, царствовавшего над двадцатью двумя народами и знавшего их языки. Нельзя выразить, насколько Перекопская держава лучше и богаче России и в какой мере она годится сделаться столицей. Если же Бог дал бы русскому народу завоевать этот край, то или ты сам, или кто-либо из твоих наследников мог бы туда перейти и устроить там столицу». Крижанич удивлялся тому, что государи посылали татарам подарки и не могли освободиться от такой дани; он приходил к заключению, что с народом, живущим лишь разбоем, не знающим «никакого человечества», нельзя заключать договоров, и был даже того мнения, что соблюдение обыкновенных правил международного права с татарами должно считаться делом лишним и т.п.
В то время и в Западной Европе усердно занимались восточным вопросом и мечтали о наступательных действиях против Оттоманской Порты. После осады Вены турками папа, Венецианская республика, Польша и др. собрались напасть на Турцию. В то время и на Балканском полуострове, и в Италии говорили о пророчестве, грозившем Оттоманской Порте какой-то катастрофой и предсказавшем ее падение [86].
Для России движение на Запад, направленное против мусульман, имело большое значение. Совершенно так же, как в Венгрии Тэкели сделался союзником Турции против Австрии, малороссийский гетман Дорошенко сделался вассалом султана для борьбы с Московским государством. При таком сходстве отношений России и Австрии к Турции должно было появиться и окрепнуть убеждение в солидарности России и западноевропейского христианского мира. Когда император австрийский Леопольд и польский король Ян. Собесский заключили между собой союз против Турции, то решили пригласить к участию в этой войне и московских царей; то же самое решение состоялось в 1684 году, когда Венецианская республика примкнула к австрийско-польскому союзу. Собесский писал царям Ивану и Петру, что настало удобное время для изгнания турок из Европы.[87]
Для Московского государства означенный вопрос должен был считаться особенно важным по следующим соображениям: неучастие России в этом движении во всяком случае могло иметь пагубные следствия; в случае победы турок над Польшей можно было ожидать появления турецких войск у самых стен Киева; в случае победы поляков над турками без содействия России можно было опасаться перевеса Польши, и без того мечтавшей о занятии вновь Малороссии, и тогда опять-таки можно было ожидать потери Киева.
Поэтому оказалось необходимым вести с Польшей переговоры о предстоявших действиях против татар и турок. Пользуясь обстоятельствами, московское правительство могло заставить Польшу заключить вечный мир с уступкой Киева. Переговоры об этом мире начались в январе 1684 года на старом месте, в пограничном селе Андрусове. Тридцать девять раз съезжались уполномоченные и ничего не решили: поляки не уступали Киева — русские не соглашались дать помощь против турок [88].
В то самое время, когда в Андрусове происходили эти переговоры, Василий Васильевич Голицын просил генерала Патрика Гордона изложить в особой записке свои соображения о походе на Крым. В дневнике Гордона сказано, что боярин был склонен к предприятию против татар, но что он не надеялся на Польшу и вообще понимал те затруднения, которые предстояли в таком походе. Гордон, напротив того, не сомневался в успехе и указывал на целый ряд благоприятных обстоятельств, которыми, по его мнению, следовало воспользоваться.
В своей записке Гордон выставлял на вид, что Россия нуждается в мире, потому что цари малолетни, и регентша и ее министр, предприняв неудачную войну, легко могут навлечь на себя гнев государей, когда последние достигнут совершеннолетия. При двоевластии в государстве легко могут возникнуть раздоры, борьба партий, соперничество вельмож, а во время войны все это может привести к неудаче военных действий. Дальше Гордон указывает на недостаток в денежных средствах и плохую дисциплину в войске как на препятствия для наступательной войны. При всем том, однако, Гордон советовал решиться на отважное дело; он полагал, что может надеяться на помощь Польши, считал не особенно трудной задачей истребление гнезда неверных и говорил, что этим можно «оказать существенную услугу Богу». Он указывал на выгоды освобождения из плена многих тысяч христиан, приобретение громкой славы опустошением Крымского полуострова, избавление христианства от этого «ядовитого, проклятого и скверного исчадия», мщение за столь многие обиды, нанесенные татарами русским в продолжение многих столетий, обогащение России путем такого завоевания. Гордон говорил, впрочем, о затруднении, заключающемся в том, что на пути в Крым нужно идти несколько дней безводной степью; но на это обстоятельство, которое впоследствии оказалось самым важным и опасным, им не было обращено достаточного внимания.
Как видно, однако, некоторые соображения Гордона впоследствии оказались вполне основательными. Неудавшиеся походы сильно не понравились Петру и совершенно согласно с опасениями Гордона навлекли гнев Петра на того самого Голицына, для которого Гордон писал свою записку. Опасения Гордона относительно вражды и соперничества между вельможами также сбылись: во время отсутствия Голицына другие вельможи интриговали против него в Москве. Зато главная мысль Гордона, его вера в успех войны, не нашла себе оправдания: он считал возможным занятие Крыма; но русские войска даже не проникли туда ни в 1687, ни в 1689 году.
Голицын не разделял оптимизма Гордона и на первых порах открыто прервал переговоры с Польшей. Однако несколько недель позже в Москву приехали цесарские дипломаты, Жиров-ский и Блюмберг, которые объявили желание императора Леопольда, чтобы великие государи помогли против султана и отняли у последнего правую руку — Крым. Переговоры не повели к желанной цели, потому что Голицын считал невозможным согласиться на какое-либо действие до тех пор, пока Польша не откажется от своих требований относительно Киева.
