Стоявшие ниже рядовые члены «государева двора» также владели приличными вотчинами и поместьями и имели возможность для карьерного роста и получения прибавки к полагавшимся им земельному и денежному окладам. Опричному голове (офицеру) Григорию Полеву принадлежали доставшиеся от родителей четыре пустоши и село Быково с деревнями в Волоцком уезде. Его племянник Богдан владел в Московском уезде родовой вотчиной из шести деревень с пустошами и приобретённым в 1567/68 году сельцом с деревней и пустошью с 212 четвертями земли. Другую свою вотчину — сельцо с двумя селищами, пятью деревнями и двумя пустошами в Дмитровском уезде — Б. И. Полев продал после опричнины за 400 рублей. К немуже перешло бывшее поместье князя Л. Щербатого в Вяземском уезде и еще одно, общей площадью в 398 четвертей «доброй земли». Кроме того, у него имелось 99 четвертей в Кашинском уезде и 166 в Старицком, а всего 663 четверти поместной земли.
Представители славного рода Пушкиных в опричнине никаких ответственных постов не занимали. Евстафий Михайлович Пушкин владел подмосковным селом с пятью деревнями и пустошью, общей площадью около 250 четвертей; на оброке у него было «порозжее» поместье с 120 четвертями земли. У его брата Ивана имелись две подмосковные вотчины общей площадью почти 500 четвертей в совместном владении с третьим братом Леонтием{8}.
Владения же большинства провинциальных служилых людей были небольшими: в середине XVI века новгородские помещики в среднем имели 20–25 крестьянских дворов; при этом поместье могло не представлять собой целостный комплекс земель, а состоять из различных по размерам «дач» в разных частях уезда. «Дача» же могла не соответствовать полагавшемуся окладу, так как фонд пригодных для раздачи земель не поспевал за ростом числа самих помещиков. Так, дворянину-опричнику Ивану Хлопову из 300 четвертей положенного поместья дали только 100; хорошо, что у него имелась ещё приличная вотчина в 360 четвертей в Коломенском уезде. На их положении сразу же сказывались неурожаи, военные опустошения и чрезвычайные поборы. В отсутствие владельца крестьяне нередко уходили; к тому же у бедных и неродовитых помещиков их сманивали, а то и насильно увозили «сильные люди» из числа московской придворной знати.
На деле у многих «детей боярских» после голодных лет или эпидемии вообще не оставалось мужиков. «Крестьян ни единого человека, служить невмочь», — слёзно жаловались в челобитных служилые, которые пахали пашню «своими руками» и являлись на смотры «бесконны и безодежны, в лаптях» и пахали пашню «своими руками». Часто такая дворянская беднота предпочитала даже «похолопиться» за знатного боярина и стать его «послужильцем» или приказчиком в вотчине.
Обустройство господского двора зависело от того, жил ли там сам владелец. Если село было хозяйской резиденцией, то в нём появлялся господский двор. Выглядел он в XVI столетии не слишком презентабельно, состоял из деревянных клетей и изб, сочетавшихся в разных вариантах. Избы обычно отапливались, другие помещения (горницы), где жили летом и хранили одежду, печей не имели. В богатом суздальском вотчинном селе Васильевском недалеко от церкви стоял боярский двор со следующими постройками: двумя горницами (одна с комнатой, «а у комнаты на красных столбах чердачок», другая без комнаты), между ними «двои сени», «повалуша с кровлями», «мыльня на земле с сенями». На том же дворе имелись три житницы, в одной из которых, кроме зерна, хранились овечья шерсть, пивной медный котёл, «кубик перепусной с трубой» (перегонный куб для курения «хлебного вина»), коробы новгородские, медная и оловянная посуда. На боярском дворе располагались конюшня и сенник под одной кровлей, погреб с напогребницей, поварня. Во дворе находилось три улья. Двор был огорожен «городьбой в заборе». Княжеский двор Б. К Черкасского в Рязанском уезде был окружён бревенчатыми стенами («круг двора острог рублен»). Рядом находился «конюшенный двор, а на нем живут конюхи, да люцких 18 дворов да крестьянских 100 дворов». За «городьбой» стоял двор приказчика (изба, две клети, мыльня). Во Владимирском уезде в конце XVI века в вотчине братьев Никиты и Козьмы Рагозиных в деревне Яковлеве был двор боярский, «а на дворе хором: изба боярская с передсеньем, да против ея клеть да изба лютцкая, да 3 житницы, да мылня с передсеньем, да погреб, да онбар, да 2 канюшни плетеные». Рядом на холопьем («лютцком») дворе были построены две избы, две клети, четыре «стаи животинные» плетёные (коровники и овчарни), овин и две мякинницы. Неподалёку располагались боярские и людские хмельники{9}.
Кроме деревянного барского дома, почти не отличавшегося внешним видом от крестьянских домов, в провинциальной помещичьей усадьбе той поры имелись служебные помещения — «холопьи дворы», конюшни, скотный двор. «Двор большой, на дворе хором две горницы с комнаты да повалуша, сени одны, поварня, другая поварня естовная, две житницы, дворец конюшенной, на нем четыря конюшни, да сенник, да челяденной двор, на нем два подклета, да изба, да за двором пять дворъцов люцких…» — так выглядела довольно богатая псковская усадьба князя Ивана Бабичева в селе Озерцы Которского погоста, описанная после его гибели в 1572 году. На дворе стояли 14 построек жилого и хозяйственного назначения, но все они были пусты: к тому времени сделали своё дело опричный эксперимент, затяжная война, повышение налогов и чума. В 1584 году в Коломенском уезде А. С. Лашинский заложил свою «куплю», деревню Полубояриново, при которой находился «двор боярской, а на дворе хором: горница с комнатою, да повалушка, да две житницы, да мыльня, да поварня». В деревне было три крестьянских двора, каждый с избами и клетями.
Таким образом, те, кого школьные учебники называют на западный манер «феодалами», на деле представляли собой служилые «чины», сильно различавшиеся по статусу и доходам. Попытайся кто-то объяснить, к примеру, боярину князю Ивану Петровичу Шуйскому, что он и его коллеги по Боярской думе являются «братьями по классу» с каким-нибудь рязанским «сыном боярским» Ивашкой Вострой Саблей, он бы не понял да еще и возмутился бы: как можно сравнивать его, представителя «честно́го» рода, с безвестным служилым человеком, может быть, вчерашним холопом или конюхом! А в глазах помещика «богатины»-бояре выглядели главной причиной его бедности и тягостей службы, и эти настроения как раз упрочивали царскую власть в её борьбе против «вольностей» и притязаний аристократии.
Выше уже шла речь о том, что наступление опричнины сопровождалось выселениями земцев из опричных уездов и раздачей их бывших владений опричникам. В распоряжении исследователей нет доказательств, подтверждающих полные переселения земцев с территорий, вошедших в опричнину{10}, тем не менее во многих случаях произошла смена владельцев, причём порой новым хозяином становился родственник старого. Так, Сахар Константинович Писемский в 1566/67 году потерял в Костромском уезде родовую вотчину на реке Письме — сельцо Фатьяново: государь передал её служившему в опричнине Фёдору Андреевичу Писемскому. Ставший впоследствии опричником Иван Семёнович Черемисинов, будучи ещё земским, потерял свою вотчину в Суздальском уезде, но, видимо, получил за неё хорошее возмещение, так как нет сведений о том, что бывший хозяин и его опричник-сын пытались её вернуть.
Служба в опричнине могла существенно поправить имущественное положение человека. Крупными вотчинниками стали к концу столетия князья Хворостинины. Духовная грамота младшего из братьев, опричного головы Фёдора Хворостинина, свидетельствует, что у него «к баткову благословению селцу Грибищеву з деревенями в додачю» имелось село Городище с деревнями в Костромском уезде и с 1400 четвертей пахотной земли. Кроме того, у Ф. И. Хворостинина были вотчины в Боровском (сельцо Головенское с деревнями), Переел авском (село Богородское с деревнями), Ростовском (село Павлово с деревнями) уездах; в Бежецком Верхе к нему перешла за долг вотчина брата Петра — сёла Баскаково и Александровское с деревнями. В Костромском уезде он купил у сестры село Романово с деревнями, а в Троице-Сергиев монастырь дал вкладом село Малышево — притом князь был при разделе отцовского наследства обделён братьями, которые «завладели насилством» сёлами Заозерьем и Ново-Клинцовым с деревнями в Переславском уезде с общим количеством земли свыше 1200 четвертей.
Князь-опричник раздал в монастыри 550 рублей по своей душе (при жизни и по духовной). Большую часть вотчин он в завещании называл «государевым жалованием», и находились они именно в опричных уездах; возможно, это было достойное возмещение за потерянные в земщине владения{11}.
Новые имения на Новгородчине получил весельчак-опричник и думный дворянин Василий Грязной. «По государеву цареву и великого князя Ивана Васильевичя всия Руси грамоте, от государевых царевых и великого князя дияков… такова ввозная <грамота> дана Василью Григорьевичю Грязного на Федорово поместье Скуратова сына Грибакина… в Шелонскую пятину, в Которской погост по отделным книгам губного старосты Ляцкого стану Обакши Труфанова: в селцо Бершевичи, а в нем: церковь Егорей Страстотерпец да придел Никола Чюдотворец, двор болшой и пашни на 6 обеж, священник… дьячок… да проскурница… да людцких пят дворов пусты; в деревню в Милятино: двор Олекса Ортемов да Сашко Семенов на обжу с третью, двор Самон Остафьев да Ждан Самсонов на обжу с третью, двор Куземка Исаков да брат его Данилко на обжу с третью, двор Самсоновской пустой на обжу с третью, двор Прохновской пустой на обжу с третью, двор Поташкинской пустой на обжу с третью, двор бобылской, непашенной; в деревню в Егощу… в деревню в Клин… в деревню в Керково… в деревню в Деревенку на реке на Плюсе… в деревню в Березову… в деревню в Страки… в деревню в Пастороне… в деревню в Лозе… И теми… селцы и деревнями пожаловал царь и великий князь Василья Григорьевичя Грязново против старого его поместья… а Семейку Лодыгина пожаловал государь в его оклад… из поместья Грязного. И вы б все крестьяни, которые в тех селцех и деревнях живут и вперед учнут жити, Василья Григорьевичя Грязново и его приказщика слушали и пашню его пахали и оброк ему хлебной и денежной платили, чем вас Василей Григорьевич изоброчит», — перечисляла его владения ввозная грамота от 10 октября 1572 года, выданная опричным дьяком Семёном Мишуриным{12}.
