городах и мы считаем, что и Стамбул похож на одного из них и таких же размеров. Но действительное положение таково, что разница между двумя городами чрезвычайно велика. Точно так же, когда мы услышим, что государство султана стамбульского такое-то, в нашем сознании возникает представление о том, что окружает падишаха нашей страны и мы говорим: его государство подобно государству нашего эмира.
Но дело в том, что между ними глубокая разница, и если у нас есть хоть немного разума и мудрости, мы этим не удовлетворимся и постараемся разузнать подлинное положение и достоверно узнать об уровне процветания Стамбула и султанского государства, который несравненно выше нашего. Что касается эмира, то он, будучи по природе глупым и ограниченным, не смог распознать разницы между государствами.
Есть и другая причина глупости правителей этой страны. Она заключается в том, что [правители еще], будучи детьми, как только отрываются от подола няньки, получают учителя, чтобы овладеть письмом и грамотой. Определяют к ним двух-трех рабов — мальчиков для услужения, которые находятся при них днем и ночью. Учитель, давая уроки, обычно держится подобострастно со своими учениками. Учитель задает уроки, но [ученик], если захочет, — выучит, а не захочет, — то спросить его он [учитель] не в состоянии, боясь потерять кусок хлеба.
После того, как они овладевают письмом и чтением, их сейчас же направляют в качестве правителей области. Их сопровождают те же рабы, которые становятся обладателями чинов и постов. И ни у кого нет возможности сказать им разумное слово. Да и вообще до них не доходит осмысленное слово. [Они не желают ничего знать], помимо того, как есть, испражняться, совокупляться и ездить верхом. А их приближенные заранее согласны с ними во всем и не способны сделать что-либо разумное. Поскольку правители этой страны с малолетства неотесанны и невоспитанны, не знают труда и затруднений, не испытали принуждения со стороны учителей и не ощутили голода и жажды, не постигли общеобразовательных наук, а истории не читали и не слыхали о ней, то после прихода к власти высокомерие фараонов овладевает их воображением. Они только себя под небом и видят. Поэтому все их повеления исходят и делаются от недоразвитого ума, и им [же] подчиняются и шариат, и предание. Поэтому неизбежно, что они и счастья достойного не обретают. Они постоянно суетятся, а народу причиняют мучения. И какое может быть счастье от власти, если правителя ум не сдерживает! А без вмешательства собственного разума или разумных советников установить в государстве спокойствие можно только в воображении. Им, подобно животным, доступны только удовольствия от еды, испражнений и совокупления, что они считают приятным времяпрепровождением. И по этим свойствам им в товарищи годятся лишь вьючные животные.
Вообще после победы и завоеваний русских под Ташкентом все поняли, что совершенно необходима охрана Джизака [180], который прикрывает границы Бухары и является воротами Самарканда. Добыли сто тысяч танга, построили вокруг него [Джизака] крепостные стены. И туда было назначено большое количество воинов в виде гарнизона, дабы воспрепятствовать движению русских.
В этот период Якуба Кушбеги, который был одним из рабов эмира, назначили главнокомандующим. А [это был человек], который за всю свою жизнь не слышал ружейного выстрела и никогда не видел поля сражения; так что и самый малый из нукеров ислама устыдился того, что он был назначен главой этого войска..
В это время русские еще не нападали на Джизак, [181] когда в Бухаре в среде духовенства поднялось волнение и раздоры насчет обязательности объявления священной войны, [182]в которой должны участвовать и благородные, и что все должны двинуться на неверных. Эмир был удивлен, услышав об этом, и волей-неволей был вынужден собирать войско и заняться подготовкой снаряжения для священной войны. Собрав все необходимое для похода, он с очень большим войском в смущении вышел из города. [Было у него] тридцать шесть пушек и несколько верблюдов, нагруженных артиллерийским снаряжением. Однако, когда произошла встреча с врагом, оказалось, что порох и ядра остались в Бухаре, а все снаряжение оказалось непригодным. Что касается пороха, то он был таким, что для его воспламенения и взрыва был необходим целый таз огня.
После ухода войска поднялся всеобщий клич в городе, чтобы всем выступить на священную войну. Стучались в двери каждого дома: мол, скорее, выходите. Горожане, которые никогда звука пушки и ружья не слышали и никогда не были на поле боя, подумали, что священная война подобна площадке, где происходит состязание в единоборстве, или ристалищу для скачек. Каждый вооружился дубиной в три газа. [183] А некоторые, правда, [еще] конец такой дубины оковали железом: мол, если враг бросит дубину, они тоже опустят свою дубину на его голову.
Удивительное и страшное время!
Улемы трубили о священной войне, как о богоугодной обязанности. И не знали они того, почему она была обязательной. Не знали они, каковы вызвавшие ее причины. И не спрашивали, каков враг в этой войне, каково его вооружение, куда следует направить всеобщее волнение. Они не смогли определить, зачем [существует] войско, которое в течение целой жизни получало жалование, поедая налоги областей; зачем их кормить, если все это тяжким бременем ложится на плечи народа, и что может сделать народное ополчение, если регулярное, войско бессильно что-либо сделать? Не знали они, что при первой же стычке они все будут перебиты и никто не останется. И тогда очередь дойдет и до крестьян. Ведь смысл кормления воинов в том, чтобы крестьяне находились в безопасности от нападения врагов и чтобы воины их оберегали. Они [воины] выкуп за свою кровь получали еще до того, как происходили военные события.
Крестьяне вовсе не должны защищать войско во время войны. В мирное время оно [войско] сосет кровь подданных, а во время смуты их же [подданных] вперед посылает! Неслыханный новый порядок! Ни в одной другой стране не наблюдается ничего подобного!
Во всяком случае правителям следовало, когда они узнали о предстоящем нападении врага, обучить население стрельбе из ружья и подготовить средства сопротивления, дабы во время призыва в ополчение они были подготовлены. Там, где объявляется призыв в ополчение, смысл его заключается в том, чтобы призвать людей, подготовленных, а не толпы женщин. И действительно, положение таково, что приказ включал и женщин. Суть его [приказа] такова, что когда мужчины заняты подготовкой орудия убийства, женщины, глядя на них, должны с этим оружием познакомиться. Потом они [при условии, что приобрели знания], также смогут оказать сопротивление неверным.
И в то время, когда само войско ни
