06.03.1981
(Через четыре года это прояснится для Молотова и лет через десять — для всей страны. — Ф.Ч.)
Поехал к Вячеславу Михайловичу со старшим сыном Иваном. Ему десять лет. Это моя сотая встреча с Молотовым.
— А моя вторая, — сказал Иван.
— Ну как отдохнул? — спросил меня Молотов. — Купался?
— Купался. Правда, море холодное было.
— А сколько градусов?
— Восемнадцать — двадцать.
— Да, это не очень. Я как-то в Крыму в очень жаркую погоду залез в море — меня всего сразу обожгло! Оказалось, вода плюс девять всего! А он тоже ездил? Как тебя зовут? Иван? Ты ведь у нас уже был однажды.
— Подрос, — говорю я. — Отличник, в четвертый класс перешел.
— Отличник? Молодец.
— Одна четверка по пению, — уточняет Иван.
— По пению? Ну, петь научишься. Но все-таки, значит, поешь хорошо, раз четверка, — говорит Молотов. — Ты какую книжку сейчас читаешь?
— Швейка только что закончил, — отвечает Ваня.
— Швейка? А русских писателей ты ничего не читаешь?
— Нет, не начинал, я только вчера Швейка кончил. Чувствуется, Молотов умеет разговаривать не только со взрослыми.
23.07.1981
Молотов всегда одевается легко, не боясь простуды. Дома обычно ходит в рубахе навыпуск. Пошли в лес — надел серый плащ, шляпу, трость взял.
Гуляем. Навстречу по лесной дорожке быстро идет человек в широкополой шляпе, старом коричневом костюме, темно-красном галстуке. Замедлил ход, остановился, поздоровался. Байдуков!
— Вы опять по этой дорожке ходите? Не по той? — спрашивает у Молотова Георгий Филиппович.
— Мы знаем цену славы, цену всех этих дел, — говорит Байдуков. — Это дело проходящее. Проходящее, уходящее. Вчера встречался с пионерами, на телевидении была часовая передача. Задают такой вопрос: вот вы прожили семьдесят пять лет, как бы вы, если б снова, сначала? Я говорю: а чего мне снова возвращаться в ту бедность, в те трудности, которые я прошел?
Я вспоминаю прошлую встречу с вами, Вячеслав Михайлович, рассказываю друзьям, как скромно вы живете, — примерно так же, как Сталин жил. Я был у него на даче в 1936 году — кровать застелена солдатским одеялом, все просто…
Постояли минут пятнадцать — двадцать. Когда Байдуков ушел, Молотов сказал:
— Чкалова жалко. Погиб напрасно. Как и Гагарин. Беляков как-то ко мне заходил…
29.04.1982
— Сколько событий в один век! Скрипит, но поворачивается дело. Я десять лет прожил в девятнадцатом веке и восемьдесят пять в этом веке, — говорит Молотов.
— В начале века авиация только появилась, — говорю я. — Братья Райт — полетели в 1903 году. Недавно похоронили Громова, одного из пионеров нашей авиации. До сих пор спорят, кто из них больше — Громов или Чкалов?
— Чкалов ближе к народу, — говорит Молотов. — Громов держался, можно сказать, гордо. А Чкалов, тот более обходительный, более простой. И погиб так случайно.
— Громов мне сказал о нем так; «Я знал, что Чкалов рано или поздно разобьется, а я не разобьюсь никогда, хотя был в таких переделках, в какие до меня никто не попадал». И это правда.
— Тоже верно. Чкалов — настоящий русский человек, безалаберный. Сталин Чкалова больше любил.
— Громов обижен: он должен был первым лететь в Америку через полюс, а послали Чкалова.
— Верно, верно. Так получилось. Деталей я не знаю и не помню, а так в народе Чкалов был известен, газеты о нем очень много писали, а Громов выполнял определенные задания очень честно, очень аккуратно, не такой был общительный, не такой простой.
— Громов рассказывал, что перед войной Сталин послал в Германию его, а не Чкалова, потому что знал, что Громов все выполнит четко, у него не было ни одного невыполненного задания!
— Правильно. Он человек с характером и организованный. У него все аккуратно. Он производил впечатление серьезного человека и подготовленного. Более солидно выглядел Громов. А Чкалов, который прославился больше, чем Громов, — тот был «питух» большой и не сдерживался. И погиб совсем глупо. Громов был образцом, эталоном.
16.02.1985
Поехали к Молотову с Евгением Джугашвили и Мамлакат Наханговой. Она приехала в Москву, и мы договорились о встрече.
В прихожей Молотов спросил: «Это Мамлакат?» — и как бы историей нашей отозвался этот вопрос. Та самая девочка-таджичка, в середине тридцатых собравшая невероятный урожай хлопка и награжденная орденом Ленина. «Подросла», — говорит Молотов. Мамлакат показывает фотографию, где она снята среди членов Политбюро. Сталин, Молотов, Андреев в таджикских халатах.
— Это, по-моему, Бухарин… Бухарчик, как его называл Сталин.
— Это свояк Микояна, — говорит Мамлакат, — он меня переводил с таджикского, я всего несколько слов по-русски знала. А он учился таджикскому и переводил нашу делегацию. Эту карточку Сталин мне подарил и на обороте написал: «Тов. Мамлакат Наханговой от И. Сталина за хорошую учебу и работу. 1935 год, декабрь».
Я ему книгу подарила, стала ручку искать, а вы мне ручку даете мраморную. Я потом хотела вернуть, а вы: «Бери!»
Мамлакат вспомнила, как в 1939 году прилетел Риббентроп и его возили на сельскохозяйственную выставку.
— Такой случай был, — говорит Молотов. — Я с ним не ездил. Чем-то надо было его занять…
…Рассказала, как сидели в читалке с Яковом Джугашвили, отцом Евгения, и он окунул одну из многочисленных косичек Мамлакат в чернильницу-непроливайку, а потом долго уговаривал не говорить об этом Сталину…
06.06.1982
Вчера Саша Фирсов позвонил мне из ЦК комсомола на работу, сообщил, что у них на высоком уровне, среди Секретарей ЦК, ходит слух, что несколько дней назад умер Молотов. Я тут же позвонил на дачу в Жуковку. К телефону подошла Таня, сказала, что у них все в порядке. Я сказал: приеду завтра после трех.
И вот сегодня, без двадцати четыре, подъехал к знакомой даче, поставил машину на обычном месте. Окно на втором этаже светилось. Таня была во дворе, увидела меня и, поскольку дверь дачи была закрыта изнутри, вошла в дом со стороны кухни и открыла мне. На градуснике у входа минус пять градусов. Снежок. Я снял пальто и поднялся к Вячеславу Михайловичу наверх. Он сидел за столом в своей обычной коричневой рубахе навыпуск, читал «Экономическую газету». Выглядит неплохо. Щеки розовые. Таня в коридоре сказала, что они гуляли по дороге, чтоб меня не прозевать.
Мы расцеловались. Я сел за стол напротив Вячеслава Михайловича. Заговорили о новых назначениях после Брежнева.
— Вариант с Черненко не прошел. Его хотели сделать Генсеком. Я слышал, это кандидатура Брежнева.
— Это может быть, — соглашается Молотов. — Я считаю, что в политике он не особенно разбирается. Особенно с кадрами. Кадры его не знают — и сразу наверх!
— Быстро как!
— Да, необычно быстро. Это только Брежнев мог сделать.
— И обратите внимание, Вячеслав Михайлович: на последних совещаниях они везде вдвоем. Это неспроста ведь.
— Верно. Хорошо, что не вышло.
— Мне рассказывали, что голоса разделились — за Андропова и за Черненко. Я обратил внимание, седьмого ноября, когда Брежнев в последний раз стоял на Мавзолее, Черненко и Андропов возле него все время менялись местами.
— Я за этим не следил, — говорит Молотов.
— Только один отклонился немного в сторону, другой уже влез — и ни с места!
— Черненко при Брежневе заведовал канцелярией. Стать во главе государства… А Председателя Президиума нет. Этот вопрос оказался неподготовленным. А перед внешним миром это очень невыгодно. Без головы остались.
— Я помню, когда Сталин умер, вы сразу назначили.
— Конечно, правильно.
— Такие детали: хотели в «Огоньке» дать портрет Андропова. Звонил Софронов, главный редактор «Огонька», просил согласия у Андропова, а тот сказал: «Не надо». «Но мы всегда давали портрет нового Генерального секретаря», — сказал Софронов. «А теперь все будет по-другому», — ответил Андропов.
Вроде бы поначалу скромно себя ведет.
— Поначалу, да, — согласился Молотов.
— И еще я заметил одну деталь. Он впервые сказал, что два года не выполняли план.
— Да, правильно, я обратил внимание… Что нового в литературе?
— Смотрю, у вас «Новый мир» лежит. Там повесть Вознесенского «О».
— Это несерьезное впечатление, — говорит Молотов. — Серьезный человек так не написал бы. Несерьезный какой-то автор. Его, видимо, обхаживают, а он, так сказать, пользуется моментом. Это неумно. Я посмотрел, но не стал читать.
09.12.1982
