В России из этих двух главных направлений военного дела на рубеже двух веков первоначально явное предпочтение отдавали внешней стороне прусской модели, о чем наглядно свидетельствовало все царствование Павла I и начало правления Александра I, который в результате полученного от отца военного воспитания унаследовал чрезмерное увлечение «фрунтовой» службой. Многие современники отмечали, что гатчинский дух и традиции оставили в нем глубокий след и в первые годы царствования он никак не следовал по стопам «победного века Екатерины». Затем поражения 1805 и 1807 гг. выдвинули на авансцену военачальников–практиков и заставили правительственные круги активно проводить реформы в армии в духе тактики колонн и рассыпного строя, а многие элементы являлись прямыми заимствованиями военного дела у французов. К 1815 г. резко возросший авторитет России в Европе опирался на овеянные героизмом последних походов войска. Но не случайно самобытный военный историк–эмигрант А. А. Керсновский, назвав взятие Парижа «апогеем русской славы», сделал печальный вывод о том, что «этим радостным видением закончился золотой век нашей истории»[691].
После кровавых испытаний целой чередой войн начала ХIХ столетия русские войска представляли грозную боевую силу и с ними вряд ли кто мог сравниться в Европе на тот момент. Ореолом воинской славы до последних дней своей жизни были окружены и многие русские генералы, получившие европейскую известность. Но с окончанием наполеоновских войн начался новый период, характеризовавшийся очередным витком прусского влияния в жизни армии. Показателем этого стал в 1815 г. знаменитый смотр русских войск в Вертю. Возобладало мнение, что огромную по численности армию–победительницу, разболтавшуюся на войне («война испортила войска»), нужно было «подтянуть», и в первую очередь в строевом отношении. Александр I был всегда любителем плаца не менее, чем его родитель. Он свято верил в спасительность подобных идей, значительно ослабевших за военное десятилетие, так как боевые условия не способствовали развитию шагистики, увлечению парадами и смотрами.
С 1815 г. на передний план вышла чисто внешняя сторона армейской действительности: разводы, плац–парады, церемониальные марши тихим и скорым шагом, красота строя, муштра, доведение до автоматизма манипуляций с оружием, выправка, этишкеты, ремешки и т. п. Армия втянулась в каждодневную рутину экзерцирмейстерства в ущерб боевой подготовке. Можно полностью согласиться с мнением известного историка А. Баиова о том, что в этот период «гатчинский режим восторжествовал окончательно и стал господствовать безраздельно, с течением времени все больше и больше приближаясь к идеалу, начертанному Императором Павлом, и даже во многом превосходя его»[692]. Изменились и критерии успеха по службе. Они стали измеряться не заслугами на полях сражений, а строевыми «достижениями» и «удачами», доскональным знанием «фрунтовой» и «ремешковой» науки, уставными мелочами. Значительная часть боевых офицеров и генералов покинула армейские ряды, а взамен их стал нарождаться новый тип «отцов–командиров» (удачно выведенный в образе грибоедовского Скалозуба), для которых премудрость военного искусства заключалась в выправке, в вытягивании носков, в параллельности шеренг, в неподвижности ружей при маршировке и т. п.
Здесь необходимо отметить еще один важный момент. Именно в этот период сформировались взгляды и отношение к военному делу будущего императора Николая I. Он родился слишком поздно и, в отличие от своих старших братьев, не успел пройти военную школу под личным приглядом своего отца – Павла I. Его воспитание и становление пришлось как на военное, так и на мирное время царствования Александра I. Именно в этот период будущий император, получив, как и его младший брат великий князь Михаил, в командование гвардейскую бригаду, полностью проникся гатчинским духом обучения войск и стал одним из самых ревностных и рьяных поборников дисциплинарных взысканий за строевые упущения или за малейшие нарушения формы одежды. Декабрист Н. И. Лорер оставил очень подробные воспоминания о том, как великие князья Николай и Михаил «тут же стали прилагать к делу вошедший в моду педантизм» и «друг перед другом соперничали в ученье и мученье солдат»[693].
Многие «гатчинские» достижения в русской армии дожили до начала ХХ века, когда учебные маневры войск гвардии и Петербургского военного округа все еще проходили «в духе Прейсиш–Эйлау и Бородино»[694], или прохождение парадов (120 шагов в минуту), а затем многие из этих традиций благополучно перешли в Советскую армию, что может засвидетельствовать любой объективный военный историк.
В данном случае необходимо отметить, что Александру I от его отца досталась армия, во многом построенная на прусских образцах, и он вынужден был обновить ее в ходе десятилетних войн. Аналогичным образом «александровская» победоносная армия перешла в правление Николая I. Но если в наполеоновскую эпоху прусские порядки все же оставались в тени, что в немалой степени способствовало окончательной победе над противником, то во второй четверти ХIХ столетия уже освященные «памятью двенадцатого года» войска, при возродившемся гатчинском духе, привели Российскую империю к поражению в Крымской войне.
Историю Российской армии можно представить в виде качающегося маятника, периодически отклоняющегося то в сторону громких военных побед, то крупных поражений и неудач. Любая победа в своей основе таит опасность появления самоуспокоенности и самодовольства, а также консервации всего устаревшего. По сути, с Россией это и случилось после окончания войн с Наполеоном. Она слишком долго почивала на лаврах, слишком долго раскачивалась и готовилась к реформированию. Крымская война не просто стала новым Аустерлицем, она высветила для общества насущную необходимость преобразований во всех сферах, несмотря на сильные позиции сторонников крепостничества. Это подвигло государство на уже назревшие и ставшие крайне необходимыми реформы, которые при определенных условиях, возможно, могли быть проведены и после 1815 г., но подобных условий в России в тот период не возникло.
До ХIХ столетия Европа, по существу, еще не видела на своих полях такого накала вооруженной борьбы и такой концентрации воинских сил, как во время наполеоновских войн. Не случайно генеральное сражение той эпохи получило название «Битва народов». Локальные конфликты и отдельные войны против революционной Франции предшествующего периода очень быстро, практически без перерывов, переросли в столкновение всех объединенных европейских государств с наполеоновской империей. Понадобилась организация нескольких коалиций европейских держав, прошедших через горнило больших поражений и допускавших в своих действиях парадоксальные ошибки, но под конец отбросивших мелкие счеты ради достижения общей цели – решающей победы над агрессивным противником. В это военное противостояние оказались втянуты не только все европейские державы, но и народы, что придало военному конфликту совершенно новый, всеобщий характер. По сути, это была первая мировая война, хотя и имела другое название. Борьба происходила не только в военной сфере, происходило столкновение экономик, шло борение идей и умов, острая идеологическая и пропагандистская война за общественное мнение.
Россия приняла участие во многих антинаполеоновских коалициях, а в 1812 г. вообще боролась в одиночку, а затем сражалась и за себя и за всю Европу, увлекая за собой другие государства. Именно она явилась первопричиной поражения Наполеона в тот заключительный период. В 1812 г. русские войска и русский народ продемонстрировали несгибаемую волю к достижению победы, когда даже упорные англичане скептически оценивали шансы России на успех, а для пораженной гибелью наполеоновского нашествия Европы вдруг появились проблески надежды на возможное освобождение от французского диктата. Причем у Российской империи в 1812 г., если она хотела оставаться великой державой, фактически не оставалось выбора – она должна была только победить своего грозного противника, и она одержала сокрушительную победу. И затем, в 1813 – 1814 гг., Россия, истощая свои людские и материальные ресурсы, смогла привлечь, подавая пример, под знамена коалиции все европейские народы и поставить в Париже победную точку.
Хронология наполеоновских войн хранит участие русских войск в кампаниях 1805 – 1807 и 1812 – 1815 гг. В промежутке между этими отрезками времени Россия находилась в военно–политическом союзе с Францией. Причины возникновения этого альянса и политика Тильзита особо выделена в отдельной главе, так же, как вызревание противоречий и возникновение причин, приведших к Отечественный войне 1812 г. Это выразилось не только в военном соперничестве, но и в «битве мозгов», в борьбе идей и пропагандистских машин противоборствующих сторон, в выработке верных стратегических моделей поведения государств, исходя из понимания складывавшейся и стремительно менявшейся политической обстановки. В этом сражении интеллектов победили стратегический расчет и взгляды представителей русской правительственной элиты и ее лидера – российского императора Александра I, ибо их идеи оказались более привлекательны и правильны, а их реализация привела к полному успеху России на внешнеполитической арене.
