Осенью 1990-го в Таврическом дворце Гумилев прочел свою последнюю лекцию. Сорок минут он рассказывал об этногенезе русского народа, но после лекции ему стало хуже, силы его оставили. Ему приходилось подолгу лежать.
Диагностика и лечение осложнялись недоверием Гумилева к врачам, особенно к врачам университетской и академических поликлиник. Несколько раз он сбегал из стационаров.
Однажды, видимо, решив обмануть «врачей-убийц», он отправился на Московский проспект в местную поликлинику, к которой был приписан лет двадцать назад. И врач простой районной поликлиники поставила ему верный диагноз: сахарный диабет. На большинстве фотографий тех лет Гумилев – довольно полный человек. Но Ольга Новикова вспоминает, что Лев Николаевич, случалось, резко худел, потом снова полнел, что характерно для этой болезни. Язва и диабет требовали строгой диеты, а Гумилев, проголодавший полжизни, диету не соблюдал, что тоже должно было ускорить неизбежный конец.
Гумилеву присылали приглашения из Франции, Венгрии, Монголии, Казахстана, но сил на далекие путешествия уже не осталось.
В последние годы жизни Гумилев ездил по Ленинграду, прощался с городом, показывал ученикам места, где жил, гулял, работал много лет назад. С женой и друзьями, как и прежде, приезжал в любимые южные пригороды Ленинграда. Природа Карельского перешейка ему не нравилась. Только июль-август 1991-го он провел в поселке Солнечном (Оллила), известном своими дюнами и песчаными пляжами на берегу Финского залива, неподалеку от Репино – знаменитой Куоккалы. Как и Ахматова в последние годы жизни, Гумилев и на отдыхе не оставался один. Помимо Натальи Викторовны приезжали друзья, составлявшие его ближнее окружение. На даче в Солнечном их застал августовский путч. Все, кроме Гумилева, были взволнованы. По словам Ольги Новиковой, когда стало известно об аресте Лукьянова, Гумилев «выкурил "беломорину" и кратко сказал: "Статья 58-я – измена Родине. Нам рекомендовали не волноваться. Следующая волна – русская"».
Однажды Гумилев сказал Людмиле Стеклянниковой: «У Вас сынок, а у меня доченька – моя пассионарная теория». Других детей не завел. И, как многие бездетные люди, Гумилев со временем завел домашних животных.
Тема «Гумилев и животные» не получила в литературе хоть какого-то освещения. Биографам и мемуаристам она не казалась интересной или серьезной. Между тем отношение Гумилева к «братьям меньшим» было частью его мировоззрения. Природа – прекрасное творение Бога, если не само его воплощение. К тому же Лев Николаевич любил животных всегда. Вспомним, как в далеком 1932 году в Гиссарской долине он пожалел жабу, спас ее от ножа естествоиспытателя, не побоявшись гнева начальства. В последние годы жизни Гумилев, с подозрением относившийся ко всякого рода международным организациям, тем не менее сочувствовал Гринпису. Правда, не одобрял вегетарианства, а борьбу Брижит Бардо против одежды из натурального меха будто бы приписывал… идейному наследию альбигойства. Но вегетарианство и в самом деле противоестественно, а вот охрана природы – необходима. И Гумилев по мере сил ее охранял. Когда неподалеку от Новгорода Великого решили построить очередной химкомбинат, Гумилев вместе с Балашовым, Яниным, Залыгиным, Романовым подписал письмо с требованием отказаться от опасного и вредного предприятия. Письмо удалось передать Генеральному секретарю ЦК КПСС Горбачеву. Комбинат строить не стали: то ли повлияло мнение общественности, то ли просто денег не хватило.
О начале своей общественной деятельности (довольно скромной, но зато, несомненно, «зеленой») Гумилев рассказывал так: «Я, грешный человек, первый выступил как "зеленый" и чуть чуть не лишился работы. Меня спасла опала Хрущева. Я сказал, что поворот рек в Казахстан – губительная вещь. Авторам проекта я говорил: если вы пустите воду быстро, она пропилит каньон – там же мягкие почвы, и воды не достать; а если пустить медленно – канал заилится. Как же тогда на меня напустились!»
Найти в независимых источниках более точные сведения об этом эпизоде из жизни Гумилева не удалось. Подробности про снятие Хрущева и угрозу лишиться работы вызывают сомнения. Но для нас важнее другое: Гумилев сам себя назвал «зеленым».
Разумеется, Лев Николаевич не мог не любить и домашних животных. Прежде всего надо отметить его наследственное (от Ахматовой) котолюбие. Еще в конце сороковых Пунин поручил Гумилеву ухаживать за больной кошкой Андромедой. Правда, Андромеду спасти не удалось.
В одном из своих первых писем в лагерь Наталья Варбанец сообщила Гумилеву о кончине кошки Руськи и появлении новой кошки, на что Гумилев немедленно откликнулся: «Очень мне стало жалко Руську – такая нахальница, но как она была мила. Новую кошку я не знаю – она мне чужая».
Сравнительно благополучные летние месяцы 1955 года у Гумилева были связаны в том числе и с кошками, о котах и кошках он писал и Эмме Герштейн, и Наталье Варбанец.
Из письма Наталье Варбанец 27 июля 1955 года. «У нас очень много цветов, просто Гулистан; по вечерам они сильно благоухают. Я люблю сидеть… в беседке и читать "Введение в индийскую философию", а кругом среди цветов носятся кошки».
Кошка – извечный символ тепла, уюта, тихого счастья – появляется в октябрьском письме к Наталье Варбанец: «Кругом меня звездная ночь, топится печка, на коленях сидит ласковая кошка, на столе чай, халва и книги – я один на ночном дежурстве».
В послелагерные годы условия жизни в коммунальной квартире не способствовали появлению домашних любимцев. Тем не менее в 1972 году, то есть еще на Московском проспекте, Лев Николаевич «спас и принес домой котика Васю». О дальнейшей жизни Васи, равно как о появлении/исчезновении новых котов и кошек, не хватает сведений. Но я помню, как на рубеже восьмидесятых и девяностых, когда Гумилев начал превращаться во всесоюзную знаменитость, камера телевизионщиков поймала в объектив кошку, что сидела на рабочем столе Льва Николаевича, а хозяин нещадно обкуривал ее своим «Беломором». На фотографии 1989 года Гумилев держит на руках небольшую черно белую кошку. Но подробных и достоверных сведений о котах и кошках Гумилева не сообщают даже его ученики и друзья. Несколько больше мы знаем о собаке.
Гумилев не вписывается в построенные Ахматовой ряды соответствий: чай – собака – Пастернак; кофе – кошка – Мандельштам.
Самым известным домашним животным Гумилева стал не кот, а именно пес по кличке Алтын. Фотографиями Гумилева и Алтына украсили свои книги Лавров, Ахметшин и Чистобаев, причем у Чистобаева фотография подписана следующим образом: «Л.Н.Гумилев с другом Алтыном». Нам известны даже годы жизни Алтына, по крайней мере с момента его появления в квартире Гумилева. Лев Николаевич взял его в 1974-м, а скончался Алтын 26 мая 1984-го. Это был маленький светло-рыжий песик, очевидно, некрупная дворняга. Он спокойно сидел на коленях у Льва Николаевича или на руках у Натальи Викторовны.
Из воспоминаний Дмитрия Балашова: Гумилев «уже трудно ходил и, нуждаясь в прогулках, завел собаку золотистой масти, Алтына ("алтын" по-татарски – "золотой"), которую очень любил и очень долго и упрямо спасал от естественной собачьей старости, пока пес сам не стал уже проситься умереть».
Привязанность Гумилева к собакам была известна и раньше. Еще летом 1931 года на Хамар-Дабане к молодому Гумилеву прибился пес Яшка, и Гумилев, по словам Анны Дашковой, ходил по таежным маршрутам, «обычно сопровождаемый верным Яшкой».
И как не упомянуть лошадей! В научных экспедициях, начиная с Хамар-Дабана и заканчивая поисками хазарских городов, они были незаменимы. Судя по одной из фотографий, сделанной где-то в шестидесятые, Гумилев-младший не был таким лихим кавалеристом, как его отец, но достаточно крепко сидел в седле. Наконец, в таджикской экспедиции были еще верблюды. Документальных подтверждений не сохранилось, но мы же с вами не сомневаемся: верблюды были!
Еще с осени 1991-го Гумилева мучили боли в печени. Болезнь продолжалась несколько месяцев, Гумилев, по своему обыкновению, избегал госпитализации. В начале апреля Людмила Стеклянникова пришла к нему по журналистским делам. Гумилев положил ее руку себе на живот и, очевидно, превозмогая невыносимую боль, начал отвечать на вопросы. Та прервала интервью, надеясь встретиться с Гумилевым уже на Пасху, которая приходилась на 26 апреля, но встреча не состоялась. 7 апреля Гумилева с печеночной коликой увезли в больницу Академии наук. Диагноз – желчекаменная болезнь и хронический холецистит. Болезнь тяжелая, однако лечению поддается. Но Гумилев знал, что доживает последние недели.
Дмитрий Балашов, с грустью наблюдавший, как стареет и теряет силы его учитель, стал замечать в глазах Гумилева «тот же обреченно-умученный и покорный взгляд, что у его верного Алтына накануне смерти».
