Пока Ганнибал хозяйничал в Центральной и Южной Италии, римский диктатор избегал открытого боя. Он стремился, сохраняя в целости свои войска, измотать армию Ганнибала, заставить его воинов страдать от голода и жажды, а затем уничтожить. Поэтому он всячески уклонялся от боя, который ему навязывал пунийский военачальник. Ганнибал отлично понимал смысл этой тактики. Чтобы добиться сражения, он пытался скомпрометировать Фабия: разграбив все поля, он приказал не трогать имущество диктатора. Он поощрял и Минуция, начальника конницы при диктаторе, ставленника демократических кругов, который настойчиво искал боя. Вопреки обычаю, Минуций был уравнен в правах с диктатором и получил в свое распоряжение часть римской армии. Ганнибалу без особого труда удалось его разгромить; от полной гибели незадачливого полководца спас Фабий.
Тактика римлян позволяла им вырвать из рук противника инициативу. Она настолько себя оправдала, что, когда срок диктаторских полномочий Фабия истек, консулы повели войну тем же испытанным способом. В войсках Ганнибала начался голод и, естественно, солдатские бунты. Ганнибал метался в поисках выхода и, наконец, решил отходить в Апулию.
Однако римские демократы были очень недовольны политикой аристократа Фабия, которая несла им разорение и нищету. Они требовали ведения активной, наступательной войны и скорейшего изгнания из Италии пунийских войск. Ставленник народных масс консул Гай Теренций Варроя 2 августа 216 года дал Ганнибалу сражение у Канн и… потерпел поражение. Римская армия была почти полностью уничтожена, города Южной Италии во главе с Капуей открыто перешли на сторону карфагенян, видя в них избавителей от римского гнета, дорога на Рим, который не имел войск для обороны, была открыта.
Однако Ганнибал не сумел воспользоваться плодами своей блестящей победы. Захват Рима дал бы ему возможность не только быстро окончить войну, но и подчинить себе всю Италию. Такой план выдвигался карфагенскими военачальниками сразу же после битвы. Командовавший карфагенской конницей Махарбал предлагал Ганнибалу немедленно идти на Рим, предупредив конной атакой возможную попытку римлян уйти из города. Ганнибал не принял этого предложения.
В науке было много споров о том, почему он так поступил и насколько он был прав. Одни считают, что Ганнибал стремился не к захвату Рима, а к его капитуляции и с этой целью хотел поставить под свой контроль всю Италию. Другие думают, что осада Рима или его штурм не принесли бы Ганнибалу успеха.
Как бы то ни было, Рим получил передышку и возможность накопить новые силы. Это и предрешило исход всей войны. Постепенно римлянам удалось восстановить свои позиции в Южной Италии, в Сицилии и на Пиренейском полуострове. В особенности тяжелые последствия для Ганнибала имела потеря Капуи и падение в Испании Нового Карфагена. Гасдрубал Баркид, который должен был привести в Италию новые пунийские войска, погиб. Ждать подкреплений больше было неоткуда. Ганнибал оказался в безвыходном положении. Весной 204 года римский полководец Сципион высадился в Африке неподалеку от Утики. Тогда карфагенский совет решил вступить в мирные переговоры (весной 203 г.) с Римом и вызвал Ганнибала из Италии. После его прибытия война возобновилась, но в битве при Заме (202 г.) карфагеняне потерпели уже решающее поражение. Война была фактически окончена. По условиям мирного договора, заключенного в следующем году, Карфаген потерял все свои владения за пределами Северной Африки, должен был передать часть своих территорий нумидийскому[17] царю Массанассе, оказавшему римлянам большие услуги в их борьбе с Карфагеном, уплатить огромную контрибуцию и, что наиболее существенно, лишился многих своих суверенных прав: отныне от мог вести войну лишь с разрешения римлян. Ясно, что это не только открывало широкие перспективы для римского вмешательства, но и ограничивало возможности карфагенян обороняться против возможных противников.
Ганнибал, придя к власти на гребне мощного демократического движения, сделал все, чтобы подготовить Карфаген к возобновлению борьбы, отнюдь еще, по его мнению, не законченной. С этой целью он установил свою единоличную диктатуру; выборные должностные лица теперь должны были регулярно отчитываться перед ним в своих действиях. Он реорганизовал и совет ста четырех, который превратился в выборный орган: его члены стали ежегодно сменяться. Карфагенская аристократия утратила эту важнейшую цитадель своего господства. Ганнибал всячески покровительствовал развитию пунийской торговли; карфагенские купцы вели широкие коммерческие операции в Балканской Греции, Причерноморье и в компании с египетскими даже плавали на юг Красного моря, в «Страну ароматов» (вероятно, побережье Сомали). Особое место в политике Ганнибала занимали переговоры, которые он вел с сирийским царем Антиохом о совместных действиях против Рима.
Карфагенская аристократия резко враждебно относилась к деятельности Ганнибала и, чтобы избавиться от него, пошла на открытое предательство. В Рим был направлен донос о том, что Ганнибал замышляет новую войну. Естественно, римский сенат потребовал выдачи неугомонного противника, но тому удалось бежать на восток, где он пытался продолжать борьбу против Рима. Но эти попытки не принесли ему успеха; Ганнибал был вынужден покончить с собой, приняв яд.
Плоды нарочитой политической неопределенности, которой добивался Рим, не устанавливая точных границ между Карфагеном и недавно образовавшимся Нумидийским царством и запрещая Карфагену вести войны, не замедлили сказаться. Между Массанассой и пунийскими властями начались непрерывные конфликты из-за различных спорных территорий, пока, наконец, вооруженное столкновение (150 г. до н. э.) не дало римлянам желанного повода к началу военных действий. В 149 году началась новая война (Третья пуническая), целью которой стало для римлян полное уничтожение некогда грозного противника. Изречение сенатора Катона: «Кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен» — определяло политику Рима по отношению к этому городу. Пока Карфаген стоял на своем месте, пока его корабли бороздили воды Средиземного моря, большинство сенаторов испытывали постоянное беспокойство. Им казалось, что враг у ворот и с минуты на минуту повторятся ужасы ганнибалова нашествия. Поэтому они не приняли ни оправданий карфагенского совета, ни даже сдачи безоружного города. Карфаген должен быть разрушен, а его жители должны быть переселены подальше от моря — таково было их требование.
Узнав об этом, карфагенское правительство (у власти в этот момент стояли демократы) решилось на отчаянное сопротивление. Неприступные стены на первых порах могли защитить Карфаген от штурма, в городе были освобождены рабы, влившиеся в армию, в мастерских ковалось оружие, на верфях строили корабли. Осажденные защищались с большим упорством: в течение двух лет римляне не могли добиться победы. Только в 147 году по приказанию Сципиона Эмилиана город был обнесен внешней осадной стеной и полностью с моря и суши изолирован от остального мира. Весной 146 года римлянам удалось через один из участков стены проникнуть в гавань, а оттуда начать наступление к центру. Шесть дней на кривых улочках горящего города среди многоэтажных домов продолжались ожесточенные бои.
Около пятидесяти тысяч человек попали в плен в карфагенской крепости Бирсе и были проданы в рабство.
Наконец, последние очаги сопротивления были подавлены. По приказанию сената место, на котором много веков назад был основан Карфаген, распахали, предали проклятию и постановили впредь не заселять.
Но гибель Карфагена не повлекла за собой гибели пунийской культуры. Хотя в Северной Африке начали очень энергично внедряться латинский язык и римская культура, старинные западнофиникийские города, как, например, Большой Лептис, даже в своей официальной документации продолжали пользоваться финикийским языком. Даже на самой грани средневековья сельские жители Северной Африки считали себя финикиянами и разговаривали только на этом языке. Известны случаи, когда выходцы из этих районов совершенно не владели латынью. Вероятно, только после арабского завоевания Северной Африки и распространения там языка новых завоевателей, близкого к финикийскому, последний был окончательно вытеснен.
Пунийцы оказали большое влияние и на культуру ливийцев — коренного населения Северной Африки. Местные цари хранили в своих библиотеках книги пунийских авторов, их дворцы и мавзолеи строили карфагенские архитекторы, а почетные надписи на них вырезали обычно на финикийском и ливийском языках.
Даже в государственном строе североафриканских городов сохранились черты, унаследованные от карфагенян. Недаром высшие должностные лица там продолжали именоваться суффетами.
