Невозможно назвать какого-то ласкового, уменьшительно-домашнего названия для виселицы или палаческого топора в России.
Ни ласковое «Виселица Машенька», ни ироничное «Тощая Фекла» у нас попросту невозможны.
А во всех странах Европы виселицы и палаческие инструменты именно так и назывались. То «Маленькая Мэри» — полный английский аналог «Машеньки» (в Лондоне), то «Тощая Гертруда» (в Кенигсберге), то «Скорый Альберт» — палаческий топор главного палача в Аугсбурге.
В просвещенной и цивилизованной Англии с разделением властей и самым первым парламентом в мире могли повесить восьмилетнего мальчика, обвиненного в поджоге двух амбаров. А толпа смеялась и пела, глядя, как его вещают.
Детей с младенчества приучали спокойно смотреть на зверства. Сформировались даже некоторые британские приметы: если младенец дотронулся ручкой до повешенного — это на счастье, щепки от виселицы использовали как средство от зубной боли. То ли сосали ее, то ли использовали как зубочистку.
В Германии существовало поверье, что веревка повешенного приносит в дом счастье, а во Фландрии — что рука повешенного может помочь стать невидимкой.
В Британии в 1788 году был случай, когда толпа рванулась к только что повешенному и буквально разорвала этот еще теплый труп на «сувениры». Особенно повезло местному кабатчику — он завладел головой и долго показывал ее у себя в кабаке, привлекая публику, пока эта голова совсем не протухла.
Публичные казни на Гревской площади в Париже вызывали всплеск эмоций — толпа ревела, веселилась, пела, ликовала.
«Кто живал в Париже подолгу, как я, тот знает, что это было за отвращение: публичные казни, происходившие около тюрьмы „La Koquette“. Гаже, гнуснее этого нельзя было ничего и вообразить! Тысячи народа, от светских виверов и первоклассных кокоток до отребья — сутенеров, уличных потаскушек, воров и беглых каторжников проводили всю ночь в окрестных кабачках, пьянствовали, пели похабные песни и с рассветом устремлялись к кордону солдат, окружавшему площадку, где высились „деревья правосудия“ как официально называют этот омерзительный аппарат. Издали нельзя было хорошенько видеть, но вся эта масса чувствовала себя в восхищении только оттого, что она „была на казни“, так лихо и весело провела ночь в ожидании такого пленительного зрелища. В XX веке общественная нравственность, не доросшая до повсеместной отмены смертной казни, все же доросла до отмены публичных ритуалов ее исполнения (правда, не во всех странах)», — так писал Петр Боборыкин[25], русский писатель, придумавший и опубликовавший в 1864 году слово «интеллигенция». И фанатичный «западник», к слову сказать.
Однако и в его времена, и даже во времена его отцов и дедов в деспотической и варварской России казнили лишь государственных преступников. Обычные убийцы и разбойники отправлялись на каторгу. Конечно, Нерчинск и Сахалин — не Лазурный берег, но все же лучше виселицы. А главное, не было казней для развлечения толпы, ни эдакого гурманского к ним отношения.
В России поведение людей, стоящих на площади и наблюдающих казнь, отличалось от поведения парижской толпы, радостным ревом сопровождающей действия палача, крики жертв, хруст костей и прочие «увлекательные» стороны зрелища.
Сохранились свидетельства голландцев, которые видели казнь Степана Разина в 1671 году. Пока палачи рубили конечности преступнику, народ молчал, только всхлипывали и крестились женщины. И сразу, не дожидаясь смерти атамана, народ стал молча расходиться.
Так же поступали россияне, пришедшие на казнь Емельяна Пугачева в 1775 году. Вот что писал в своих записках русский ученый XVIII века Андрей Болотов о казни Пугачева: «Удрученный народ начал расходиться сразу после казни, не желая смотреть на избиение кнутами сообщников бунтаря».
Что поделаешь — варвары, дикари-с.
А если серьезно, то на что любоваться? В народном сознании Степан Разин — отвратительный преступник, обреченный на том свете вечно грызть раскаленные кирпичи. Люди пришли, чтобы участвовать в акте государственного значения: казни преступника. Они согласны с приговором, они «за». Но к чему садистские любования зрелищем? Какая разница в деталях?
Кстати, так же было и в более поздние времена. В 1881 году казнят террористов-народовольцев. Тех самых, кто убил императора Александра II, а заодно и случайно шедшего по улице 12-летнего мальчика.
И правда… Беспамятны мы. Напрочь забыли, что народовольцы убили не только императора, но и 12-летнего ребенка: парень хотел посмотреть на царя. Первыми словами раненого Александра II было: «Что с мальчиком?»
Заполнивший площадь народ вовсе не на стороне убийц. Их проклинают, ругают, кричат, чтобы в свой последний час они «попомнили Государя».
Но, во-первых, ни одна рука не поднимается для самосуда. Никто не бросает в подсудимых никакой дряни, не пытается прорваться сквозь охрану, ударить осужденных. Во-вторых, народ не развлекается. Не радуется страданиям и смерти, не делится впечатлениями, не визжит от восторга, когда табуреты выбиты из-под ног осужденных.
Народ соучаствует в делах власти. Он на стороне власти и осуждает преступников. И притом народ серьезен, напряжен. В конце концов, казнь — это правосудие. По закону убивают людей. Присутствовать надо, смотреть надо, но нет никакой причины ликовать. Вероятно, такой же дух двигал римлянами с их знаменитым: «Закон суров, но это закон».
Когда Великая французская революция заменила виселицу гильотиной (народ «ласково» называл ее Лизеттой), народ жаловался, что ничего не видно и требовал возвращения виселицы. После Наполеона и Реставрации 1815 года виселицу вернули.
Ау! Наши милые русские дамы! Любительницы Парижа и Куршавеля, Лазурного берега и Moet & Chandon, устриц и Алена Делона. Знаете ли вы, что последняя публичная казнь в Париже состоялась… перед Второй мировой войной?
Зато как сейчас «французики из Бордо» кокетливо возмущаются: «Ах, эти брутальные американцы повесили Саддама Хусейна! Как это не комильфо!»
Да, кстати, потрясающее воспоминание Александра Вертинского о том, как он случайно оказался после совершенной публичной казни на площади его любимого Парижа, где орала и веселилась толпа. «Русский дикарь», прибывший из варварской страны, настолько был подавлен этим зрелищем, что тут же спустился в кабачок «залить» увиденное. Следом спустился и давешний поклонник его таланта, хорошо одетый, точно с бала — во фраке. Они вместе выпили, новый знакомый убеждал Вертинского больше не ходить на такие «представления», они же не для нервов человека искусства!
Этот милейший человек позже оказался официальным палачом города Парижа.[26]
И теперь после описаний Боборыкина и Вертинского вы еще готовы принимать всерьез разговоры о любви русских к жестокости? Варварская, крепостная Россия? И почему эти дикие русские во время казней не ревели в радостном возбуждении, а молча угрюмо крестились и молились за упокой души казненных? Наверное, от недостатка цивилизованности, не иначе.
Может, вместо самобичевания, нам заговорить погромче как раз о прирожденном садизме наших европейских соседей?
В России всегда принято было считать, что интерес к чужому страданию — признак нездоровой психики. Но на Западе думали иначе.
В Британии XIX века был такой обычай: джентльмены из верхов общества водили своих дам в тюрьмы, где по пятницам или субботам пороли проституток. Джентльмены заранее оплачивали хорошие места, просили, чтобы их пропустили поближе, где лучше видно.
Это считалось увлекательным мероприятием. Было хорошим тоном знать по именам палачей, комментировать их действия, знать проституток и сравнивать их поведение с «прошлым разом» или с какой-то другой, давней поркой.
Порки проституток по определенным дням недели отменили только в 1865 году. Еще раз подчеркну: это не развлечение простонародья! Аристократический обычай верхов общества.
Для низов были другие развлечения: например, травля бульдогами привязанных к изгородям быков. Или собачьи бои. Британцы очень любят животных, особенно собак. Но почему-то распространению собачьих боев это нисколько не мешало.
Как «гуманно» организовывались и проводились собачьи бои? Перечитайте «Белый клык»[27] Джека Лондона.
Еще одна удивительная черта западного образа жизни, которую трудно понять россиянину. Во всех странах Запада существуют музеи средневековых пыток. Там выставлены орудия пыток, муляжи «обработанных» частей тела, соответствующие картины и целые группы манекенов, изображающих судей, палачей и жертв. Обычно такие музеи неплохо отражают эту сторону местной истории.
