К сожалению, "приговор" верен. Жизнь П. А. Столыпина началась и почти целиком прошла (кроме нескольких лет студенчества и службы в Петербурге) в западной части Ковенской губернии (ныне - Литва). С русской деревней он соприкоснулся лишь на пятом десятке, в 1903 году, когда был назначен саратовским губернатором (к тому же вскоре в губернии начались "беспорядки", которые не способствовали объективному изучению деревенского бытия). В Ковенской губернии и в соседней Восточной Пруссии, где часто бывал Петр Аркадьевич, господствовали хуторские хозяйства, сложившиеся в давние времена. И ему в какой-то мере представлялось, что эта - по сути дела западноевропейская - "модель" может привиться в русском крестьянстве. Однако, будучи перенесенной - к тому же очень поспешно - в совсем иной мир, модель эта дала и совершенно иные результаты, чем на Западе. Русские "хуторяне" оказались даже наиболее более склонными к бунту, чем "общинные" крестьяне...
Казалось бы, все это принижает личность П. А. Столыпина. Но дело обстояло сложнее, что показал в наше время внимательный историк П. И. Зырянов: "Столыпинская аграрная реформа, - читаем в его книге о Петре Аркадьевиче, - о которой в наши дни много говорят и пишут, в действительности - понятие условное. В том смысле условное, что она, во-первых, не составляла цельного замысла и при ближайшем рассмотрении распадается на ряд мероприятий, между собой не всегда хорошо состыкованных. Во-вторых, не совсем правильно и название реформы, ибо Столыпин не был ни автором основных ее концепций, ни разработчиком. Он воспринял проект в готовом виде и стал как бы его приемным отцом... но это не значит, что между отцом и приемным чадом не было противоречий. И, наконец, в-третьих, у Столыпина, конечно же, были и свои собственные замыслы, которые он пытался реализовать. Но случилось так, что они не получили значительного развития, ходом вещей были отодвинуты на задний план, зачахли, а приемный ребенок... наоборот, начал расти и набирать силу. Пожалуй, можно сказать, что Столыпин "высидел кукушкина птенчика". (Зырянов П. Н. Петр Столыпин. Политический портрет. - М., 1992, с. 44).
Сам П. А. Столыпин, доказывает П. Н. Зырянов, "предлагал организовать широкое содействие созданию крепких индивидуальных крестьянских хозяйств государственных землях". Однако, "когда Столыпин пришел в МВД (Министерство внутренних дел. - В.К.), оказалось, что там на это дело смотрят несколько иначе... В течение ряда лет группа чиновников во главе с В. И. Гурко разрабатывала проект... основные идеи и направления проекта уже сформировались... В отличие от столыпинского замысла, проект Гурко имел в виду создание хуторов и отрубов на надельных (крестьянских) землях (а не на государственных)... ради другой цели - укрепления надельной земли в личную собственность... С агротехнической точки зрения такое новшество не могло принести много пользы... но оно было способно сильно нарушить единство крестьянского мира, внести раскол в общину" (с. 45). Между тем Столыпин "изначально вовсе не хотел насильственного разрушения общины" (с.53).
И П. Н. Зырянов не без оснований констатирует: "Психология государственных деятелей, говорящих одно и делающих другое, - явление поистине загадочное. По-видимому, редко кто из них в такие моменты сознательно лжет и лицемерит. Благие намерения провозглашаются чаще всего вполне искренне... Другое дело, что не они, выступающие с высоких трибун, составляют множество тех бумаг, в которые и выливается реальная политика..." (с. 53).
В цитируемом исследовании П. Н. Зырянова убедительно раскрыта противоречивость знаменитой реформы и, в частности, показано, что чиновники (они охарактеризованы историком конкретно, поименно), непосредственно осуществлявшие реформу (Петр Аркадьевич, возглавлявший всю деятельность верховной власти, не мог постоянно держать в руках многогранную практику аграрной реформы), делали не совсем то или даже совсем не то, что имел в виду председатель Совета министров. Он ведь так или иначе предполагал самую весомую роль государства в развитии сельского хозяйства (начиная с предоставления крестьянам государственной земли, а не ориентации на частную земельную собственность) и сохранение (а не целенаправленное разрушение) основ крестьянской общины.
Реальность реформы оказалась недостаточно определенной, даже запутанной, но нельзя не учитывать, что историческая ситуация была слишком сложной и напряженной, а к тому же Петру Аркадьевичу было отпущено для осуществления его замыслов всего лишь пять лет...
А. П. Будберг называет главных бунтовщиков в Сибири "столыпинскими аграрниками", но - о чем и сказал П. Н. Зырянов, - имя великого государственного деятеля употреблено здесь (как и во многих случаях) "условно", в сущности - "неправильно". То, к чему стремился П. А. Столыпин, было, без сомнения, искажено уже при его жизни и особенно после его убийства.
* * *
Вернемся к сибирскому бунту 1919 года. Большевики, разумеется, использовали этот бунт, и в начале 1920 года колчаковская армия потерпела полное поражение. Однако не прошло и года, и бунт - уже против большевистской власти - разгорелся в Сибири с новой силой, главным образом в округе Тобольска. Мощное народное восстание против власти Колчака достаточно хорошо изучено, но новая сибирская "пугачевщина" конца 1920 начала 1921 года до последнего времени оставалась почти "закрытой" темой. В цитированной выше работе М. С. Бернштама, стремившегося выявить все факты "народного сопротивления коммунизму" (что, как уже говорилось, весьма неточно), лишь в одной фразе упоминается, что одновременно с гораздо более широко известным восстанием в Тамбовской губернии "происходило большое восстание в Западной Сибири, поднявшее крестьянство на огромной территории" (цит. соч., с. 21).
В течение тридцати лет изучал это действительно грандиозное - хотя и почти полностью забытое - восстание тюменский писатель К. Я. Лагунов. Наконец ему удалось издать крохотным тиражом документальный рассказ об этом безудержном и крайне беспощадном бунте (Лагунов К. ...И сильно падает снег. - Тюмень, 1992). Он во многом сумел преодолеть любую пристрастность и показал, что равно беспощадны были и повстанцы, и подавлявшая их власть. Помимо прочего, книга К. Я. Лагунова убеждает, что Сибирское восстание по своему размаху, в сущности, превзошло более "знаменитое" Тамбовское ( пользуясь случаем, приношу свою благодарность Константину Яковлевичу, приславшему мне свою предельно малотиражную книгу, которая иначе едва ли бы оказалась в моих руках).
