дуализм Хроники к одному Буссову [94]. Однако гораздо вероятнее видеть и в античных образах, и в латыни, и, наконец, в библейских текстах и темах выражение участия в составлении Хроники Мартина Бера [95]. Напротив, грубый и неправильный с литературной точки зрения “немецкий стиль” Хроники вполне соответствует облику самого Буссова, относившегося как раз к той категории “военных людей” (Kriegsleute), с “рассказами” которых Буссов и сравнивает свою Хронику в письме герцогу Брауншвейгскому.
Чрезмерно ограничительно толкуя участие Бера в составлении Хроники, Куник, тем не менее, в общем правильно считал, что основным автором Хроники был Буссов, как верным является и мнение Куника, что в основе Хроники лежит подробный дневник (em reichhaltiges Tagebuch), ведшийся “самим Буссовым” [96].
Свое мнение, что в основе Хроники Буссова лежит его дневник, Куник основывал на опубликованном немецким историком Шмидтом-Физельдеком заголовке одной из Вольфенбюттельских рукописей Хроники Буссова, где прямо говорится о дневнике Буссова [97]. Однако сам Куник не был знаком с той редакцией Хроники Буссова, которая представлена Вольфенбюттельской и Дрезденской рукописями и публикуется в настоящем издании [98]. Между тем именно в этой редакции дневниковая основа Хроники и вместе с тем личность Буссова как ее автора выступают особенно ясно.
Таким образом, можно полагать, что совместная работа Буссова и Бера над Хроникой после отъезда их из России и поселения в Риге заключалась в литературной обработке как дневника Буссова, так и его рассказов-воспоминаний о “московитских делах”. Важнейшими элементами этой обработки можно считать: во-первых, включение в текст Хроники рассуждений религиозно-нравственного характера, в том числе целых проповедей в стиле молитв Бера, помещенных в конце Хроники; во-вторых, введение в изложение латыни как для украшения стиля, так и для зашифровки наиболее неблагопристойных мест солдатских анекдотов, которыми так обильна Хроника Буссова; наконец, в-третьих, драматизацию событий, наделение важнейших действующих лиц речами, произносимыми в виде монологов и диалогов по всевозможным поводам, — черта, являющаяся отличительной особенностью Хроники Буссова [99].
Было бы неправильным, однако, сводить процесс написания Хроники Буссова только лишь к одному литературному оформлению его дневника и других материалов о событиях в России. При всей важности вопросов литературной формы, все же основным моментом в работе Буссова и его “помощника” над составлением Хроники было определенное освещение и оценка описываемых в Хронике событий и лиц. Это признает и сам Буссов, подчеркивая (как мы видели), что целью его “книги” было указать “первоначальные причины” “междоусобной войны” в России. И действительно, широта охвата событий социальной, политической и освободительной борьбы в Русском государстве в конце XVI—начала XVII в. сочетается в Хронике с освещением этих событий и оценкой их с определенных классовых позиций.
Позиции эти обусловлены социальным лицом автора Хроники, Конрада Буссова. Авантюризм Буссова, неоднократно отмечавшийся в предыдущем изложении, меньше всего может рассматриваться как чисто индивидуальная черта его характера. Авантюрист-кондотьер, наемный солдат-ландскнехт, продающий свою шпагу любому, кто захочет ее купить, — это яркое явление эпохи, социальный тип, порожденный Европой XVI в. По характеристике Энгельса, “образовался класс людей, который жил войной и для войны... Центральная Европа была наводнена всевозможным condottieri, для которых религиозные и политические распри служили предлогом к тому, чтобы грабить и опустошать всю страну” [100]. Буссов и есть яркий образец авантюриста-кондотьера, представителя “класса людей, который жил войной и для войны”. Хроника же Буссова — столь же яркий памятник оправдания и восхваления как самого автора, так и его собратий по оружию, иностранных наемников в России.
Характер идеологических воззрений Буссова отразился на содержании его Хроники, как в особом внимании к теме о “немцах”, так и в изображении “немцев” главными “героями” событий во время военных действий — начиная с битвы при Добрыничах 1605 г. и кончая мартовскими боями 1611 г. в Москве.
Идеологические воззрения Буссова сказались и на его трактовке восстания Болотникова, где основное внимание Буссов сосредоточивает на чисто внешнем описании событий, игнорируя социальный характер борьбы; Болотников же изображается не вождем крестьянской войны против феодалов, а “благородным героем”, давшим обет верности “царю Димитрию” и павшим жертвой преданности своему “государю”. Безразличие Буссова к интересам народных масс и их борьбе отразилось в ироническом прозвище “Herr Omnis”, под которым в Хронике Буссова выступает народ. (Впрочем, этот латинизм может быть отнесен и за счет Бера).
Таким образом, в описании и оценке Буссовым исторических событий и лиц выступает определенная тенденция, обусловленная характером идеологических позиций автора.
В идеологических воззрениях Буссова необходимо, однако, подчеркнуть и другую сторону. Воззрения эти можно было бы назвать идеологией своеобразного “кондотьеризма”, для которого главный интерес представляет сама война как таковая, как источник и средство обогащения и которому в равной степени далеки и чужды политические цели и интересы всех борющихся сторон. Такое отсутствие глубоких интересов и прочных связей как с лагерем Шуйского, так и с лагерем польско-шведских интервентов не только отразилось на биографии Буссова (побывавшего и у Шуйского, и у Болотникова, и у Лжедимитрия II, и у поляков, и, наконец, уехавшего из России) [101], но и сказалось на его позиции в отношении событий крестьянской войны и иностранной интервенции, создав возможность для него более или менее объективного и критического отношения и к Шуйскому, и к Лжедимитрию II и, с другой стороны, выразившись в благожелательном отношении Буссова к Болотникову и даже в признании правомерности освободительной борьбы крестьян против тушинцев и польских интервентов (см. стр. 157—158).
Кондотьеризм Буссова сказался на содержании его Хроники и еще в одном отношении. Будучи профессиональным солдатом, “опытным в военном искусстве”, Буссов и в своей Хронике выступает прежде всего именно как военный писатель. Как правильно отметил Куник: “В своей Хронике направляет он взор предпочтительно на военные события, рисуя живо битвы и военные сцены, очень часто пользуется терминами „герой“, „смелый герой“, показывает свое удовольствие, если он говорит о смелом и счастливо проведенном действии, и принимает там и тут вид опытного мастера, если он говорит о какой-либо тонкой операции какого-либо военачальника” [102]. Эта профессиональная компетентность Буссова в военных вопросах придает особую ценность всему тому материалу, который относится к описанию военных событий и военных действий, занимающему столь большое место в Хронике Буссова.
Итак, идеологические воззрения Буссова сказались на содержании его Хроники в двояком отношении: с одной стороны, в тенденциозности и апологетическом характере освещения ряда вопросов, но с другой стороны, в относительной объективности и профессиональной точности в описании событий. К этому надо добавить отмеченную уже выше специфическую черту Буссова-писателя, заключающуюся в сознательном стремлении к максимальной сдержанности в отношении
