Дружина Осорьин, сын муромскаго помещика и биограф своей матери Иулиании, известен по грамотам 1625—1640 гг. как губной староста города Мурома. Биография матери написана им вскоре по погребении другаго сына ея в 1614 г., когда открыли ея гроб. Разбор этого жития — дело историко-литературной критики, которая уже не раз обращалась к нему. Черты помещичьяго быта XVI—XVII вв. в этой биографии отступают для читателя на второй план перед ея литературным значением: это, собственно, не житие, а мастерская характеристика, в которой Осорьин нарисовал в лице своей матери идеальный образ древнерусской женщины. После повести современника об Александре Невском Осорьин едва ли не впервые выводит читателя из сферы агиобиографии и дает ему простую биографию светской женщины, даже перед смертью не сподобившейся ангельскаго образа. Необычной задаче труда соответствует и его внешняя форма: начав его предисловием в духе житий, Осорьин описал жизнь матери не без литературных украшений; но сыновнее чувство помогло ему выйти из тесных рамок агиобиографии и обойтись без ея условных красок и приемов.
Житие затворника Иринарха, подвизавшегося в Борисоглебском монастыре на Устье, написано учеником его Александром по завещанию учителя и, как можно думать, вскоре после его кончины в 1616 г. Одно из последних посмертных чудес, приложенных к житию, помечено 1633 г., а последнее 1693 г; но по изложению их видно, что они записывались позднее жития постепенно, разными людьми и даже в разных местах. Простой разсказ Александра, сообщая несколько любопытных черт из истории Смутнаго времени, особенно ярко рисует падение монастырской дисциплины и нравственную распущенность, обнаружившуюся в русском монашестве с половины XVI в.
Несколько любопытных черт из жизни сельскаго населения на дальнем Севере дает длинный ряд чудес, приложенных к сказанию об Артемие Веркольском, писанному жителем Верколы по благословению митр. Новгородскаго Макария (1619—1627). Этот ряд, начинаясь с 1584 г., оканчивается чудом 1618-го и с 1605 г. записывался автором со слов самих исцеленных: по-видимому, сказание составлено вскоре по принятии епархии Макарием в управление.
В рукописях XVI в. встречается простое по составу и изложению житие Макария Желтоводскаго, без ясных указаний на время и место написания. Герман Тулупов поместил в сборнике 1633 г. другую, более пространную редакцию жития, составленную бойким пером, с изысканной витиеватостью. Этот редактор, сказав, что и до него писали о Макарие, прибавляет: «Еже что от слышавших и видевших и писавших известихся, сие просто и вообразих». Биографическия известия этой редакции взяты из первой большею частью с переделкой изложения, иногда в дословном извлечении. Патриарх Филарет в 1618 г. писал царю, что произведено церковное следствие о чудесах Макария, спрошены 74 исцеленных; патриарх обещал прислать и житие с подлинной росписью чудес. В новой редакции прибавлено к чудесам прежней еще 6, и первое из них помечено 1615 г.; но нет намека ни на церковное следствие, ни на многочисленныя исцеления, о которых писал Филарет.
Житие Галактиона, сына казненнаго кн. Ивана Бельскаго, любопытно чертами, характеризующими древнерусский взгляд на отшельничество. Лет через 30 по смерти Галактиона (в 1612 г.) по поводу построения жителями Вологды храма и обители в искусственной пустыне Галактиона, архиеп. Вологодский Варлаам (1627—1645) поручил составить его житие одному из иноков, поступивших в новый монастырь. Впоследствии прибавили в житие чудо 1652 г., записанное казначеем Ефремом и братией со слов исцеленнаго.
В XVII в. соловецкая братия произвела новый ряд сказаний о святых. Новость о сотруднике Зосимы и Савватия Германе составлена, как видно, вскоре по обретении мощей его в 1627 г.: описывая кончину Германа, биограф, соловецкий инок, писавший, по его словам, в старости, замечает, что слышал об этом давно, еще в юные годы, от старца, который помнил, «како преставися и где погребеса авва Герман». Биограф сам указывает источник своих сведений о жизни Германа: «Что обретаем в житии преподобных о сем постнике, то и пишем». Его повесть — выборка известий о Германе из старой биографии Савватия и Зосимы, из которой дословно выписан и разсказ Досифея о ея составлении. Сохранились записки о соловецком игумене Иринархе (1614—1626), составленныя соловецким монахом, потом калязинским игуменом Иларионом. На время составления их указывает одно из прибавленных позднее видений монастырскаго кузнеца, которому во сне Иринарх велел сказать Илариону, чтобы он не кичился своим умом: это было в 1644 г. В записках изложен ряд отдельных разсказов о посмертных явлениях Иринарха разным инокам и беломорским промышленникам, со слов которых они записаны без притязаний на литературное искусство: только в начале передан один эпизод из последних дней игуменства Иринарха. Соловецкий монах Сергий, потом Ипатьевский архимандрит, бывший очевидцем перенесения мощей Иоанна и Логгина Яренгских в 1638 г., вскоре после того написал витиеватое сказание об этих чудотворцах, не лишенное литературнаго искусства и оригинальных приемов. Он говорит, что нашел о чудесах святых «на хартиях написано невеждами простою беседою, не презрех же сего неукрашено оставити». Еще в конце XVI в. соловецкий монах Варлаам, живший в Яренге в качестве монастырскаго прикащика и приходскаго священника, написал тетради о явлении и чудесах Иоанна и Логгина. В одной соловецкой рукописи сохранились отрывки из этих тетрадей вместе с другими записками и документами по делу о яренгских чудотворцах, служившими материалом для Сергиева сказания. По указаниям на разложение монастырскаго общежития и на условия монастырской жизни в Поморском крае XVII в. очень любопытно житие соловецкаго постриженника Дамиана Юрьегорскаго. Оно составлено не позже половины XVII в.: в двух приложенных к нему чудесах ясно указано, что они записаны особо после жития, а первое из них относится к 1656 г. Неизвестно, кем и где написано это житие. Впоследствии составлен был ряд повестей о соловецких пустынниках первой половины XVII в., из среды которых вышел Дамиан, и здесь находим известие, что эти повести писаны самовидцами, жившими на Соловках: одним из них был монах Иларион, живший около соловецкой пустыни Дамиана: по-видимому, это автор записок об Иринархе. Две из этих повестей — об Андрее и Дамиане — выписаны из указаннаго жития последняго. Чудеса Савватия и Зосимы продолжали записывать в Соловецком монастыре, и после игумена Филиппа в рукописях XVII в. встречается ряд их, идущий до половины XVII в. В них есть любопытныя историко-географическия указания и разсеяно много ярких черт из жизни Поморья того времени. В 1679 г. по поручению Соловецкаго архимандрита Макария службы соловецким основателям и записки о них Максима Грека и Досифея с позднейшими чудесами, исправленныя, соединены были в один сборник, которому дали название Соловецкаго патерика.
Две части, из которых состоит житие Адриана Пошехонскаго, повесть о жизни его и слово об открытии мощей в 1626 г. с чудесами, за тем следовавшими, писаны в разное время. В первой, подвергшейся позднейшим поправкам, уцелели указания на автора, писавшаго в конце царствования Ивана Грознаго: он молится о победе над поганым царем Девликерием. Слово о мощах составлено в 1626—1643 гг., когда совершились разсказанныя в нем чудеса, которыя автор описывает как очевидец или со слов исцеленных. Составители обеих частей жития плохие грамотеи: стараясь выражаться по-книжному, они постоянно впадают в тяжкия грамматическия ошибки и сбиваются на разговорную речь. Зато безыскусственный разсказ обоих полон любопытных подробностей об отношениях пустынников к крестьянам, о монастырском и сельском быте XVI и XVII вв.
Житие Адриана и Ферапонта Монзенских принадлежит к числу любопытнейших источников для истории древнерусской колонизации, но испорчено противоречиями в хронологическом счете, какой ведет оно описываемым событиям. По недостатку известий едва ли возможно вполне разъяснить эти противоречия. Биограф приводит известие, что Ферапонт преставился в 1585 г., прожив в Монзенском монастыре 2½ г. Но по счету самого автора голод 1601 г. был 13 лет спустя по смерти Ферапонта, точно так же по его счету Адриан скончался в 1619 г. чрез 30 лет по смерти Ферапонта; притом Монзенский монастырь основался не раньше 1595-го, когда собрат Адриана Пафнутий, сбиравшийся идти с ним на Монзу, сделался Чудовским архимандритом; наконец, по ходу разсказа в житии, Ферапонт был еще жив во время ссоры монзенской братии с игуменом Павлова Обнорскаго монастыря Иоилем, который занимал это место в 1597—1605 гг. Биограф говорит, что кончил житие чрез 39 лет по смерти Ферапонта. Но оно написано много лет спустя по приходе автора в обитель, когда он стал уже строителем монастыря и иеромонахом, и он сам говорит, что пришел в монастырь в 1626 г. По-видимому, Ферапонт умер в 1598—1599 гг. и хронологические заметки биографа не все точны; надежнее его указания на упоминаемыя им лица. Написав биографию, он послал в Прилуцкий Димитриев монастырь попросить у игумена Антония для поверки своего труда записок его о Монзенском монастыре, но узнал, что Антония уже нет на свете; следовательно, житие написано около 1644 г., когда умер Антоний. Эти хронологическия неточности отчасти объясняются источниками биографа. Поступив послушником в келью втораго игумена монзенскаго Григория, он прочитал у него «краткое писание» о начале монастыря. Потом в Прилуцком монастыре игумен Антоний, бывший духовником Адриана, дал ему писание, в котором «многа написана быша» о Монзенском монастыре и о Ферапонте. Биограф читал долго это писание, но не снял с него копии, а впоследствии оно утонуло на Двине вместе с другими вещами Антония. Было и другое писание о жизни и чудесах Ферапонта, составленное первым монзенским игуменом, также Антонием по имени, перешедшим потом в Воскресенский Солигалицкий монастырь; но когда биограф явился к нему попросить этих записок, их автор с сердечным сокрушением объявил ему, что оне сгорели вместе с его книгами в Солигаличе. Таким образом, биограф дополнял сообщенное Григорием краткое писание лишь изустными разсказами современников Ферапонта и тем, что удержалось в его памяти из записок Адрианова духовника. Из последних чудес в житии видно, что автор стал потом игуменом монастыря; но по недостатку известий нет возможности угадать имя этого третьяго Монзенскаго игумена. Интерес биографии увеличивается простотою изложения и состава, которая сообщает ей характер первоначальных необработанных записок.
