В ночь после закрытия думской сессии – с 16 на 17 декабря – произошло событие, которое по своим последствиям может быть поставлено наравне с думскими речами 1 ноября. В особняке Ф. Ф. Юсупова был убит Распутин; его заманили туда в гости и после неудачной попытки отравления застрелили; тело было увезено на острова и сброшено с моста в полынью. В убийстве принимал участие В. М. Пуришкевич, речь которого толкнула на это дело нескольких молодых людей из высшего общества.
Уверовав в распутинскую легенду, участники убийства полагали, что они устраняют источник зла и спасают Россию и династию. На самом деле они только припечатали распутинскую легенду кровавым клеймом, укрепили и увеличили ее значение в глазах широких масс. Реакция в народе, впрочем, не всегда была тою же, что на верхах общества. Сторонний свидетель, французский посол Палеолог, со слов костромского помещика князя О. пишет, что среди крестьян стали говорить: вот был при царе человек из народа, он защищал народ против придворных, они его и убили. Это подтверждал редактор «Колокола» Скворцов, говоривший, что в народе убийство Распутина считают «дурным предзнаменованием».
Далее, убийство Распутина сразу показало, что его «влияние» было чистейшим мифом; ничего не переменилось в политике власти; не прекратились и разговоры о «темных силах», только эти силы стали искать уже выше. «День» (20.xii) писал: «Темные силы – это стало псевдонимом Распутина. В действительности среди темных сил Распутин был величиной ничтожной, и темные силы как были, так и остались. Распутин давал возможность не замечать их». Для врагов императорской власти главной «темной силой» был сам государь, в котором эта власть воплощалась и которым она держалась.
Если бы Распутин имел то значение, которое ему приписывалось, его убийство должно было успокоить страсти; произошло обратное: всем вдруг стало ясно, что дело вовсе не в «старце», и борьба разгорелась с новой силой. Именно с этого дня начали множиться слухи о заговорах среди высших представителей общества, среди офицеров гвардии. Движение теперь направлялось прямо против императорской четы: маска была сброшена. Тут еще в большей мере, чем про речь Милюкова, можно сказать: участники убийства не этого хотели…
Государь получил телеграмму государыни об исчезновении Распутина в Ставке 18 декабря, во время совещания командующих всеми фронтами. Он немедленно выехал в Царское Село. Он понимал, что дело отнюдь не в Распутине: если вблизи престола начались убийства с «патриотическими целями», нельзя учесть, докуда дело может дойти. Опасность могла грозить и царской семье.
Прибыв в Петроград 19 декабря (утром в этот день было найдено в реке тело Распутина), государь взял на себя руководство общим положением. Прежде всего необходимо было составить правительство из людей, которым государь считал возможным лично доверять. Опасность была реальной; убийство Распутина показало, что от мятежных толков начинают переходить к действиям. Оценка людей поневоле становилась иной. Люди энергичные и талантливые могли оказаться не на месте, могли принести вред, если бы они оказались ненадежными. Нужно было обставить все так, чтобы сделать невозможным дворцовый переворот или террористический акт на верхах. В этих условиях Протопопов, хотя и технически слабый, становился необходимым, так как его личная преданность была вне сомнений: из управляющего министерством он был назначен министром внутренних дел. Протопопов имел также одно бесспорное преимущество перед своими коллегами: он один хорошо знал противника, с которым приходилось иметь дело. Его было трудно обмануть. «Он явный и открытый наш противник», – сказал о нем Гучков, бывший в ту пору явным и открытым врагом государя.
Министром юстиции вместо А. А. Макарова стал правый сенатор Н. А. Добровольский, сотрудник Щегловитова. А. Ф. Трепов в новых условиях возобновил свою просьбу об отставке: на этот раз она была принята. Премьером был назначен Н. Д. Голицын, пожилой сановник, ранее не занимавший высоких постов, но имевший одно неоценимое достоинство: и государь, и государыня знали его лично и были абсолютно уверены в его лояльности к ним.
Генерал Шуваев был заменен бывшим товарищем военного министра М. А. Беляевым, человеком европейски образованным (это было существенно, ввиду предстоявшей международной конференции) и лично преданным императорской чете.
Либеральный министр народного просвещения граф П. Н. Игнатьев, два года сохранявший свой пост, несмотря на резкие нападки правых, подал прошение, в котором умолял снять с него «непосильное бремя служения против велений совести». Государь, который незадолго перед тем сам убеждал графа Игнатьева остаться на посту по соображениям патриотизма, внял его просьбе.[260] В эту грозную минуту он не хотел никого принуждать ему служить.
Остальные министры (среди них находилось к этому времени немало выдающихся специалистов своего дела) пребыли верными до конца.[261]
Учитывая колебания, обнаружившиеся в среде Государственного совета, государь при опубликовании списка присутствующих по 1917 г. назначил 8 новых членов Совета, переведя в разряд неприсутствующих 16 старых членов. Все назначенные были правые – они заменили 8 членов центра, 4 беспартийных и 4 правых (в том числе Штюрмера). Председателем Государственного совета был назначен И. Г. Щегловитов. Правые и правый центр вновь получили преобладание в верхней палате. Два сановника, исключенные из списка присутствующих, в виде протеста сложили с себя звание членов Государственного совета. Государь с горечью видел, как смута в умах распространяется на самую близкую ему среду. Верхи русского общества, державшиеся обычно далеко от политики, почувствовали тревогу за будущее, но не находили других путей, как послушное повторение требований блока. Отдельные великие князья обращались к государю с советами – назначить «более популярных» министров сотрудничать с Думой. По поводу мер, связанных с убийством Распутина (лица, заподозренные в соучастии, были сначала подвергнуты домашнему аресту, а затем высланы в свои имения, великий князь Дмитрий Павлович был отправлен на персидский фронт), члены императорской фамилии составили на имя государя коллективное обращение с просьбой «переменить свое решение и положить гнев на милость».
Негодование и скорбь в ответе государя: «Никому не дано право заниматься убийствами. Знаю, что совесть многим не дает покоя. Удивляюсь вашему обращению ко мне».
Великому князю Николаю Михайловичу было предписано выехать в его имение Грушевку (Херсонской губ.); великий князь Кирилл Владимирович был командирован на Мурман, великий князь Борис Владимирович – на Кавказ. Меры эти были приняты потому, что политическое головокружение на верхах общества достигло высшей точки в период Нового года. Дошло до того, что представитель Союза городов, тифлисский городской голова Хатисов, ездил на Кавказ предлагать великому князю Николаю Николаевичу произвести переворот и провозгласить себя царем (бывший Верховный главнокомандующий отверг это предложение, ссылаясь на монархические чувства армии). Другие члены императорской фамилии открыто говорили с французским послом о желательности дворцового переворота.
Настроение общества, не говоря уже о широких массах, не благоприятствовало перевороту. Председатель Центрального комитета Конституционно-демократической партии П. Д. Долгоруков писал (в январе 1917 г.): «Дворцовый переворот не только нежелателен, а скорее гибелен для России, так как среди дома Романовых нет ни одного, кто бы мог заменить нашего Государя. Дворцовый переворот не может дать никого, кто явился бы общепризнанным преемником монархической власти на русском престоле». Долгоруков заключал, что переворот только превратил бы монархистов в республиканцев.
Измена бродила вокруг престола – измена, оправдывавшая себя патриотическими соображениями. Но к чести высшего общества, к чести гвардейского офицерства, можно сказать: эта измена так и не воплотилась в жизнь: очевидно, какой-то остаток монархической лояльности удерживал одурманенные умы на пороге преступления.
В конце концов только та группа, которая заранее поставила себе целью свержение императора Николая II, продолжала разрабатывать планы дворцового или военного переворота. Об этих планах рассказывал тот же А. И. Гучков: «…Я ведь не только платонически сочувствовал этим действиям, я принимал активные меры… Провести это было трудно технически… план заключался в том (я только имен называть не буду),[262] чтобы захватить по дороге между Царским Селом и Ставкой императорский поезд, вынудить отречение, затем одновременно, при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было рассчитывать, арестовать существующее правительство и затем объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят собой правительство… Надо было найти часть, которая была бы расположена для целей охраны ж. д. пути, а это было трудно». Трудности, по словам Гучкова, были не только технические: «У многих были известные принципы, верования и симпатии, для многих это представляло трагедию… требовалась с нашей стороны известная осторожность».[263]
