III. Еврейский вопрос как причина причин. «Чем грознее стучит во все двери революция, говорится в этой статье, тем настойчивее вопрос: кто же её заряжает и направляет, откуда её неисчерпаемые средства, возрастающая энергия, широко разветвлённый план разрушения Империи? Одними дефектами старого режима нельзя объяснить взрыва бешеных страстей, воплотившихся в мятеже. При пассивности русского человека, нужны были могучие толчки извне, чтобы пробудить в нём ожесточённость и злобу, чтобы привести его в состояние разнузданности и озверелости, при котором мы теперь столь часто присутствуем...
Хождение в народ, игра в народный гнев, инсценирование всех ужасов смуты давно входили в политическую программу нашей болезненно-экзальтированной интеллигенции, молившейся «неведомым богам», Но от этого протеста, нередко обличённого в боевую, террористическую форму, до страшной картины распада государственных начал, перед которой мы стоим, целая пропасть, дающая повод теряться в самых неразрешимых догадках, откуда вдруг вспыхнуло испепеляющее нас пламя?
Сами по себе русские революционеры в большинстве — идеалисты, являющиеся орудием в чужих руках. Ничего грандиозно задуманного они не выполняли, да, по-видимому, и выполнить не могут. «Русский бунт бессмысленный и беспощадный, по определению великого поэта, остаётся в начале XX века тем же, чем был при Тушинском «воре» и Заруцком, при Разине и Пугачёве. Даже декабристы при всей их талантливости, а отчасти и уме, не вдохнули в доставившее им славу движение ничего нового, животворящего. Унылая, безбрежная равнина нашей действительности всё та же. Мы — вечно обманывающаяся в своём фактически призрачном величии, глубоко несчастная нация.
«На Западе это раньше других поняли не менее нас суетные и безмерно испытанные историческими несчастиями поляки, рядом поколений накопляющие огромный запас культурных сил для возрождения отчизны. На Востоке нас раньше всех разглядели, оценили и покорили демонически одаренные японцы. Но был ещё некто, близко соприкасающийся с нашей ржавой государственностью, беспечностью масс и преждевременной дряхлостью строя, это был иудей, нашедший в пределах ширившегося Русского царства много соблазна для прочной оседлости, работы и наживы, но стесненный в правах, фанатически ищущий простора для кипучей деятельности среди вялого, ленивого, неустойчивого населения. Поставив нам ультиматум в такой исторический момент, когда мы политически одиноки и унижены войной, когда граждане истребляют друг друга, общество равнодушно или злорадно, печать же служит смертоносным тараном для всех устоев старорусской жизни, — со стороны иудейства то, что называется мастерский удар.
Нам только что пришлось встретиться и долго говорить с одним американцем (неиудеем), прекрасно осведомлённым о том, что думают финансисты за океаном и в Западной Европе. По его мнению, для России сейчас исход один: «смириться перед блеском иудейского капитала, призвать иудеев на место варягов, т.е. дать евреям равноправность и ждать, что тогда немедленно, по мановению таинственного жезла, русская революция стихнет, уползёт в высылающие её логовища».
Доводы американца, весьма непосредственно взирающего на положение вещей, не представляют ничего неожиданного, но наводят на очень простые вопросы: жизнеспособно ли окажется государство, которому искусственно разжигаемой смутой и политическими убийствами за материальные блага навяжут при помощи угроз извне осуществление еврейского равноправия?..
Сейчас евреи говорят открыто:
«Жалкий народ! Революция — это мы, это наше детище, наше создание... Мы тебя просветили анархической пропагандой, мы в твоих скудоумных учебных заведениях убили дисциплину и знание, мы подняли твою чернь на забастовки и «иллюминации», мы ей дали оружие и бомбы, чтобы смести всякие преграды на путях к нашему торжеству... Дело за малым. Убедившись в нашем победном могуществе и в области предприимчивости на всех поприщах, и в области революционных успехов, твои вожди теперь должны сказать иудеям: «придите и володейте нами, сделайте из нас первоклассную и богатейшую державу, верните нам развенчанное значение в мире, одним словом, пощадите и спасите нас!»
При такой постановке вопроса правительству надо придти к окончательным решениям, всё взвесив и уяснив себе вполне, примут ли их те миллионы, пока ещё апатичных, скорее всего нейтральных при нынешнем террористическом поединке подданных, которые считаются ядром государства: встанут ли они ураганом против власти, дающей равноправие иудеям, или нет? Способно ли еврейство само сейчас совладать с революцией, в которой оно считает себя авангардом? Не поздно ли от стремительного решения еврейского вопроса ждать конца ужасам и смутам?..
Вот какими указаниями даже мудрейшие из мудрых могли бы отвечать, но едва ли, в данную минуту осветили бы истинное положение, переживаемое Россией. Революционная гангрена грозит ей гибелью, принятие ультиматума тех, кто финансирует и направляет смуту, — тоже горшее из зол... Неужели нет возможности узнать, что же в общем думает и как собственно настроена русская народная масса?
Нам же сдаётся, что правительство, которое своим «либеральным» попустительством довело дело до возможности такого позорного ультиматума или хотя бы только до возможности возникновения слуха о таковом унизительном предложении, как о чём то правдоподобном, никогда не будет иметь мужества обратиться за разрешением этого вопроса к настоящему Русскому Народу, который, без сомнения, скажет, что сама постановка вопроса есть уже оскорбление народной гордости. Поэтому народный голос должен грозно раздаться и предупредить правительство, что Русский Народ не согласен идти в иудейскую кабалу и требует, чтобы правительство уважало само и других заставляло уважать русскую народную гордость».
* * *
г). Еврейство само по себе не могло бы, однако, создать того положения, в котором находится Россия. Оно не имело бы возможности достигнуть таких результатов даже при условии, что Нессельроде и Гирс успели в значительной степени заразить иудаизмом и само министерство иностранных дел.
Источники японской войны ближе всего определяются походом в Китай. Но для него совсем не было надобности, а если не удалось избежать его, то главным образом, кажется, благодаря нашему же посланнику, еврею Гирсу — одному из сыновей министра. Живя добрыми соседями издавна, мы, в глазах китайцев, не относились к тем «рыжим варварам», которые ограбили Поднебесную Империю в 1859 году, навязали ей опиум и эксплуатировали всячески, а в заключение, извели её назойливостью, интригами и торговой недобросовестностью своих миссионеров. Заправляемое китайской императрицей, восстание «Больших Кулаков» могло быть отклонено от нападения на русскую миссию, но это, разумеется, не входило в комбинацию международного еврейства, масонов и Англии, которыми, по-видимому, заранее изготовлялось то, что мы переживаем ныне. А если припомнить, что «Большие Кулаки» — своего рода масоны, то вопрос становится ещё яснее.
В то же время очень темно и всё, что касается роли бывшего русским послом в Париже, еврея Моренгейма, — как среди панамской эпопеи, так и на пути столь важного для Англии дела, каким является пересмотр процесса Дрейфуса. Тем не менее, достаточно поверхностного знакомства с иудаизмом и дальновидностью Альбиона, чтобы не сомневаться в симпатиях нашего посла. Настанет, быть может, время, и раскроются тайны, пред которыми померкнет дутая «слава» того же Моренгейма по «заключению франко-русского союза».
Так или иначе, но, будучи логическим развитием инцидента с Фашодой, бурская война строго подсказала Англии неотложность договора с Японией, а война в Манчжурии принесла жатву, посеянную нами же самими в Китае. Верховный мастер английских масонов, став Эдуардом VII, не изменился. Политика Великобритании в психологический момент была представлена в Париже племянницей Чамберлена, вслед за прибытием которой заварилась та каша и поднялась та кутерьма, которые известны под именем пересмотра Дрейфуса. Довольно упомянуть о лихорадочном бреде обоих полушарий под влиянием еврейско-масонских телеграмм, чтобы составить себе понятие о горе Франции, растерзываемой наёмными сторонниками «невинного страдальца».
Весьма поучительно, но долго было бы говорить о метаморфозе того предательства, которое, невзирая на подвиги её сынов — Монтеля, Мореса и Маршана, привело Францию к унижению пред Англией в Фашоде... И кто знает, возникла ли бы ещё японская война, если бы дипломатия наша была поменьше иудаизированна и своевременно поддержала бы Францию?!.. Во всяком случае несомненно, что лишь дешёвое торжество в Фашоде придало Англии смелость начать и трансвальский разбой. Победа же над бурами, добытая безнаказанно среди весьма опасных условий, и общее негодование, вызванное «просвещёнными мореплавателями», особенно в России, в связи с невежеством русской дипломатии, оттолкнувшей руку дружбы, протянутую Японией, достаточно мотивируют всё дальнейшее.