Такие призывы к массовому убийству были невозможны ни для деятелей французской революции, ни для участников Белого движения. Большевики сознательно призывали граждан к жестокости, заставляя их смотреть на некоторых из своих собратьев так, как смотрит во время войны солдат на всякого, кто одет в униформу врага: скорее как на абстракцию, а не как на человеческое существо. Этот кровавый психоз достиг уже чрезвычайного накала, когда прозвучали выстрелы, поразившие Урицкого и Ленина. Два этих террористических акта, — не связанные между собой, как выяснилось позднее, но в то время воспринятые как части единого организованного заговора, — открыли дорогу красному террору в собственном значении этого слова. Большинство его жертв составили заложники, выбранные случайно, главным образом по признаку социального происхождения, материального достатка или каких-то связей со старым режимом. Большевикам нужны были массовые убийства не только потому, что они позволяли устранить конкретные угрозы режиму, но также и потому, что были средством устрашения и психологического подавления граждан.
Красный террор был формально введен двумя декретами — от 4 и от 5 сентября — за подписью комиссаров внутренних дел и юстиции.
Первый декрет узаконивал практику взятия заложников*. Это была варварская мера, восходившая к самым мрачным периодам человеческой истории; международные трибуналы после второй мировой войны квалифицировали ее как военное преступление. Заложников, арестованных ЧК, предполагалось казнить в ответ на будущие возможные покушения на большевистских лидеров или на любые другие действия, направленные против режима. В действительности их день и ночь выстраивали перед расстрельными командами. Эти массовые убийства были официально санкционированы «Приказом о заложниках», подписанным комиссаром внутренних дел Г.И.Петровским 4 сентября 1918 года, за день до обнародования декрета, провозглашавшего начало красного террора. Этот приказ был передан по прямому проводу во все местные Советы:
* Самое раннее упоминание о заложниках содержится в речи Троцкого, произнесенной 11 ноября 1917 г. Он заявил, что пленных юнкеров будут держать в качестве заложников: «Если нашим врагам доведется брать наших пленными, то пусть знают они, каждого рабочего и солдата мы будем обменивать на 5 юнкеров» (Известия. 1917. 12 нояб. №211. С. 2.)
«Убийство Володарского, убийство Урицкого и ранение председателя Совета народных комиссаров Владимира Ильича Ленина, массовые десятками тысяч расстрелы наших товарищей в Финляндии, на Украине и, наконец, на Дону и в Чехословании, постоянно открываемые заговоры в тылу наших армий, открытое признание правых эсеров и прочей контрреволюционной сволочи в этих заговорах и в то же время чрезвычайно ничтожное количество серьезных репрессий и массовых расстрелов белогвардейцев и буржуазии со стороны Советов показывают, что, несмотря на постоянные слова о массовом терроре против эсеров, белогвардейцев и буржуазии, этого террора на деле нет.
С таким положением должно быть решительно покончено. Расхлябанности и миндальничанью должен быть немедленно положен конец. Все известные местные Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен приниматься [так!] безоговорочно массовый расстрел. Местные губисполкомы должны проявлять в этом направлении особую инициативу. Отделы управления через милицию и чрезвычайные комиссии должны принять все меры к выяснению и аресту всех скрывающихся под чужими именами и фамилиями лиц с безусловным расстрелом всех замешанных в белогвардейской работе.
Все означенные меры должны быть проведены немедленно. О всяких нерешительных в этом направлении действиях тех или иных органов местных Советов <...> немедленно донести народному комиссариату внутренних дел.
Тыл наших армий должен быть, наконец, окончательно очищен от всякой белогвардейщины и всех подлых заговорщиков против власти рабочего класса и беднейшего крестьянства. Ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора.
Получение означенной телеграммы подтвердите.
Передать уездным Советам. Наркомвнудел Петровский»80.
Этот из ряда вон выходящий документ не только разрешал, но требовал введения повального террора — под страхом наказания за то, что в нем было обозначено как «расхлябанность и миндальничанье», то есть за любые проявления гуманного отношения к предполагаемым жертвам. Советские власти были поставлены перед необходимостью организовывать массовые убийства, — в противном случае они рисковали сами попасть в число «контрреволюционеров».
Вторым документом, официально обосновавшим красный террор, стала принятая 5 сентября 1918 года «Резолюция», одобренная Совнаркомом и подписанная народным комиссаром юстиции Д.И.Курским81. В ней говорилось, что Совнарком, заслушав доклад председателя ЧК, принял решение усилить политику террора. «Классовые враги» режима подлежали «изоляции в концентрационных лагерях», а «все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам», — немедленному расстрелу.
Советская историческая и источниковедческая наука обходит молчанием вопрос о происхождении этих документов. Они не включены в собрания декретов советской власти. Имя Ленина в связи с ними никогда не упоминается, хотя известно, что он настаивал на необходимости взятия заложников в ходе классовой войны82. Кто же тогда был автором этих декретов? Считается, что Ленин в то время был еще слишком слаб от потери крови, чтобы принимать участие в делах государства. Однако трудно поверить, что столь важные решения могли быть приняты двумя комиссарами без его прямого одобрения. Подозрение, что автором двух декретов, положивших начало красному террору, в действительности был Ленин, подтверждается тем фактом, что 5 сентября он оказался в силах поставить свою подпись под незначительным декретом, касающимся русско-германских отношений. Наличие этой подписи если и не доказывает личное участие Ленина в развязывании красного террора, то, по крайней мере, позволяет оспорить довод о физической невозможности его участия в подготовке текста «Резолюции».
31 августа, даже прежде чем на этот счет были отданы официальные распоряжения, нижегородская ЧК захватила и расстреляла 41 заложника — из числа людей, принадлежавших к «вражескому лагерю». Как свидетельствует список этих жертв, среди них были главным образом бывшие офицеры, «капиталисты» и священники84. В Петрограде Зиновьев, как будто во исправление «мягкости», в которой уличил его Ленин, приказал разом расстрелять 512 заложников. В эту группу входило много людей, которые из-за своих связей со старым режимом несколько месяцев провели в тюрьме и, следовательно, никак не могли быть причастны к покушениям на большевистских лидеров85. В Москве по приказу Дзержинского были расстреляны несколько человек, занимавших высокие посты в царском правительстве и находившихся в заключении с 1917 года, в том числе бывший министр юстиции И.Г.Щегловитов, три бывших министра внутренних дел — А.Н.Хвостов, Н.А.Маклаков и АД.Протопопов, бывший начальник департамента полиции С.П.Белецкий и один епископ. Никто из них уже давно не представлял угрозы режиму. Невольно складывается впечатление, что их убийство было актом личной мести Дзержинского, ибо в те годы, когда он находился в тюрьме, эти люди руководили правосудием и полицией*.
* Пятнадцать лет спустя события развивались аналогичным образом в Германии. Когда нацисты пришли к власти, члены штурмовых бригад часто выбирали для избиений и пыток своих личных врагов, в том числе судей, выносивших им приговоры в период Веймарской республики (см.: Kaminski A. Konzentrationslager 1896 bis heute: Eine Analyse. Stuttgart, 1982. S. 87-88).
Теперь агенты ЧК получили распоряжение поступать с врагами режима по своему усмотрению. В циркуляре по ЧК №47, подписанном Петерсом, было прямо сказано, что «в своей деятельности ЧК совершенно независима и может проводить обыски, аресты и казни, отчеты о которых должны быть представлены в Совнарком и Центральный исполнительный комитет»86. Получив такую власть и будучи постоянно подогреваемы угрозами из Москвы, областные и районные ЧК по всей советской России энергично принялись за работу. В течение сентября коммунистическая печать публиковала текущие отчеты о ходе красного террора в различных регионах, и каждый день приносил сообщения о новых казнях. Иногда указывалось лишь общее число расстрелянных, иногда назывались их фамилии и род занятий. В последнем случае часто добавлялась аббревиатура «кр.», означавшая «контрреволюционную деятельность». В конце сентября стал выходить «Еженедельник ЧК» — ведомственный орган, призванный путем обмена информацией и опытом помогать в работе чекистской братии. В нем регулярно печатались сводки о казнях, аккуратно расписанные по губерниям, как будто речь шла о межгубернских соревнованиях по футболу.
