Глядя с высоты его собственных великих целей, отчетливо видишь, что коммунистический режим потерпел крупнейшее фиаско: он преуспел только в одном — сумел удержать власть. Но поскольку для большевиков власть была не самоцелью, а лишь средством достижения цели, одно лишь сохранение власти нельзя счесть за успех эксперимента. Большевики не делали секретов из своих задач и намерений: свержение всех режимов, основанных на частной собственности, и создание на их месте всемирного союза социалистических обществ. Однако за пределы бывшей Российской империи их режим смог перешагнуть только после Второй мировой войны, когда Советская Армия вторглась в пустое политическое пространство, образовавшееся в Западной Европе после падения Германии, китайские коммунисты взяли в свои руки власть в стране после ухода Японии, в некоторых недавних колониях с помощью Москвы установились коммунистические диктатуры.
Едва выяснилось, что экспортировать коммунизм не удается, большевики в 20-е годы занялись построением социалистического общества у себя дома. Но и это предприятие потерпело крах. Ленин надеялся сочетанием экспроприации и террора в течение нескольких месяцев превратить страну в ведущую державу — вместо того он лишь разрушил экономику, доставшуюся ему в наследство от прежнего режима. Он надеялся, что Коммунистическая партия сплоченным авангардом поведет народ к победе, однако политические разногласия, которые он подавил в стране в целом, всплыли на поверхность в самой партии. Когда рабочие отвернулись от коммунистов, а крестьяне взбунтовались, большевикам, чтобы удержаться у власти, потребовалось применить полицейские меры. Свободу действий режима все более сковывала раздутая и коррумпированная бюрократия. Добровольный союз народов обернулся империей порабощения. Ленинские выступления и писания последних двух лет открывают, помимо удивительной скудости конструктивной мысли, едва сдерживаемый гнев по поводу своего политического и экономического бессилия — даже террором не удалось справиться с привычками, укоренившимися в народе с древности. Муссолини, начало карьеры которого весьма напоминало восхождение Ленина и который, уже будучи фашистским диктатором, с симпатией взирал на коммунистический режим, еще в июле 1920 года пришел к выводу, что большевизм, «огромный, ужасный эксперимент», потерпел поражение: «Ленин художник, который работает с людьми, как другие художники работают с мрамором или металлом. Но человек тверже гранита и менее податлив, чем сталь. Шедевра не получилось. Художник потерпел фиаско. Задача оказалась выше его сил»22.
Потребовалось семьдесят лет и десятки миллионов жертв, чтобы преемник Ленина и Сталина на посту главы государства Борис Ельцин в обращении к Конгрессу Соединенных Штатов мог наконец признать: «Мир может вздохнуть с облегчением. Идол коммунизма, повсюду распространявший социальную вражду и беспримерную жестокость, внушавший страх человечеству, рухнул. Он рухнул, чтобы никогда не восстать»23.
Поражение было неизбежно и коренилось в самих предпосылках коммунистического режима. Большевизм был самой дерзновенной в истории попыткой подчинить всю жизнь страны единому плану рационализации всех и вся. Накопленную человечеством за тысячелетия мудрость предполагалось вымести, как ненужный мусор. В этом смысле это был уникальный пример применения естественных наук к делам человеческим, и оно проводилось со рвением, присущим той породе интеллигенции, которая сопротивление своим идеям воспринимает как доказательство их верности. Коммунизм не достиг успеха, потому что исходил из ошибочного учения века Просвещения, быть может, самой вредоносной идеи в истории человеческой мысли, о том, что человек есть просто некий материальный состав, лишенный души и собственных мыслей, и как таковой есть пассивный продукт податливого к воздействию окружения. Это учение позволило спроецировать личные человеческие проблемы на общество и решать их на этой широкой арене, а не в себе самих. Но коммунистический эксперимент еще раз доказал, что человек не бездушный объект, а существо, наделенное собственными желаниями и волей, подчиняющееся не механическим, а скорее биологическим законам. И сколько ни вбивать в него те или иные умозрительные теории, он все равно не сможет передать их своим детям, которые являются на свет с незамутненным сознанием и задают вопросы, которые должны были быть решены раз и навсегда. Чтобы продемонстрировать справедливость этой общепризнанной истины, потребовалось принести в жертву десятки миллионов жизней, привести в упадок великую нацию и обречь на бесчисленные страдания тех, кому посчастливилось выжить.
Как же объяснить, что расползавшийся по всем швам режим смог продержаться столько лет? Можно было бы предположить, что, невзирая на нашу оценку, он пользовался поддержкой народа. Однако, объясняя долгожительство правительства, не опирающегося на гласный мандат своих граждан, его популярностью, следует применить тот же подход и ко всякому другому авторитарному режиму, включая царизм — существование которого измеряется не десятилетиями, а веками, — и попытаться ответить на естественный вопрос, почему же царизм, столь популярный, если следовать этой логике, пал в течение нескольких дней.
* * *
Русская революция не только продемонстрировала неприложимость естественно-научных методов к делам человеческим, но и поставила глубочайшие нравственные вопросы о природе политики, а именно: о праве правительства пытаться переделать людей и перекроить общество без их на то соизволения и даже вопреки их воле, о правомочности коммунистического лозунга: «Мы приведем человечество к счастью силой!». Горький, знавший Ленина достаточно близко, сходился во взглядах с Муссолини, считавшим, что большевистский вождь обращается с людьми словно металлург с рудой24. Но это было лишь крайним выражением общего для всей радикальной интеллигенции подхода, идущего вразрез с принципом приоритета морали, а также четким выводом Канта, что человека никогда нельзя использовать только как средство достижения чужих целей, но он должен рассматриваться и как цель сам по себе. Глядя с этой точки зрения, подвиги большевиков, их готовность пожертвовать бесчисленными жизнями во имя своих целей есть чудовищное нарушение этических норм и противоречие здравому смыслу. Они не хотели признавать, что средства — благополучие и даже жизни людей — вполне реальны, тогда как цели всегда туманны и часто недостижимы. Моральный принцип, применимый в данном случае, был сформулирован Карлом Поппером: «Всякий имеет право жертвовать собой ради дела, по его представлениям заслуживающего того. Но никто не имеет права жертвовать другими или побуждать других жертвовать собой ради идеала»25.
Ипполит Тэн из своего монументального исследования Французской революции извлек урок, который он сам назвал «детским», а именно, что «человеческое общество, в особенности общество современное, вещь необъятная и сложная»26. Большой соблазн дополнить это наблюдение естественным выводом: поскольку современное общество такое «необъятное и сложное» и поэтому не поддается пониманию, нелепо и невозможно навязывать ему схему поведения, не говоря уже о попытке переделать его. Чего нельзя понять, тем нельзя и управлять. Трагическая история русской революции — такой, какой она в действительности была, а не такой, какой представлялась в воображении той части интеллектуалов, которая видела в ней благородную попытку возвысить человечество, — учит тому, что политическая власть не должна использоваться в идеологических целях. Лучше всего оставить людей такими, какие они есть. Говоря словами, которые Оскар Уайльд вложил в уста китайского мудреца, нельзя управлять человеческим родом, можно лишь оставить его в покое.
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 49. С. 15.
2 Бухарин Н., Преображенский Е. Азбука коммунизма. М., 1920. С. 105.
3 Цит. по: Суханов Н.//Новая жизнь. 1918.№ 113(328). 11 июня. С. 1.
4 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 233–234.
5 Какурин Н. Как сражалась революция. М., 1925. Т. 2. С. 135; The Trotsky Papers. 1917–1922/Ed. by J.M.Meijer. Vol. 1–2.The Hague, 1964–1971. Vol. 1. P. 241.
6 Головин Н.Н. Российская контрреволюция в 1917–1918 гг. Таллин, 1935. Т. 2. Кн. 5. С. 65.
7 Stone N. The Eastern Front, 1914–1917. New York, 1975. P. 21; Пайпс P. Русская революция. М., 1994. Ч. 1. С. 337–342.
8 Какурин Н. Как сражалась революция. Т. 2. С. 133.
9 Там же. С. 132.
10 Мельгунов СП. Трагедия адмирала Колчака. Белград, 1931. Т. 3. Ч. 1. С. 69–70.
11 Churchill W. The World Crisis: The Aftermath. London, 1929. P. 232–233.
12 Mawdsley E. The Russian Civil War. Boston, 1987. P. 181.
13 Chamberlin W.H. The Russian Revolution. New York, 1935. Vol. 2. P. 275.
