Если османские султаны хотя и редко, но все же покидали свою столицу помимо тех случаев, когда они возглавляли армию, то за границы своей империи они практически никогда не выезжали. Но в 1867 году Абдул-Азиз предпринял первый и последний заграничный визит османского султана. Тогда он провел шесть недель во Франции, приняв приглашение Наполеона III посетить Парижскую выставку, а затем прибыл в Лондон, где провел одиннадцать дней в качестве гостя королевы Виктории. Там он посетил военные объекты, парламент и такие учреждения, как Королевское азиатское обществом и Королевский колледж хирургов. Домой он поехал через Бельгию, Германию, Австрию и Венгрию. Хедив Исмаил также посетил Парижскую выставку, и ему был оказан столь же великолепный прием. Абдул-Азиз вполне понимал, что ему грозит опасность отойти на второй план. На самом деле Исмаил был лучше знаком с Европой, чем султан, поскольку в период между 1846 и 1848 годами он учился в Париже, а в 1855 году находился там с дипломатической миссией. Как и Абдул-Азиз, Исмаил очень хотел продемонстрировать, что в его владениях быстрыми темпами идет модернизация, и желал укрепить связи с Францией. Его усилия были вознаграждены, так как в следующем году Франция предоставила Египту крупный заем.
В 1859 году начались работы по строительству Суэцкого канала. Открытый в 1869 году, этот канал заставил Британию и Францию пересмотреть свои интересы и сосредоточить внимание не на Османской империи с центром в Стамбуле, а на тех возможностях, которые теперь открывались за пределами Ближнего Востока. Кроме того, канал облегчал туркам доступ к Йемену, где с середины столетия они вели непопулярную войну с целью вновь подчинить бывшую провинцию империи. Строительство канала значительно укрепило авторитет хедива Исмаила, а его открытие было отмечено чрезмерно пышной церемонией. На этот раз Европа посетила Восток и была совершенно поражена. Полностью оплаченные, трехнедельные празднования стали продолжением церемонии открытия. Пирами и развлечениями сопровождался приезд многих гостей, а также закладка нового города Исмаилия. Вереницу кораблей, двигавшихся по каналу на юг, возглавляла французская императорская яхта с императрицей Евгенией на борту. Хвастовство хедива Исмаила стало причиной открытого недовольства султана, и только с помощью роскошных даров Исмаилу удалось добиться подтверждения привилегий, которые были ему дарованы.
Период между серединой 50-х и серединой 60-х годов XIX века стал временем процветания. Тогда Египет извлек пользу из резкого взлета цен на хлопок, так как по причине гражданской войны в США американский хлопок исчез с мирового рынка, и хедив Исмаил вкладывал большие суммы в железные дороги, а также в строительство канала и другие общественные работы. Для хедива, как и для египетских крестьян, окончание хлопкового бума означало долги, и Египет стал повсюду брать кредиты (чему потворствовали его западные партнеры), что к 1875 году поставило страну на грань банкротства.
Исмаил не был единственным отпрыском по линии Мехмеда Али, который вызывал беспокойство у Абдул-Азиза и его советников. Впрочем, и Абдул-Азиз не был единственной причиной раздражения Исмаила. Младший брат хедива Мустафа Фазыл-паша был одним из высокопоставленных османских бюрократов, и то, что султан Абдул-Азиз фактически закрепил передаваемый по наследству титул губернатора Египта за прямыми отпрысками Исмаила, стало причиной крушения надежд Мустафы Фазыла на то, что он станет преемником своего брата. Династическая борьба между братьями завершилась в Стамбуле, где Мустафа Фазыл, занимавший в 1863–1864 годы пост министра финансов, отвратил от себя великого визиря и стал в правящих кругах персоной нон грата. В 1866 году он уехал из Стамбула в Париж, где играл ведущую роль среди оппозиционно настроенных эмигрантов, финансируя их деятельность и осуждая османское правительство в открытых письмах султану.
Подобно своему деду, Исмаил стремился расширить владения за счет лежавших к югу территорий. После ухода европейских работорговцев из региона Верхнего Нила, который отчасти был результатом антирабовладельческой кампании Исмаила, там образовался вакуум, который он надеялся заполнить. Вслед за шумной международной поддержкой его программы по модернизации Египта британские доверенные лица Исмаила в период с 1869 по 1885 год предприняли усилия, направленные на то, чтобы передать этот район под управление Египта, но сопротивление местных жителей заставило его экспедиционные силы отступить. По настоянию Франции и Британии султан сместил Исмаила, и когда спустя два года после этого, в 1881 году, вспыхнуло махдистское восстание, египетской армии уже не существовало, и в конечном счете Египту пришлось отказаться от своих территорий во внутренних районах Африки (территорий, которые сегодня входят в состав Судана, Сомали, Эритреи и Эфиопии), где Исмаил собирался создать свою собственную империю.
Любопытным дополнением к хронике соперничества между хедивом Исмаилом и Абдул-Азизом является история о бронзовой конной статуе, отлитойдля султанав 1872 году. Очевидно, были проекты и даже планы возведения в Стамбуле памятников (не изображающих людей) в честь Указа Гюльхане и Указа о реформах, но они так и не были осуществлены. Должно быть, в 1867 году во время визитов в Лондон и Париж Абдул-Азиз видел городскую скульптуру этих столиц, а также статуи, украшавшие различные павильоны Парижской выставки, которую Исмаил тоже посещал. Вернувшись, Исмаил заказал большую конную статую своего отца, Ибрагим-паши, которая до сих пор стоит на каирской площади Азбакийя. Изваяние Ибрагима грозно указывает пальцем на северо-запад. Статуя Ибрагима появилась в Каире в 1872 году, но уже в 1868 году известия об этом заказе и описание памятника были опубликованы в стамбульской прессе, а в 1869 году султан Абдул-Азиз поручил английскому скульптору Чарльзу Фуллеру, который тогда гостил в столице, изваять свой бюст. Но мать султана была, против и Фуллер продолжал работать тайком от всех, наблюдая за Азизом, когда тот появлялся на публике. Султан содействовал стараниям Фуллера, как бы случайно проходя мимо его мастерской, чтобы скульптор мог более точно вылепить его изваяние. Фуллер был настолько удовлетворен результатом своей работы, что решил сделать вместо скромного бюста бронзовую конную статую в половину подлинного размера, и произвел измерения любимой лошади султана. Его клиент также был удовлетворен и распорядился отлить статую в бронзе. Отливка была произведена в Мюнхене, но когда судно, перевозившее статую подошло к Босфору, мать султана выбросила за борт этот столь раздражавший ее предмет. Впрочем, статую удалось спасти, и она была установлена во дворце Бейлербеи, в садах которого до сих пор находятся быки, олени и прочие твари, изваяния которых были в то время заказаны. Но и в этом хедив превзошел султана: мало того, что на всеобщее обозрение была выставлена статуя Ибрагима в натуральную величину, но как раз в тот период, когда Фуллер работал в Стамбуле, Исмаил заказал и вторую массивную конную статую, на этот раз Мехмеда Али, которая в 1873 году была торжественно открыта в Александрии.
Помимо своего соперничества с хедивом Исмаилом в области возведения конных статуй, султан Абдул-Азиз показал, что он ничем не отличается от европейских коронованных особ: еще до того, как султан Абдул-Хамид устроил в самом центре Османской империи, в Сегюте, место поклонения Осману I и его воинам, Абдул-Азиз уже «создал» соответствующую времени династическую традицию. Все монархи получают удовольствие от раздачи и получения наград и украшений, и в этой области турки заимствовали западные обычаи, как случившийся в начале XIX столетия отход от традиционной одежды сделал ту ее часть, которая прикрывала грудь достаточно плоской для того, чтобы прикреплять к ней награды. Абдул-Меджид ввел свой собственный орден, «месиди», тогда как Абдул-Азиз назвал свой орден «османи». Его намерения были вполне очевидны: на обратной стороне награды были изображены барабаны и перекрещенные знамена, а также выбита дата: 699 год по исламскому календарю (1299–1300 гг. н. э.) с явным указанием на то, что это дата основания Османской империи. В апреле 1862 года султан совершил поездку в Бурсу, чтобы возложить особый, богато украшенный драгоценными камнями экземпляр ордена Османи первого класса на саркофаг своего знаменитого предка, основателя династии, давшего ей свое имя. Этот жест сиволизировал его желание продемонстрировать другим монархам то, что османская династия, как и их собственные династии, имеет долгую историю, начало которой не затерялось во мгле веков, а отслеживается с момента ее зарождения.
С появлением в 1865 году тайного общества, получившего название «Патриотический союз» (небольшой и бесформенной, но влиятельной группы инакомыслящих, членов которой позднее стали называть «младотурками»), османское государство получило нечто новое, ставшее первым проявлением политики идей, которая постепенно трансформировалась в общественную деятельность. В отличие от оппозиционеров прежних лет (таких, как анатолийские паши, которые выражали свое недовольство в семнадцатом столетии, или янычары, которые всегда были недовольны, или такие отличавшиеся своей грубостью представители народных масс, как Патрона Халил или Кабакчи Мустафа), эти люди были интеллектуалами и некоторые из них служили в бюро переводов. Таких весьма различных людей как поэт и журналист Намык Кемаль, брат хедива Исмаила, Мустафа Фазыл-паша, журналисты Шинасибей и Али Суави, а также поэт Зия-бей (позднее паша), которые были лишь немногими из ведущих деятелей этой организации, объединяло желание определить патриотизм как дополнение к национальной принадлежности. Появление такой взаимосвязи они видели в Европе. Высказывая различные точки зрения по основным вопросам своей программы и обладая весьма противоречивыми политическими взглядами, младотурки были едины во мнении, что ислам является той основополагающей структурой, внутри которой должны проводиться реформы. Направлявшие свои усилия на то, чтобы сгладить те отличия, которые издавна разделяли общество, политики-реформаторы образца 1856 года также видели необходимость создания новой основы, обеспечивающей лояльность империи. Так, например, Али-паша понимал, что если империя не сможет удовлетворить потребности своего населения (в особенности немусульманского), то оно обязательно начнет искать альтернативу. Предложенная им и его коллегами новая основа для патриотизма могла снять напряженность в отношениях между мусульманскими и немусульманскими подданными султана. Являясь европейской по духу, она вполне совпадала с теми идеями, которые вынашивали младотурки. Эта основа получила название «османизм», что также было попыткой заменить этническую и религиозную лояльность преданностью государству, главным принципом которого было равенство его граждан. Но подобный акцент весьма отличал ее от того, как это себе представляли младотурки, с точки зрения которых эти политики выбросили значительную часть исламской компоненты османского государства и слишком активно пытались угодить великим державам, делая уступки османским христианам.
