Этот приказ состоял из семи пунктов. Солдатам предписывалось: 1) избирать полковые, батальонные и ротные комитеты; 2) выбрать депутатов в Совет; 3) в политических делах слушаться только Совета и своих комитетов; 4) думские приказы исполнять, только когда они не противоречат решениям Совета; 5) держать оружие в распоряжении комитетов и «ни в коем случае не выдавать его офицерам даже по их требованию». Последними двумя пунктами объявлялось «равноправие» солдат с офицерами вне строя, отмена отдачи чести, титулования и т. д.
Этот приказ, немедленно проведенный в жизнь в петроградском гарнизоне, был издан вечером 1 марта и на следующее же утро появился в «Известиях». В это время между Исполнительным комитетом Совета и Думским комитетом происходили переговоры о составлении Временного правительства. «Фактически 27 февраля партия социалистов овладела Петроградским гарнизоном и по этой причине сделалась хозяйкой положения, но до поры до времени скрывала свою игру», – писал Родзянко в своих мемуарах; 1 марта он, однако, телеграфировал генералу Рузскому, что «правительственная власть перешла в настоящее время к Временному комитету Государственной думы». Сам Совет всячески поощрял такие заявления.
У социалистов почти не было вождей: все их видные лидеры были в эмиграции или в ссылке. Кроме того, существовала «опасность военного движения в Петрограде». Настроение фронта сильно беспокоило революционные крути. Они поэтому стремились использовать Госдуму в качестве прикрытия; для этого они предлагали Думскому комитету взять власть в руки – иными словами, открыто порвать с законностью.
«Приказ № 1» привел в ужас всех, кто был близок к армии. А. И. Гучков заявил, что при подобных условиях он войти в правительство не согласен, тем более что «хозяева положения» уже отказались напечатать составленное Гучковым воззвание о «войне до победного конца».
В Москве 28 февраля начались массовые демонстрации с красными флагами; центром движения было здание городской думы, где к вечеру уже заседали Совет рабочих депутатов и Комитет общественных организаций. 1 марта, после слабых попыток сопротивления у арсенала и в манеже, весь московский гарнизон – состоявший из запасных батальонов – перешел на сторону восставших; командующий войсками генерал Мрозовский, остававшийся верным долгу, был подвергнут домашнему аресту.
Та же картина наблюдалась в двух-трех больших городах (Харьков, Нижний Новгород). В Твери толпа убила губернатора, Н. Г. Бюнтинга. (Видя надвигающуюся толпу, он соединился по телефону с викарным епископом и исповедался.) Но в большей части провинции все оставалось спокойно; телеграммы о волнениях в столице задерживались властями. В Ростове-на-Дону местная правая газета «Ростовский листок» сообщила (2 марта), на основании рассказов приезжих из Петрограда, что начавшиеся там события кончаются «конфузом блоку», что Госдума распущена, что в правительство входят правые деятели – Марков и Замысловский…
* * *Отряд генерала Иванова, медленно продвигаясь от Могилева, достиг вечером 1 марта Царского Села. По пути железнодорожники пытались задерживать поезд; но угроза полевым судом оказалась достаточной. На станциях ближе к столице встречались кучки «революционных» солдат: генерал Иванов, в виде меры воздействия, ставил их на колени. Сопротивления не было.
67-й пехотный полк прибыл на станцию Александровскую Варшавской железной дороги, в нескольких верстах от Царского Села. Наоборот, 68-й полк остановился около Луги: лужский гарнизон восстал, и солдаты не хотели идти дальше на Петроград. Но с фронта продолжали продвигаться другие воинские части.
Положение в Петрограде не оставляло сомнений в том, что никакие политические меры, никакие «уступки» не могли прекратить анархический солдатский бунт против войны. Только подавление этого бунта могло еще остановить начавшийся развал и дать России шанс продолжать войну.
Верные войска, несомненно, еще имелись на фронте: так, от командующего 3-м конным корпусом графа Ф. А. Келлера и от гвардейской кавалерии посланы были государю в эти дни выражения готовности за него умереть; офицеры лейб-гвардии Преображенского полка во главе с полковником Ознобишиным в Могилеве заявили, что их солдаты держали себя твердо и охотно грузились в вагоны, когда 1-я гвардейская дивизия получила приказ идти в Петроград для подавления беспорядков. Были, конечно, и другие части, верные долгу.
В лагере восставших царила тревога. Депутат Бубликов в своих воспоминаниях отмечает: «Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено. Больше того, его можно было усмирить простым перерывом железнодорожного движения с Петербургом: голод через три дня заставил бы Петербург сдаться. В марте еще мог вернуться царь. И это чувствовалось всеми: недаром в Таврическом дворце несколько раз начиналась паника».
Но победить анархию мог только государь во главе верных ему войск, а не «ответственный кабинет» из думских деятелей, находившихся во власти Совета рабочих и солдатских депутатов. Вообще, всякое правительство, образованное в восставшем Петрограде, – кто бы ни стоял во главе, великий князь, или Родзянко, или Львов, или Керенский, – было бы пленником солдатской массы. Нельзя было потушить пожар изнутри горящего здания.
Между тем руководители армии – как генерал Алексеев, так и генерал Рузский – имели совершенно ложное представление о происшедшем. Они верили, что в Петрограде – правительство Государственной думы, опирающееся на дисциплинированные полки; ради возможности продолжать внешнюю войну они хотели прежде всего избежать междоусобия. Они не знали, что все движение происходит под красным флагом. Они верили, что в Петрограде есть с кем сговариваться…
* * *В тот самый час, когда отряд генерала Иванова подходил к Царскому Селу, а Совет рабочих депутатов принимал «приказ № 1», царский поезд прибыл на псковский вокзал. Командующий Северным фронтом генерал Н. В. Рузский, доверяя сведениям, полученным из Ставки, считал, что в Петрограде – порядок, что там уже действует монархическое Временное правительство во главе с Родзянко. Были у него и новые вести от генерала Алексеева о переходе Москвы и Балтийского флота на сторону Временного комитета. Генерал Алексеев прислал также на имя государя проект манифеста, поручающего Родзянко составление «ответственного министерства». Свое собственное мнение генерал Н. В. Рузский выразил свите государя весьма открыто. «Остается, – сказал он, – сдаваться на милость победителей», считая, что «победители» – это думский блок.
В тот же вечер, 1 марта, государь имел с генералом Рузским разговор, продолжавшийся несколько часов. О содержании этого разговора, происходившего с глазу на глаз, известно только по изложению самого генерала Рузского, записанному С. Вильчковским.[272] Генерал Рузский «с жаром доказывал» необходимость «ответственного министерства». Государь возражал «спокойно, хладнокровно и с чувством глубокого убеждения». «Я ответственен перед Богом и Россией за все, что случилось и случится, – сказал государь, – будут ли ответственны министры перед Думой и Государственным советом – безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело…» «Государь перебирал с необыкновенной ясностью взгляды всех лиц, которые могли бы управлять Россией в ближайшие времена… и высказывал свое убеждение, что общественные деятели, которые, несомненно, составят первый же кабинет, все люди неопытные в деле управления и, получив бремя власти, не сумеют справиться со своей задачей». (Следует при этом иметь в виду, что и государь не знал о том, какая анархия фактически царит в столице.)
* * *Генерал Рузский не указывает, какими доводами, после долгого разговора, он добился согласия на «ответственное министерство». Известно одно: еще во время этого разговора от имени государя (в 12 часов 20 минут ночи с 1 на 2 марта) была послана генералу Иванову телеграмма: «Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать». В то же время генерал Рузский своей властью распорядился не только прекратить отправку войск в подкрепление генералу Иванову, но и вернуть обратно в Двинской район уже отправленные с Северного фронта эшелоны. В ту же ночь из Ставки было послано на Западный фронт, от имени государя, предписание: уже отправленные части задержать на больших станциях, остальных – не грузить. Что касается войск с Юго-Западного фронта (гвардии), то Ставка еще днем 1 марта сообщила генералу Брусилову, чтобы отправка не производилась до «особого уведомления».
