У Горлова отлегло от сердца, он понял, что уголовного дела возбуждать не собираются.
- Я секретных документов не разглашал и законы не нарушал, а если что-то и было, то вы не докажете, - осмелев, сказал Горлов.
- Борис Петрович, дорогой! Вы совсем ничего не поняли. Ведь, я об том и толкую, что не жду ваших покаянных признаний. Вы, разумеется, уверены, что раз ваша сотрудница слегка прихворнула, так и концы в воду? Чтобы рассеялись ваши заблуждения, достаточно посмотреть в зеркало: все доказательства у вас на лице, и мне не надо ничего доказывать...
- Что вы имеете в виду? - не понимая к чему тот клонит, спросил Горлов.
- Используя подчиненное положение потерпевшей Богдановой, вы склоняли ее к половому акту в извращенной форме, пытались изнасиловать. Разумеется, ее психика отреагировала адекватно сложившейся ситуации.
- Что за ерунда? - возмутившись, закричал Горлов.
- И свидетели найдутся, множество свидетелей. Вас поместят в обычную камеру, у постоянных обитателей которой свои взгляды на мораль и органическая неприязнь к насильникам, очень большая органическая неприязнь. Дальнейшее, уверяю вас, только вопрос времени - вы сами во всем признаетесь, даже в том, чего не совершали, лишь бы с вас сняли это позорящее подозрение.
- Вы сами знаете, что это клевета, - почему-то шепотом ответил Горлов.
- Процессуально закрепленные факты не могут быть клеветой, они являются неоспоримыми доказательствами. Жаль, вы не юрист, иначе, сразу бы поняли, что я имею в виду.
- Но ничего этого не было!
- Вы говорите, что не разглашали сведений, составляющих государственную тайну, и я вам верю, поскольку, как вы считаете, у нас нет доказательств. А когда я, опираясь на известные факты, говорю, что вы хотели изнасиловать свою сотрудницу, вы не верите. В сухом остатке получается: я вам верю, а вы мне - нет!
Горлов вспомнил наставления Рубашкина. "Что бы Петр ответил, окажись он на моем месте?", - подумал он.
- Я не понимаю вашей логики и зачем, собственно весь этот разговор, Павел Васильевич?
- Видите, как самая ничтожная безделица обретает неожиданную и удивительную трактовку, как только начинаешь скрывать ее от людей? Поймите, я хочу только одного: взаимопонимания. Чтобы мы понимали друг друга. Знаете, умный человек всегда соблюдает чужую тайну много лучше, чем свою собственную. Он будет, как бабочка у лампы, кружить вокруг и мучиться, в конце концов запутается и сам себя выдаст. Вы бесспорно умны, и как я отметил раньше - талантливы. Поэтому не скрывайте то, что скрыть невозможно и не нужно.
- Хотите меня завербовать? - спросил Горлов. Он сидел неподвижно, пытаясь найти выход.
- Вы, вижу, не верите в мои добрые намерения. Поэтому скажу правду, как она есть. Ваше руководство в лице товарища Котова лично за вас ручается. Поэтому, а также вследствие отсутствия умысла и ущерба государству от ваших противоправных - не спорьте, противоправных действий уголовного дела против вас мы возбуждать не будем, конечно, только в том случае, если Рубашкин чего-нибудь не отчебучит. Так, что работайте спокойно, и присматривайте за вашим другом. Не дай Бог, ляпнет где-нибудь про тактико-технические параметры новой системы наведения ... вы понимаете, о чем я говорю?
- У него совсем другие интересы...
- Так и беспокоиться не о чем!
- И вы не будете брать у меня никаких расписок? Никаких обязательств?
- Только одно обещание, если позволите.
"Вот! Теперь влип! Сейчас попросит сообщать о Рубашкине", - подумал Горлов.
- Обещайте не читать плохих детективов и поменьше обращать внимание на то, что говорят наши общие недруги. Это единственное, о чем я вас попрошу. А со своей стороны обещаю всяческую помощь в вашей очень нужной работе. Слышал, вы собираетесь защищать докторскую диссертацию?
- Хотелось бы, но времени мало.
- Со временем помочь не смогу, а вот осадить ваших недоброжелателей это в наших силах. Например, ваш шеф Котов. Есть мнение, вам давно пора занять его место, тем более, что перевод в Челябинск вряд ли состоится: после ухода Кротова тамошнее КБ хотят закрыть.
"Это даже не игра кошки с мышкой - он все про меня знает", - подумал Горлов.
- Спасибо, Павел Васильевич! - сказал он, видя, что тот уже собрался уходить. Чувство необыкновенной легкости охватило сразу, как только он понял, что все его страхи остались в прошлом. Оно соседствовало с искренней благодарностью к этому человеку, все знающему и понимающему его мысли, может быть, лучше, чем он сам.
- Вы не поверите, Борис Петрович, но я очень часто сталкивался с мелкими и подлыми завистниками. Они испытывают огромное удовольствие, узнавая о безрассудных поступках своих сослуживцев, и наслаждаются, когда эти поступки помогают уничтожить подлинно талантливых людей. Думаю, это свойственно мелким душонкам - их зависть всегда долговечнее чужого счастья. Зависть жаждет унижения того, на кого она обращена, но ум и талант нельзя унизить, поэтому ему мстят, поднимая на него гонения. Рядом с завистью всегда шествуют интриги, клевета и предательство.
А на прощание я скажу: помните, что у вас есть друзья, которые вас ценят и всегда готовы придти на помощь. Не верьте льстивым уверениям. Кто дружески расположен к вам, а кто нет, вы сможете узнать только в серьезных делах, - заключил Павел Васильевич и, уже стоя в дверях, добавил: "Что до вашего повышения в должности, то это может произойти в самое ближайшее время. Котов вам больше не будет мешать - я обещаю".
1.13. ЧЬЯ-ТО ТЕНЬ БЕЗ ЛИЦА И НАЗВАНЬЯ
Приветливая улыбка стерлась с лица, едва захлопнулась дверь. Выйдя на улицу, человек, назвавшийся Павлом Васильевичем, привычно огляделся и, пройдя квартал, свернул в проходные дворы, тянувшиеся на полкилометра до Среднего проспекта. Там его ждал неприметный "Москвичок" с забрызганными грязью номерами.
- Простите, задремал, - сказал водитель, чувствуя вину за то, что не успел завести мотор до того, как начальник открыл дверцу.
- Бывает, Николай Васильевич, уж больно в городе душно. Едем в райотдел!
Машина тронулась вкрадчиво и бесшумно, но с места набрала скорость и под красный свет, едва не задев трамвай, выехала на Съездовскую линию.
- Перебьешься! - водитель пренебрежительно кивнул на отчаянно махавшего гаишника. Вильнув между двумя автобусами и подрезав грузовик, "москвич" взлетел на плоскую вершину Тучкова моста.
Павел Васильевич взглянул вниз. Вода в реке отливала свинцом, а вдалеке, над Зимним дворцом невпрогляд почернело от темно-фиолетовых туч.
- Как выходные, так обязательно погода портится. Хорошо бы успеть до дождя - нам в "Петровском" двенадцать заказов оставили, до пяти надо взять, - сказал водитель.
- Мне - два; одного человечка поощрить следует.
На перекрестке улицы Ленина и Большой Пушкарской зажегся красный, но водитель включил сирену и, не снижая скорость, промчался между вкопавшихся в асфальт машин. Через несколько минут Павел Васильевич Коршунов уже входил в подъезд райисполкома и, поднявшись на площадку между вторым и третьим этажом, остановился у неприметной железной двери. Здесь никогда не зажигали свет, и случайный человек не обратил бы внимание на черную табличку: "Петроградский районный отдел УКГБ СССР по Ленинграду и Ленинградской области".
Кабинет Павла Васильевича был невелик и безличен. Ничто не говорило о характере его владельца кроме семейной фотографии, неприметно поставленной на крышку громоздкого сейфа так, чтобы она никому не бросилась в глаза.
Войдя, Павел Васильевич первым делом снял пиджак и аккуратно отцепил от галстука два тоненьких проводочка. Вынув из нагрудного кармана накрахмаленной сорочки маленький диктофон, он включил запись своего разговора с Горловым, а то место, где тот проговорился об участии Рубашкина в работе над секретными документами прослушал дважды.
Конечно, Горлов выглядел испуганным, но не до конца. Коршунов чувствовал, что дожимать его пока не следует. Такие, как Горлов, по принуждению работают плохо, не результативно, пытаются словчить, выскользнуть. А если с ними обращаться мягко, убеждать, не торопясь, то все получится, все, что надо.
Дослушав до конца, он извлек микрокассету и вложил ее в плотный конверт. Запечатав его специальным клеем, разборчиво написал на лицевой стороне: "Аудиозапись беседы с объектом "Торин", ДОР* № 046828-81, п/п-к Коршунов П.В., 18.08.89 г., 15 час. 37 мин."
Конверт занял предназначенное ему место в картонной папке, а Коршунов еще раз перечитал пространную бумагу, присланную Котовым - слишком пространную и чрезмерно подробную, а вследствие этого непонятную. С чего Котов принялся так рьяно выгораживать Горлова? Ведь сам же раздувал дело из вроде бы мелкого нарушения. И вдруг поворот на сто восемьдесят градусов! Может быть, уходя на партийную работу не хотел оставлять после себя хвостов? Заботится о репутации? Все это было очень на него не похоже Коршунов знал Котова очень давно, хотя направления деятельности у них были разные.
