И то, что пресловутые 6 соток это не от «советского» стереотипа поведения, а именно от русского, говорит то, что и до Советов во всех русских городах (кроме нерусского Петербурга) всегда цвели сады и огороды и никогда газоны и цветники. Есть царское Уложение 1649 года «О посадских людях», где в главу 19 была включена статья «Об огородах на Москве и городах» и где регламентировалось устройство огородов и выгона для скота в городах. Действительно, «Москва — большая деревня», как и вся Россия.
* * *
Западная линия индоевропейцев имеет свой главный праздник, зимнее солнцестояние, или рождение нового Солнца, в римской традиции праздник Непопедимого Солнца, в христианской терминологии Рождество. Дате 25 декабря мы обязаны Юлию Цезарю, точнее, ошибке в 4 дня его календаря в вычислении зимнего солнцеворота, но важнее суть праздника одного дня, одного момента самого солнцеворота. В славянской традиции это празднование Коляды, солнцебога, точнее, солнца-младенца, отсюда и старое название коловорот, но важно принципиальное отличие его в том, что это не праздник, а празднование, растянутое по времени от 25 декабря по 6 января, дошедшее до нас как языческие святки (последний патриарший запрет на поклонение Коляде был издан в 1684 г., а борьба со Святками, с их чисто языческими обрядами, продолжалась до последнего времени). Не случайно в них много общего с Масленицей, всякая чертовщина, ряженье в козла и медведя. Скорее всего это отголоски следующего, и весьма значительного, этапа исхода, когда наши предки спустились в околополярные широты Кольского и Канинского полуостровов, где им пришлось перестраиваться под новый жизненный цикл, когда полярная ночь сузилась до двух недель. Важно, что индоевропейцы Европы знают только сам праздник Рождества, то есть сам момент зимнего солнцестояния, но у них нет периода, Святок, каких-либо реминисценций о даже кратковременной полярной ночи.
Второй, и явно второстепенный по значимости после Рождества, праздник христианского Запада, Пасха как Воскресение, имеет явно поздние христианские, точнее, митраистские корни и неизвестен в самой западной традиции до принятия христианства. И во всей западной линии северной расы не сохранились, если они вообще когда-то были, какие-либо полярные реминисценции в фольклоре, обрядах, быту. Все это и есть та черта, а точнее, пропасть, которая отделяет ее от восточной, славянской традиции и которая сама по себе не была никогда ни для кого большим секретом. Все без исключения из западных мыслителей или деятелей, от Гегеля и Маркса до Гитлера и Черчилля, не скрывали своего отношения к славянскому Востоку, причем это вовсе не какое-нибудь кабинетное умотворчество, а нечто патологическое, нечто глубинное и тяжелое, теряющееся во мраке веков и подсознания. Индоевропейская русофобия есть вещь в себе, независимая от эпохи и государственного строя России, она не лечится, она только вырезается хирургическим путем в Ледовых побоищах и Курских битвах. Русофобия это «самость» индоевропейцев, стержень их индоевропейского «коллективного бессознательного». Возможно, как сублимация комплекса вечно побежденных и навечно изгнанных, возможно, с той самой первой Курской битвы, при Курукшетре, когда их окончательно погнали с Севера.
Вообще поразительно, как точно и ясно выражает Запад истинную причину славяно-индоевропейского разрыва в своей абсолютно «бессознательной» ненависти к нам. Гегель называл славян «неисторическим народом», и он прав, потому что они не участвуют в их истории, они лишь живут на земле и пашут эту землю, история происходит, то есть происходят исторические изменения, благодаря скотоводам-кочевникам, такую историю делают и пишут такие, как Гегель. Карл Маркс смотрел дальше и глубже: «Московиты узурпировали имя Россия. Они не являются славянами; они вообще не принадлежат к индо-европейской расе; они — пришельцы». Если Маркс еврей, то это самый умный еврей и, разумеется, гораздо умнее всех наших «норманнистов» и прочих западников, мечтателей-утопистов. Еще один авторитетный еврей и к тому же сионист, Андрей Амальрик, добавляет, что мы еще и смертельно опасные пришельцы: …славянское государство поочередно создавалось скандинавами, византийцами, татарами, немцами и евреями — и поочередно уничтожало своих создателей». На самом деле дельный совет всем русофобам и западникам — не лезьте и даже не пытайтесь, все равно уничтожат. Индоевропейцы тоже понимают, что вместе нам никогда не быть, слова Серрано Суньера, министра иностранных дел франкистской Испании, словно прочитаны из индоевропейского ДНК: «Уничтожение России — требование Истории и будущего Европы…» Историю с большой буквы надо понимать не просто со Средневековья, Древнего Мира или даже неолита, а именно как Метаисторию с начала исхода, с момента разрыва Расы на Индоевропу и Русь. Эта патология, этот индоевропейский инстинкт не есть некое откровение и для русского, об этом просто, как само собой разумеющееся писал Ф. М. Достоевский в своем «Дневнике писателя»: «Эти люди ненавидят Россию, так сказать, натурально, физически: за климат, за поля, за леса, за порядки, за освобождение мужика, за русскую историю, одним словом, за все, за все ненавидят».
Просто и скромно выразился немецкий философ Шубарт: «Русские и европейцы являют по отношению друг к другу «совершенно другой мир». Впрочем, одно европейское исключение я знаю в лице Ницше, который считал, что вырождающуюся Европу может спасти славянский мир, да и то, видимо, потому, что сам был по крови славянином».
Русь платила Западу тем же, ни Чаадаевы, ни Петр I ни на йоту не сократили эту пропасть, мы до сих пор разные, принципиально разные, настолько разные, что мы никогда не будем вместе. И чтобы ответить на вопрос почему, для этого и надо знать историю. Сразу возникает вопрос: а были ли мы когда-нибудь вместе? Та же западная наука относит время образования индоевропейской общности приблизительно к третьему тысячелетию до н. э., но это далеко не научный факт, а скорее общая договоренность. Отсутствие полярных корней у европейской ветви в отличие от восточной, славянской и индоиранской, отодвигает возможную общую точку не на одно тысячелетие назад, скорее это десятки тысяч лет. Если нашей общей прародиной была все-таки Гиперборея, то исход индоевропейцев должен был произойти гораздо раньше, чем оттуда ушли славяне и индоиранцы, настолько раньше, чтобы хватило времени забыть о ней. И тогда причиной исхода была не климатическая катастрофа, восточная ветвь оставалась там еще не одно тысячелетие, вплоть до пятого-шестого тысячелетия до н. э., это была война, большая война, война богов и людей, та главная и первая война, отголоски которой мы видим на протяжении всей русско-европейской истории. Очевидно, что ушли те, кто проиграли. Это первая и главная наша победа для проигравших до сих пор является началом всех антирусских комплексов. И вообще пропастью между нами, нашими богами, нашими «коллективными бессознательными» — «то, что русскому хорошо, немцу смерть», и наоборот.
Но это в том случае, если мы все-таки были когда-то вместе. Предположение, что мы все родом из Севера, не более чем предположение. Чуть ли не все германские традиционалисты одержимы некой идеей «атланто-нордической» родословной, и на первом месте всегда «атланто-». Хотя Герман Вирт и пытается совместить несовместимое, Атлантиду и Гиперборею, Север и Запад, для всех остальных «ариософов» Атлантида священна и незыблема, и даже вполне реальна, как у Платона или в «Хронике Ура Линда». В отличие от более чем мифической, даже сказочной Гипербореи. Тогда как для русского духа «норды» и «атланты» и все их словосочетания совершенно пусты и бессмысленны. Хотя попадаются и наши доморощенные ариософы, от Чаадаева до Дугина, с навязчивой идеей перетянуть нас за уши из Востока на Запад, из провинции Азии в метрополию Европу, с великими потугами присоседиться к «атланто-нордам», но это настолько все провинциально и выморочно, что можно даже не считать болезнью, разве что чуть-чуть, вроде атлантического насморка.
* * *
Русь всегда была чужда Европе, и никогда и ни в чем европеец не признавал русских за своих, точно так же воспринимал эту не дистанцию, а пропасть и сам русский. Вспомним Александра Невского, который пошел на сговор с Ордой, Азией, но бился насмерть с тевтонами, Европой. От этого еще один феномен, отторжение русского православия ко всему западному христианству, даже к исламу и иудаизму православие было более терпимым, чем к «латинствующим». Причем, это началось сразу и как-то даже «чересчур», основатель Киево-Печерского, первого и главного русского монастыря, Феодосий Печерский в своих Поучениях (около 1069 г.) писал: «Вере же латынской не приобщаться, не соблюдать их обычаев, и от причастия их отвращаться, и никакого учения их не слушать, и всех их обычаев и нравов гнушаться и блюстись; дочерей своих не давать за них замуж, ни у них дочерей брать; ни брататься с ними, ни кланяться им, ни целовать его; и из одной посуды не есть, и не пить с ним, и не брать у них пищи. Им же, когда они просят у нас есть или пить Бога ради, давать есть и пить, но из их собственной посуды. Если же не будет у них посуды, давать и в своей, только потом, вымыв, сотворить над ней молитву». Тут уже что-то нерелигиозное, и далеко до христианского человеколюбия, терпения и какой-либо любви к ближнему, это нечто инстинктивное, родовое — не есть с ними, не скрещиваться с ними — это буквально отношение к касте «неприкасаемых», не столько другой веры, сколько другой расы. Характерна и аргументация Феодосия, про веру упоминает только раз, что «она неправая», главный же их ужас в том, как они «живут»: «Ибо неправо они веруют и нечисто живут: едят со псами и кошками, пьют свою мочу и едят ящериц, и диких коней, и ослов, и удавленину, и мертвечину, и медвежатину, и бобровое мясо, и бобровый хвост. В говенье мясо разрешают во вторник первой недели поста. Чернецы их едят сало… И много еще другого, что плохо у них, неправо и развращенно; погибели полны и вера их, и дела; чего и жиды не творят, то они делают». Про мочу и бобровый хвост это явно физиологическое, что-то глубинное, на клеточном уровне, но никак не религиозное. «Ни дочерей не отдавать и не брать их дочерей» — это уже родовое, даже расовое, и тоже не от Бога и, тем более, его любви к ближнему. Запад «хуже жидов», и потому ни о какой общей вере, истории, крови, вообще ни о чем речи быть не может.
