Но если не рост, говоря современным языком, технической оснащенности, то что сделало труд перуанского индейца производительным, как удавалось ему кормить не только себя, но и многих людей, не занятых в сельском хозяйстве? Разнообразные и высокоурожайные растения, высокая культура земледелия — вот главные основы перуанской цивилизации. Поэтому и возникает она вскоре после того, как эти основы сформировались — в середине II тыс. до н. э.
Несмотря на примитивные землекопные орудия, индейцы были прекрасными ирригаторами. Об этом говорят тянущиеся на десятки километров каналы побережья, «грядковые поля» Титикаки, сотни квадратных километров крутых склонов гор, превращенных в удобные для посева террасы. Вспомним также гуано, высохший помет морских птиц, считающееся лучшим удобрением. Точно не известно, когда индейцы открыли его ценные свойства. Вероятно, еще в начале нашей эры велись разработки гуано на прибрежных островках. В прошлом веке на одном из них под многометровой толщей птичьего помета были найдены остатки мочикского святилища, в том числе золотой сосуд.
В XVI в. индейцы поклонялись богу Уаманкантаку — хозяину гуано. Прибыв на остров, ему приносили дары, постились, а вернувшись, устраивали веселый праздник.
Но и без применения гуано земледельцы могли с избытком обеспечить себя продуктами питания. В Перу, особенно в горных районах, люди обычно использовали ресурсы сразу нескольких природных зон. Они засевали поля и в глубине долин, и на склонах, и в высокогорье. Так удавалось одновременно собирать и тропический маниок, и холодолюбивый картофель, а неурожай одной из культур не грозил голодом. Вероятно, с глубокой древности жители гор и побережья обменивались продуктами или же организовывали в местностях с другим климатом колонии, с которыми поддерживали постоянную связь. Так, создатели прибрежной культуры мочика были хорошо знакомы с картофелем и некоторыми сортами кукурузы, растущими только в горах.
Благоприятно сказалось на развитии перуанских цивилизаций и наличие домашних животных (которых, не считая индюшек, не было в Мексике). Роль скотоводства в Андах еще предстоит подробно исследовать, но уже сейчас ясно, что не только в горах, но и на побережье (в частности, у мочика) лама имела огромное значение и как транспортное средство, и как источник мясной пищи.
Говоря о специфике цивилизации Центральных Анд, нельзя обойти молчанием то своеобразное положение, которое занимали в Перу города.
В древнейшей Месопотамии понятия «город», «государство» и «народ» неразделимы. Именно город был основной политической единицей. В пределах территории, окаймленной его стенами, или в предместьях сосредоточивалась большая часть населения. Это были ремесленники, торговцы, храмовые служители, домашние рабы и, наконец, просто люди, владевшие где-то участком обрабатываемой земли, но жившие в городе. Рядовые горожане объединялись в различные корпорации, принимали участие в делах городской общины и защищали свой город от врагов.
Иное положение существовало в Перу. Хотя к приходу испанцев в Андах было много крупных поселений, их названия упоминаются лишь в чисто географическом смысле. На политической сцене действуют не города, а кланы, племена, жители определенной долины, храмы. Город не был средоточием населения, что особенно хорошо видно на примере Чан-Чана — столицы государства Чимор.
В этом огромном по размеру городе монументальные строения и дома знати занимают непропорционально большую площадь, тогда как жилища бедняков (в основном, вероятно, ремесленников) сконцентрированы в двух небольших районах, составляющих вместе менее 1/20 всей территории. По-видимому, ремесленники обслуживали только нужды жрецов и знати и полностью зависели от их заказов. Строили Чан-Чан не его постоянные жители, а крестьяне-общинники, которых пригоняли на работу.
То же можно сказать и о важном инкском центре Уануко Пампа. По сообщениям испанцев, этот город «обслуживали» 30 тыс. окрестных индейцев, численность же его постоянных жителей, судя по данным археологов, вряд ли превышала 5–6 тыс. человек.
За редкими исключениями, у городов Перу не было обводных стен. Для обороны служили либо высокие пирамиды, либо цитадели на вершинах гор, либо укрепления по краю долины, в пустыне. Отсутствие городских стен — одно из подтверждений того, что горожане не выделяли себя в особую группу, не противопоставляли сельским жителям.
Все историки согласны в том, что город — это не просто скопище людей и построек, а центр сельской округи. Центр административный, религиозный, культурный, хозяйственный. В нем высятся храмы и резиденция правителя, сюда свозят дань, здесь работают ремесленники. Все это было и в городах Перу.
Но есть еще одна особенность города. О ней часто забывают. Город — это особый стиль и уклад жизни, особое самосознание его обитателей. Нет никаких данных о существовании в Перу подобной городской культуры. Документы эпохи конкисты уделяют внимание положению отдельных общин и групп ремесленников и реже торговцев, но в них ничего не говорится о жителях городов вообще. Понятия «горожанин» в Древнем Перу, по-видимому, не было.
Письменность — одна из характерных черт городской культуры. Вместе с ней на древнем Ближнем Востоке и в Мезоамерике [1] зарождаются философия, математика, литература. Этого не случилось в Андах. Даже мифология перуанцев оставалась удивительно близкой первобытным верованиям племен Амазонки. И не случайно, что знаки на разноцветных фасолинах никто так и не догадался перенести на глиняную табличку. Сделать это мог только настоящий горожанин, а такого, похоже, не нашлось.
Возможно, конечно, что дальнейшие исследования внесут коррективы в этот вывод. Мы, например, ничего не знаем о внутреннем устройстве Пачакамака, планировка которого (плотная застройка, четкие границы, наличие обводных стен) не совсем обычна для Перу. Однако вряд ли какие-либо новые данные по отдельным центрам полностью изменят сложившуюся картину.
Несмотря из то что отдельные отрасли ремесла в Андах, особенно ткачество, были развиты весьма высоко, а некоторые города по своим размерам и внушительности монументальных построек могут сравниться с древними центрами на Ближнем Востоке и в Мезоамерике, в целом древнеперуанская цивилизация оставалась аграрной. Это не могло не найти отражения в идеологии ее создателей.
Хорошо известно, что земледелец, крестьянин иначе относится к природе, нежели ремесленник-горожанин. Он постоянно ощущает свою связь с ней, зависимость от нее. Впрочем, древний человек не знает никаких абстрактных природных сил и стихий — для него есть только боги. Вот и получается, что между божеством, посылающим урожай, и человеком в Перу была, пожалуй, меньшая дистанция, чем в древней Месопотамии.
Лишь в малой мере ремесленник приложил свои руки, чтобы обеспечить благосостояние жителя Анд. Золотые початки кукурузы, ватные коробочки хлопка, тугие стручки фасоли — все было даром богов. Так вознаграждался простой труд земледельца, а искусство ремесленника, хитрость торговца были здесь не при чем. Помимо работы на полях, боги требовали лишь жертв и точного соблюдения ритуалов.
Стоит ли удивляться после этого размерам богатств, погребенных древними перуанцами в земле, сосредоточенных в храмовых сокровищницах. Ведь от богов и предков зависело все их существование.
Когда в XVI в. Перу достигли отряды испанцев, в столкновение пришли две культуры, различавшиеся не только разной технической оснащенностью. Столкнулись два мировоззрения, два разных взгляда на то, к чему должен стремиться человек в этой и будущей жизни, как и зачем он должен действовать. И надо ли объяснять, каким страшным потрясением стал для индейцев приход людей, не ставивших ни во что местные святыни, принесших совсем иные ценности?
Во многих прибрежных долинах Перу индейцы вымерли уже к концу XVI в. А между тем испанцы не истребляли их здесь намеренно. Не было как будто и больших эпидемий. Некоторые этнографы полагают, что трагическая судьба этих людей — результат психологического шока. Даже в словах миссионера-августинца Антонио де ла Каланчи, описавшего события тех лет, слышатся тоска и отчаяние, когда он рассказывает о разрушенных индейских храмах, о божествах, считаемых ныне демонами. Вот отрывок из его книги, изданной в начале XVII в. в Испании:
«В этих долинах демоны общались с индейцами лицом к лицу как равные с равными, становясь видимыми на пиршествах и танцуя во время попоек. Все было подчинено им и они говорили через свой оракул. Главный их дворец и резиденция были в большом храме Сиан. Это был храм луны, и в первый день новолуния там приносили самые большие жертвы. Слепые в своей вере, они жертвовали собственных детей и считали, что те превращаются в божества, и почитали их одежду как реликвию. В помещениях этого храма (а было там много комнат) находились демоны, как у себя дома. Многие христиане слышали голоса и думали, что это индейцы, но потом распознавали обман, видя, что никого нет. Многие от этого чуть не умерли от страха. [А после того, как сюда прибыла святая дева], в холмах и далеких храмах слышался голос тамбурина, индейского инструмента, звучащего мрачно, печально и скорбно. Захотевшие узнать, в чем дело, выяснили, что этот печальный и заунывный звон слышен в новолуние. Они спросили стариков-индейцев, и те отвечали, что это плачут демоны, ибо в эту ночь им поклонялись и приносили жертвы [а после того как святая дева изгнала их, им больше не поклоняются и не служат]». (В квадратных скобках кратко пересказаны более длинные отрывки текста Каланчи.)
