Во времена распада Империи произошли большие изменения, и в том, что касалось сенаторов, это были изменения к лучшему. Хота сам сенат, как государственный орган, так и продолжал мало что значить, его отдельные члены получили значительно большую власть, чем когда-либо ранее.
Те из них, кто обычно заседали в здании сената в Риме, имели мало общих дел с императором, который, как правило, находился в Медиолане (Милан), а позднее в Равенне. Последствия его отсутствия были в чем-то неблагоприятны для роли сената, а в чем-то положительны. Доктрина «где Цезарь — там и Рим» и тот факт, что в Риме обычно не было императора, казалось, мог свести сенат до малозначительной роли городского совета. И именно так зачастую выглядело его положение. С другой стороны, перемещение императора и его двора в другие города обеспечивало сенаторам («призванным отцам») куда большую степень независимости. Более того, Константин, чей переход к христианству вынудил его дать отступного языческой аристократии, увеличил число важных постов, доступных сенаторам.
Правда, он отлучил их от армии, их не допускали туда очень много лет, но ежегодная пара консулов, должность которых тогда еще много значила, была поднята по своей престижности на максимальную высоту по сравнению с временами ранней Империи: эти места теперь полностью резервировались за наиболее видными приближенными императора, его близкими друзьями, которых он называл своими компаньонами. У них не было больших забот в период пребывания на посту консула. Как заметил Гиббон, консул времен поздней Империи «мог без помех созерцать свои собственные достоинства». Но за время консульства все члены семьи консула и его потомки навсегда попадали в число аристократов, а также, как правило, обогащались.
Так что, хотя собственно Рим больше не являлся центром событий, ведущие граждане города добились такой степени личного влияния, которой они не обладали предыдущие четыреста лет. Классовое самосознание было чрезвычайно высоким. Сим-мах, сам видный аристократ, замечал, что «голубая кровь кричит о себе и всегда признает своих». В то же время аристократическая структура не была полностью замкнута у своего основания. Поэт Осоний, например, пробился в привилегированные слои общества и, проявляя гнетущее подобострастие к людям высокого происхождения, преуспел в выгодном устройстве всех своих родственников.
Однако его соавтор Клодиан говорит о повсеместном негодовании сенаторов, когда евнух Евтропий стал консулом на Востоке; Иероним пишет об охватившей их ярости из-за того, что человек низкого происхождения, «селянин», отхватил у них пост консула, который, как они считали, по праву принадлежал им. Более того, большинство писателей считало само собой разумеющимся, что низшие классы должны относиться к консулу и сенатору с безмерным почтением.
Со времен ранней Империи значение термина сенатор существенно расширилось. Теперь лица, носившие это звание, никоим образом не относились только к сравнительно малому числу высокопоставленных людей, действительно восседавших в сенате. Местом их собраний во времена поздней Западной империи была курия, которая и сегодня располагается у Римского Форума. Она едва могла вместить 600 человек, входивших в сенат во времена ранней Империи. А теперь в ее состав входило около 2000 сенаторов, не считая еще 2000 их коллег в аналогичном государственном органе в Константинополе.
Эти 4000 сенаторов были разбиты на три группы в соответствии с их имущественным цензом, каждая со своей степенью привилегий. К 450 г. двум нижним группам было разрешено не посещать заседания сената. Еще раньше было принято постановление о том, что сенаторы Запада обязаны жить в Риме. Но это правило устарело, и должно было быть формально отменено, поскольку большое число сенаторов, включая многих, принадлежавших к высшей из трех по иерархии групп, предпочитали жить вне столицы и даже вне Италии, в пределах своих огромных поместий. Но, будучи географически далеко друг от друга, эти главные аристократические фамилии поддерживали друг с другом тесные связи, образуя замкнутые самоподдерживающиеся конгломераты по всем территориям Запада, доминирующие над окружающим политическим ландшафтом.
Хотя сенаторы нижних групп постепенно опускались и сливались с более низкими слоями общества в их тенденции к всеобщему обнищанию, самые богатые аристократы становились все богаче и богаче. Известно о людях, чьи арендаторы приносили им годовой доход в четыре тысячи фунтов золота плюс прибыль, которую они получали от продажи зерна, вина и других продуктов. Эти люди, в среднем, были впятеро богаче своих предшественников на заре Империи.
В Риме и Константинополе сенаторам, назначенным на посты консулов, полагалось по закону отпраздновать это назначение путем щедрой оплаты общественных развлечений или игр. Августин резко критиковал тех богачей, кто был готов разориться, лишь бы поразить окружающих своим расточительством. Некий Петроний Максим, ставший впоследствии в 455 г. на несколько недель императором, потратил 4000 фунтов золота на такие игры. Симмах, когда его сын получил высокую должность, потратил 2000 фунтов. Хотя и называвшийся современниками человеком среднего достатка, Симмах владел тремя домами в Риме и, по меньшей мере, тринадцатью домами в различных районах Италии, не считая недвижимости в Сицилии и Африке.
Одна из отшельниц, очень интересовавшая Иеронима, святая Мелания Младшая, владела поместьями в Италии, Африке, Испании, Сицилии и Британии. Ее собственность в Сицилии обслуживалась за счет дохода от шестидесяти ферм и обрабатывалась 400 рабами. При таком состоянии дел она одним актом освободила 8000 рабов. И тем не менее она была умным и проницательным финансистом. По словам ее биографа «благословенны будут те, кто предвидит и продает свою собственность перед приходом варваров». И она и ее семья хорошо понимали необходимость вовремя перевести свои денежные доходы на Восток.
Как показало отношение к своей собственности таких людей, как Симмах и Мелания, любому, кто хотел добиться финансового успеха, следовало вкладывать свои деньги не в производство каких-либо товаров, а в землю. Христианские моралисты, такие как Амвросий и Иоанн Златоуст нападали на богачей, покупавших дом за домом и поле за полем, выбрасывая на улицу прежних владельцев и захватывая целые деревни в свои собственные ненасытные руки. Когда поэт Рутилий Намациан плыл вдоль Этрусского побережья в 416 г., он наблюдал эти безграничные владения вдоль берега.
Мы плыли на север за Алию, и Пиржи
Вскоре остался позади.
Сегодня перед нами огромные поместья,
А когда-то это были маленькие деревушки.
Многие огромные здания, возвышавшиеся на этих землях, были укреплены, как замки; это были почти неприступные крепости, в которых искали убежища бедняки и перемещенные лица. Поместья стали маленькими ограниченными королевствами, экономически и социально независимыми, заполненными наемными сельскохозяйственными рабочими, рабами, ремесленниками, охранниками, управляющими и прихлебателями.
На мозаике некоего Юлия из Карфагена виден один из таких сельских дворцов со стенными башнями; а семьи мавританских вождей, таких, как Фирм и Гильдо, достаточно могущественных, чтобы восставать против правительства в 373 и 397 годах, жили в такого же рода дворцах на скалах.
Сидоний дает описание другого огромного дворца, галльского Бурга Леонтия у слияния рек Дуран (Дордон) и Гарумна (Гаронна). Действительно, в Галлии была особенно заметна концентрация могущественных землевладельцев, которые все больше и больше жили в деревне и редко наезжали в Рим — энергичная сенатская аристократия из около сотни семей, унаследовавших свою династическую власть и содержавших собственную вооруженную охрану.
Многие из деревень, располагавшихся у этих замков, до сих пор сохраняют в своих названиях имена владельцев — Джуллий (Юлий), Витри (Виктор), Савиньи (Сабин), Лезигни (Лициний). Настолько могущественны были эти римско-галльские лорды, что император Гонорий во время кризиса рассредоточил контроль над страной, фактически передав власть на местах в их руки. В 455 г., собравшись в Арелате (Арль), они даже провозгласили выходца из своих рядов, Авита, императором.
Этот акт был триумфом галльских дворян перед римской аристократией, хотя и очень быстротечным, поскольку Авит был низложен и вскоре умер. Его сын Экдиций был достаточно богат, чтобы поддержать 4000 страдающих бедняков во время голода — благотворительность, которую никто из его соседей землевладельцев никоим образом не поддержал.
Взгляд на одежды какого-либо из этих аристократов показывает, как изменились времена. Чисто белые одеяния ранних римских сановников ушли в прошлое. Сенатор четвертого века носил льняную тунику (камизию) с шерстяной мантией (далматиком), накинутой поверх нее. Верхняя часть далматика представляла собой плащ с жестким капюшоном, либо прозрачную ткань, легко развевавшуюся сзади. Эти одежды украшались великолепными узорами с добавлением платков и шарфов. Женщины носили шелковые платья, расписанные золотыми нитями. Иероним часто приводит злые портреты экстравагантно разукрашенных драгоценностями матрон; Аммиан также предпринимает целый ряд яростных атак на кричащую роскошь богачей. Так же поступает и радикальный Сальвиан.
