Режи Буайе - Средневековая Исландия

Существовал еще один денежный эквивалент — стоимость коровы, kúgildi. Он играл важную роль, однако определить его современный эквивалент не представляется возможным.

Среди единиц длины следует упомянуть sponn (пядь): расстояние от конца большого пальца до кончика среднего, фут (fótr) и faðm (ср. английский fathom — морская сажень, фатом), эквивалентный французскому туазу.

Среди мер веса назовем фьердунг (fjórðungr), в котором как будто бы насчитывалось десять pund (ливров), mörk (см. французская марка), соответствовавший половине ливра и соответственно одной двадцатой фьердунга. Согласно Иону Иоханнессону, одна унция весила приблизительно 27 граммов, откуда следует, что вес марки составлял 216 граммов. 80 марок составляли voett. Еще более усложняет эту систему тот факт, что ее единицы иногда употреблялись как единицы веса, а иногда как обозначение цены. Иными словами, в области мер и весов царила полная анархия: даже в «сагах о епископах» упоминаются жалобы на неточность такой единицы измерения, как локоть. Любопытно, что упоминания о золоте очень редки и появляются уже в более позднее время (не раньше конца XIII века). Соотношение между стоимостью серебра и золота составляло восемь к одному.

Наконец, при взвешивании зерна применялся sáid, равнявшийся шести moelar, однако определить их величину в современных единицах не представляется возможным. В целом же доступная нам информация о величинах мер неточна, и значения их сильно колеблются; очевидно, некоторое единообразие наметилось в этой области лишь после укрепления позиций Церкви.

Здесь также важно не проецировать на средневекового исландца опыт, почерпнутый из нашего собственного прошлого. Если его повседневная жизнь кажется нам несколько странной, принимая во внимание древние традиции, не соответствующие привычным среднему европейцу, то его восприятие морали и религии, при всем их отличии, все-таки допускает удовлетворительное разъяснение. Более того, нас поражают удивительные достижения исландцев в области литературы, а также изобразительного искусства. Достаточно сказать, что культура Исландии, недаром именуемая «исландским чудом», может гордиться тем, что она даровала Западу прекраснейшие цветы: обе «Эдцы», поэзию скальдов и саги.

Здесь в первый раз — поскольку мы будем возвращаться к этому вопросу в дальнейшем, — следует позволить себе отступление от основной темы. Всем, что нам известно о средневековой Исландии и даже Скандинавии в целом, мы обязаны христианским клирикам: редкие известные нам документы, существовавшие до христианизации, происходившей в Скандинавии удивительно единовременно и единообразно приблизительно около тысячного года нашей эры, не могут позволить нам составить точное представление о том, что представляла собой исходная скандинавская культура. Это утверждение еще более справедливо для Исландии, страны «не имевшей» прошлого. Так что исследователи должны постоянно прилагать усилия, порой довольно изощренные, для того, чтобы представить себе ту почву, которую Церковь подвергла своей обработке. На предыдущих страницах мы говорили о мерах длины, веса и объема: читатель наверняка был сбит с толку неясностями, возникшими вследствие «западных» традиций, о которых прямо говорит выбор некоторых терминов. Так же дела обстоят почти во всех остальных областях. Все древние исландские документы представляют, условно говоря, «палимпсесты»: под тонким поверхностным христианским слоем скрывается исходная древняя германо-скандинавская основа. Конечно, особенным образом это справедливо для чисто литературных произведений, однако можно предположить, что этот тезис остается верным и в прочих областях.

Так, например, эта культура относилась к смерти не вполне с «христианских» позиций. Кончина не считалась решительным и окончательным прекращением земной жизни, ни даже необходимым испытанием. Похоже, что этот вопрос стал одним из моментов, затруднительных даже для Церкви. Смерть считалась просто переходом в новое состояние, не вызывавшим ни особых комментариев, ни скорбной патетики. Eitt sinn skal hverr deyja — однажды каждый должен умереть. Эта фраза становится лейтмотивом исландских текстов. В другом варианте: без соизволения Норн (богинь Судьбы) и вечера не прожить. В этих условиях нет разницы между прошлым, которое может предвосхитить будущее, и будущим, в котором можно вспомнить прошлое. Например, цикл посвященных Сигурду Фафниробойце героических поэм «Эдды» является неким подобием гобелена, на котором перед глазами зрителя одновременно разворачиваются все фазы этой истории. Безусловно, в исландских сагах присутствует динамика, но не такая, к которой мы привыкли; она скорее подтверждает хорошо известную в этих широтах пословицу, которая говорит, что ребенок — это отец человека.

К этой теме не так-то легко приступить, поскольку известно, что понятие времени и способ его использования меняются вместе с происходящими изменениями культур и эпох. Уже на языковом уровне становится ясно, что древний исландский язык не располагал разнообразием и богатством выражений, касающихся времени, которые есть во французском языке, например в отношении настоящего. Прошедшее время, к которому можно добавить, по крайней мере, описательное будущее, — вот все, чем располагал этот язык в своих текстах до прихода христианства. В поэтической песне Прорицание Вёльвы «Старшей Эдды», грандиозного эпоса, не уступающего «Божественной комедии» Данте, предсказательница рассказывает мифическую историю мира, богов и людей и без каких-либо сложностей смешивая настоящее, прошедшее и будущее. В результате возникает впечатление огромного застывшего мгновения. Похоже, что именно Церковь с ее способностью приноравливаться к чуждым культурам привнесла в данное произведение видение времени, более соответствующее нашему современному мироощущению.

По большому счету время в Исландии считали не годами и днями, но зимами и ночами. Исландцы говорили: не «ему восемнадцать лет», но «он прожил восемнадцать зим», не «ее не было три дня», но «ее не было три ночи». Понятия «зима» и «ночь» не несут здесь негативного оттенка: практический опыт исландцев ставил их на первое место. В их году фактически было только два времени года: лето (sumar) — впрочем, очень короткое, и очень длинная зима (vetr). В исландском языке имелись слова vár, весна, и haust, осень, однако эти термины не входили в обычное исчисление времени. Интересно отметить, что слово haust применялось также для обозначения времени сборов! Возрастные периоды — старость и юность — конечно, осознавались, но не имели строгих обозначений. В таких случаях упоминали физическую силу, не опробованную молодым человеком и утраченную стариком, но никакого конфликта поколений практически не существовало. Бытие человека естественным образом вписывалось в течение времени, которое мы назвали бы почти неподвижным и напоминающим гобелен, целиком лежащий перед нашими глазами.

В отношении месяцев положение кажется еще более сложным. Мы располагаем текстами, в которых упоминаются названия двенадцати месяцев (хотя некоторые из них объединяют части двух «наших» месяцев), однако латинское влияние здесь очевидно, и мы не можем не принимать это в расчет. Наиболее точные источники сообщают следующие названия зимних месяцев: gormánaðr (mánaðr = месяц), ýlir, jóImánaðr (Jól — праздник зимнего солнцестояния, наше Рождество) или mörsugr, þorri, gói, einmánaðr. О происхождении этих названий нам ничего не известно, кроме того, что в языческие времена термины gói и þorri могли относиться к мелким божкам плодородия. Летнее полугодие, согласно Законам Серого Гуся (Grágás) — главному своду исландских законов, выведенным из употребления только в XIII веке, было разбито по видам сельскохозяйственных работ (önn): várönn (весенняя работа), löggarðsönn (работа в поле, «за оградой», занимавшая два наших месяца), heyönn (уборка сена, также два месяца), период осенних работ (tvímánaðr) и, наконец, «работа внутри ограды» (gardlaggsönn, также два месяца). Эти наименования кажутся за некоторым исключением слишком литературными, чтобы отражать реальную жизнь. Мы можем предложить следующую, хотя и очень предположительную схему месяцев.