Зашумели все, завздыхали:
- Кабы так!
Наконец растворилась дверь верхней горницы, вышли степенно писцы.
С ними дворянин государев Рытов.
Притихли все.
Рытов оглядел собравшихся, проверяя, точно ли его приказание выполнено. Доволен остался. Крикнул звонко:
- По делу великой важности собрал вас, крестьяне!
И склонился к высокому грузному писцу, должно главному:
- Изволь, Дмитрий Андреевич!
Писец вперед выступил, толстыми губами пожевал и начал голосом низким и хриплым:
- Ведомо вам, что многие годы воюет государь Иван Васильевич с соседними властителями. От той войны разорение учинилось и многие земли в запустение пришли. Потому повелел царь и великий князь Иван Васильевич описать те земли, с указанием точным, которые из них впусте лежат, а которые пашутся. А также кому те земли даны и кто на них живет...
Внемлют мужики и бабы затаив дыхание царскому писцу. А тот далее речь ведет:
- И дабы порядок в описании том нарушен не был, установил царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич заповедные годы, в которые бы выход крестьян от одного помещика к другому запрещен был...
- Постой! - закричал дядька Никола. - Это что ж, теперь мы, стало быть, от Рытова уйти не можем? Так, что ли?
- Именно так, - спокойно, и недовольства не выражая, ответил писец.
- Помилуй! - Дядька Никола вперед начал проталкиваться. - Мы расчет с барином сделали, вчера сполна заплатили пожилое. Нам-то как же? Нас-то, верно, тот царев указ не касается?
Писец опять губами пожевал, видать, такая у него была привычка, на дядьку Николу в упор уставился и возвысил голос:
- Кто ты такой есть, чтобы царевы указы тебя не касались, а?
Зашумели мужики. А писец - здоровая у него оказалась глотка - рявкнул:
- Молчать! Царский указ читать буду!
Мужики, понятно, разом стихли. А писец развернул поданную ему бумагу и зычным голосом принялся читать:
- "Царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич с боярами приговорил..."
Долго читал писец. Мало что понял Тренька. Все более на дядьку Николу поглядывал. А тот чем далее, тем лицом темнее делался.
Умолк писец. Откашлялся глухо.
- Понятно ли? - спросил. - Уразумели указ государя нашего Ивана Васильевича али нет?
- Уразумели... - отозвались мужики нестройно.
А дядька Никола опять вперед полез:
- Постой, мил человек...
Писец свысока:
- Не мил человек я тебе - государев подьячий.
- По мне, хоть самим сатаной будь! - остервенился дядька Никола. Почто вчера Иван Матвеевич деньги брал? Выход сулил? А ноне ты царев указ читаешь, что выходу не быть!
Осклабился подьячий:
- Должно, не знал Иван Матвеевич государева указа, потому и сулил.
- Как же так, Иван Матвеевич? - вплотную к Рытову подступился дядька Никола. - Взявши деньги, выходит, обманул, обвел вокруг пальца. Так, что ли?
Рытов поверх Николиной головы посмотрел:
- Что лишне, в счет будущего оброка пойдет... - И к кучке малой своих крестьян зычно и строго: - Глядите, царев указ все слышали? Коли кто указ нарушить задумает, пусть на себя пеняет. Не будет ему ни жалости, ни пощады! Учинил государь с боярами заповедные лета, выход запретил. Потому должно быть вам всем на моей земле до нового государева установления.
- Эхе-хе! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! - с тоской безмерной вздохнул кто-то подле Треньки.
- А теперь, - закончил Рытов, - по домам, мужики! - И внезапно к дядьке Николе оборотясь: Берегись, раб. Коли удумаешь что - под землей найду, кожу сдеру. А мальчонку твоего - псам...
Рванулся дядька Никола к дворянину государеву Ивану Рытову, а сзади люди, что приехали с царскими писцами, его под руки.
- Не балуй!
Огляделся дядька Никола глазами, налитыми кровью, царевых слуг стряхнул:
- Не трожь, холуйское племя!
И, повернувшись круто, дороги не разбирая, - к дому.
Невесел был тот путь. Молчком шли. Даже Урван, опустивши хвост, плелся.
Вместе, едва десятком слов перемолвившись, пообедали.
Поднялся из-за стола дядька Никола, сказал твердо, как о деле решенном:
- Уйду от Рытова. И за обман посчитаюсь. Крепко! - И к Треньке: - Коли воли не дают, ее надобно силой брать. Запомни, Терентий. На всю жизнь!
Кивнул Тренька головой и серьезно, ровно взрослый, ответил:
- Запомню!
