После замирения в Марке вся Италия наслаждалась бы миром, если бы не нарушали его болонцы. В Болонье имелись две могущественные семьи - Каннески и Бентивольи;[97] последних возглавлял Аннибале, первых - Баттиста. Чтобы иметь побольше доверия друг к другу, они заключали между собою частые брачные союзы; но известно, что людям, охваченным одними и теми же честолюбивыми замыслами, легче вступать в родство друг с другом, чем в дружбу. После изгнания Франческо Пиччинино Аннибале Бентивольо добился вступления Болоньи в союз с Флоренцией и Венецией. Баттиста, со своей стороны, зная, как желательно герцогу завладеть этим городом, тайно сговорился с ним об умерщвлении Аннибале и о передаче Болоньи под его[98] власть. Уговорившись насчет того, как это сделать, 25 июня 1445 года Баттиста со своими людьми напал на Аннибале, убил его,[99] и затем они стали бегать по улицам города, возглашая имя герцога. Комиссары Венеции и Флоренции, находившиеся тогда в Болонье, при первых же признаках мятежа удалились в свои дома, но вскоре им стало известно, что народ не только не на стороне убийц, а, напротив, собирается с оружием на площади, громко сокрушаясь о смерти Аннибале. Тогда к ним возвратилось мужество; они со всеми, кто при них находился, присоединились к народу и, собравшись с силами, напали на сторонников Каннески, одних перебили, а других выгнали из города. Баттиста не успел бежать, но не был в числе убитых. Он скрылся у себя дома, где спрятался в погребе для хранения зерна. Враги искали его весь день и, будучи уверены в том, что он не уходил из города, до того запугали его слуг, что один из мальчиков указал им, где скрывается хозяин. Его вытащили оттуда еще в полном вооружении и сперва умертвили, а затем протащили труп по улицам и сожгли. Так, влияния герцога оказалось достаточно, чтобы затеять дело, но его силы не подоспели вовремя, чтобы его поддержать.
X
Смерть Баттисты и бегство всех Каннески с их сторонниками водворили в Болонье мир, но она продолжала пребывать в смущении. В семье Бентивольо не оказалось никого, способного взять в руки бразды правления. После Аннибале остался только один сын, шестилетний Джованни, так что можно было опасаться возникновения среди сторонников Бентивольо разногласий, благоприятствующих возвращению Каннески и гибельных для государства и партии Бентивольо. Видя их нерешительность и смущение, Франческо, бывший граф Поппи, находившийся в то время в Болонье, сообщил наиболее видным гражданам, что если они хотят себе в правители человека одной крови с Аннибале, он может им на такого указать. И он рассказал, что лет двадцать назад Эрколе, двоюродный брат Аннибале, находясь в Поппи, сошелся там с одной девушкой, у которой родился сын, названный Санти: Эрколе неоднократно говорил, что является его отцом, чего не стал бы отрицать ни один человек, знающий Эрколе и юношу, настолько они были похожи друг на друга. Словам графа поверили и поспешили послать во Флоренцию нескольких граждан опознать молодого человека и договориться с Козимо и Нери насчет переезда его в Болонью,
Того, кто считался отцом Санти, уже не было в живых, и молодой человек находился под опекой своего дяди, Антонио да Кашезе, человека богатого и бездетного и большого друга Нери. Прослышав обо всем этом, Нери рассудил, что не следует ни отвергать предложения болонцев, ни принимать его слишком поспешно, а нужно, чтобы Санти объяснился с посланцами Болоньи в присутствии Козимо. Свидание между ними действительно состоялось, и болонцы не просто отнеслись к Санти с уважением, но и пришли от него в полное восхищение, так владели их сердцами партийные страсти. Сперва, однако, ни к какому решению не пришли, но Козимо, вызвав Санти для беседы с глазу на глаз, сказал ему: "В данном случае лучший себе советчик ты сам, ибо лишь тебе надлежит сделать выбор, соответствующий твоей натуре. Если ты признаешь себя сыном Эрколе Бентивольо, то обратишься к делам, достойным этого дома и твоего отца. Но если ты предпочитаешь быть сыном Аньоло[100] да Кашезе, то останешься во Флоренции и всю жизнь свою будешь заниматься низменным ремеслом в цехе Лана".[101]
Слова эти убедили юношу, сначала почти уже готового отказаться от предложения болонцев, и он ответил, что сделает так, как решат за него Козимо и Нери. Он дал согласие болонским посланцам, был соответственно одет, получил коней и слуг и вскоре в сопровождении большой свиты был привезен в Болонью, где ему поручили воспитание сына Аннибале[102] и управление городом. На этом посту он проявил столько мудрости, что там, где все его предки погибали под ударами своих врагов, он мирно прожил свою жизнь и скончался, окруженный почетом.[103]
XI
После того как умер Никколо Пиччинино и произошло замирение в Марке, Филиппо захотел найти подходящего человека для командования своими войсками. С этой целью он вступил в тайные переговоры с Чарпеллоне, одним из самых способных военачальников графа. Когда они договорились, Чарпеллоне попросил у графа позволения отправиться в Милан, чтобы вступить во владение замками, которые герцог подарил ему во время прежних войн. Граф, заподозрив сговор между ними и не желая, чтобы герцог мог использовать против него его же человека, велел сперва арестовать Чарпеллоне, а затем казнить его под предлогом, будто с его стороны обнаружена измена. Это привело Филиппо в величайшее негодование и гнев, но весьма обрадовало венецианцев и флорентийцев, которые сильно побаивались, как бы вооруженные силы графа и могущество герцога не объединились между собой. Однако возмущение герцога вызвало в Марке новую войну.
Римини подвластно было Сиджисмондо Малатесте, который, будучи зятем графа, рассчитывал получить во владение также Пезаро, но граф, заняв Пезаро, отдал его своему брату Алессандро.[104] Уже это крайне раздражило Сиджисмондо, а тут еще Федериго Монтефельтро, его недруг, при поддержке графа, получил во владение Урбино. Это сблизило Сиджисмондо с герцогом и побудило папу и короля неаполитанского начать войну с графом, который, чтобы Сиджисмондо отведал первых плодов столь желанной ему войны, решил выступить первым и напал на Сиджисмондо. Тут снова в Романье и Марке начались волнения,[105] ибо Филиппо, король и папа послали на помощь Сиджисмондо немалые силы, а флорентийцы и венецианцы снабдили графа если не войсками, то во всяком случае денежными средствами. Филиппо уже не удовлетворяли военные действия в Романье, он попытался отнять у графа Кремону и Понтремоли,[106] однако Понтремоли защитили флорентийцы, а Кремону венецианцы, так что в Ломбардии тоже начали воевать, но после ряда операций в Кремонской области Франческо Пиччинино, военачальник герцога, был разбит в Казале Микелетто и венецианскими войсками.[107]
Эта победа пробудила в венецианцах надежду на то, что им удастся изгнать герцога из его государства, они послали своего комиссара в Кремону и осадили Гьярададду, заняв все владения герцога, за исключением Кремы. Затем они перешли Адду и делали уже набеги до самых ворот Милана, так что герцогу пришлось обратиться к Альфонсу с просьбой о помощи, доказывая, как опасно было бы для его королевства, если бы Ломбардия оказалась во власти венецианцев. Альфонс эту помощь ему обещал, но никакие войска не могли бы пройти в Ломбардию, если бы этому воспротивился граф.
XII
Тогда Филиппо принялся умолять, чтобы тот не оставлял в беде своего старого и слепого тестя. Сфорца, конечно, был зол на герцога за развязанную против него, графа, войну, но, с другой стороны, его не устраивало и возвеличение Венеции, да и денег ему уже не хватало, так как лига отпускала средства скуповато: флорентийцы перестали страшиться герцога, а именно страх перед ним заставлял их ценить графа, венецианцы же ничего не имели бы против крушения Сфорца, ибо считали, что только он может помешать им захватить всю Ломбардию. Тем не менее, в то время как Филиппо пытался вновь привлечь его к себе на службу, обещая ему верховное командование всеми своими вооруженными силами, только бы он отошел от венецианцев и вернул Марку папе, венецианцы тоже направили к графу посла, обещая ему Милан, если они его возьмут, и постоянное командование их войсками, лишь бы он продолжал войну в Марке и не пропускал войск Альфонса в Ломбардию.
Обещания Венеции были блестящие и к тому же венецианцы оказали ему немалые услуги, вступив в войну для того, чтобы защитить Кремону. Обиды же, нанесенные герцогом Сфорца, были еще свежи, а посулы его - не слишком щедрые, да и неверные. Тем не менее граф колебался - какое же решение ему принять. С одной стороны, его связывали обязательства перед лигой, данное слово, недавняя услуга Венеции, новые обещания на будущее. С другой - мольбы тестя, а главное, скрытый яд, который чудился ему за щедрыми посулами венецианцев: он отлично понимал, что если венецианцы одолеют герцога, то лишь от их доброй воли будет зависеть и выполнение обещаний, и даже судьба его владений, а на эту добрую волю не положился бы ни один мудрый государь, не вынуждаемый к тому обстоятельствами. Конец колебаниям графа положила непомерная жадность венецианцев. Понадеявшись занять Кремону с помощью нескольких своих сторонников в этом городе, они направили к ней под каким-то другим предлогом свои войска. Но сговор этот, обнаруженный теми, кто управлял в Кремоне от имени графа, не удался: Кремоны венецианцы не получили, а графа потеряли, ибо он, отбросив теперь всякую щепетильность, перешел на сторону герцога.[108]
