Сновская тысяча входила в состав Черниговской «волости». Но существовала территория, непосредственно подчиненная черниговскому столу. Пределы этой территории хорошо обозначены в летописном рассказе под 1159 г. Новгород-Северским владеет Святослав Владимирович, а Черниговом — Святослав Ольгович. Что же принадлежало непосредственно к владениям последнего? Оказывается, семь городов, из которых названы четыре — Моравийск, Любеч, Оргощ и Всеволож. Это города, лежавшие к северо-западу, юго-западу и юго-востоку от Чернигова. Можно догадываться, какие остальные три города он разумел: это Уненеж, Белавежа и Бахмач.
Обращаем внимание, что, несмотря на сильное разорение городов этих от половцев («взяти Черниговъ съ 7-ю городъ пустых… а въ нѣхъ сѣдять псареве же и половци»{118}), эти владения черниговских князей частично и в то время представляли собою богатейшие места. Около Любеча — «вся жизнь» черниговских князей, как прямо говорил Изяслав: «идеже их есть вся жизнь». И не только около Любеча. От Ольгова поля под Черниговом до Боловоса, лежавшего в 6 км к западу от Чернигова, тянулись «села» — «жизнь их вся». Села тянулись и в северо-западном направлении от Ольгова поля к Любечу: «став на Олговѣ полѣ, ту села наша пожгли оли до Любча и всю жизнь нашю повоевали», — жаловались черниговские князья на Изяслава{119}. Когда Святослав говорил, что ему пришлось взять «Чернигов с 7-ю город пустых», он прибеднялся. Хотя он владеет «пустыми» городами, но, оказывается, променять Чернигов на Новгород-Северский (чем угрожает ему Изяслав) он все же не хочет. Он только жалуется, что в новгород-северской доле Черниговской волости фактически распоряжается сам Изяслав из Киева со своим «сыновцем», новгород-северским князем. Часть помянутых городов, непосредственно тянувших к Чернигову, несомненно принадлежала к числу древних. Любеч был известен Константину Багрянородному и отмечен летописью в событиях 1015 г. Белавежа называлась «Белавежа старая», следовательно, существовала и новая, возникшая, вероятно, после бегства беловежцев хазар «в Русь» в 1117 г., очевидно из Белой вежи — Саркела на Дону{120}. Старая же Белавежа возникла, вероятно, еще в период дополовецкий, упоминается она уже в «Поучении» Мономаха. Кроме того, на той же черниговской территории лежал и Листвен, отмеченный в событиях 1024 г.
Когда же территория эта, непосредственно тянувшая к Чернигову, лежавшая к западу и к югу от него, стала черниговской, начала тянуть к Чернигову? По некоторым данным — во всяком случае до выделения Черниговского княжества по завещанию Ярослава. Мы знаем, что западные черниговские города тянули не к Киеву, а к Чернигову еще в первой трети XI в., судя по разделу «Русской земли» при Мстиславе «по Днепр». Но Днепр отделял Черниговское княжество не на всем пространстве; так, город Речица на правой стороне Днепра принадлежал Чернигову, а ряд селений южнее на правой стороне Днепра принадлежал Киеву. Район Речицы, расположенный на стыке северян, радимичей и дреговичей, мог отойти к Чернигову значительно позже: первое известие о ней встречаем под 1214 г. Граница между подвластными Чернигову и Переяславлю селениями определилась, повидимому, до раздела «Русской земли», по завещанию Ярослава. Дело в том, что граница между Переяславской «волостью» и Черниговской, проходившая к югу от Чернигова, не была границей новой, спорной, а отличалась устойчивостью, прочностью. В юго-западном углу Черниговской «волости» граница, повидимому, не спускалась ниже устья р. Остра; на левой стороне реки лежал городок Остерский, основанный на Переяславской территории (см., например, под 1098 г. в Ипатьевской летописи и под 1195 г. в Лаврентьевской), а в 6 км выше по Десне лежала Лутава, принадлежавшая к черниговским владениям, как видно из рассказа Ипатьевской летописи под 1175 г. Далее, вероятно, граница шла по р. Остру, а затем по междуречью Остра и Удая, так как г. Уненеж (Нежин) и Белая вежа, местоположение которой не вызывает сомнений, принадлежали к Черниговской волости; равным образом к Чернигову тянул и Всеволож (д. Сиволож). Оттуда граница шла в восточном или юго-восточном направлении, ибо Вырь, лежавшая или на месте с. Старые Виры (при речке Вире, притоке Сейма), или, же на месте «Старого Вирского городища», где был построен г. Белополье, входила в состав Черниговской земли.
По сравнению с территорией Курска и Посемья, переходивших то к Черниговскому княжеству, то к Переяславскому, юго-западные границы Черниговской «волости» отличались устойчивостью, прочностью. Они не вызывали споров, и, следовательно, можно предполагать, что установились они не вдруг, не случайно, а определялись отношениями сложившимися давно, до раздела «Русской земли» по завещанию Ярослава. Во времена печенегов этот район, тянувший непосредственно к Чернигову, не был опустошаем и разоряем, так как печенеги подымались обычно к Киеву по правой стороне Днепра.
Итак, перед нами обрисовывается основная часть Черниговской «волости». Она состоит, во-первых, из Сновской тысячи, охватывающей Сновск, Стародуб и Новгород-Северский, и, во-вторых, из городов, лежавших к северо-западу, юго-западу и юго-востоку от Чернигова и непосредственно к нему тянувших. Очерченная территория почти полностью совпадает с территорией городищ, очерченной Самоквасовым на карте городищ Черниговской губернии. Неясно только, относился ли к означенной нами территории район с городищами, лежавшими к северу от Путивля. За пределами этой основной территории Черниговской волости лежали входившие в состав Черниговской «волости»: на северо-западе земля радимичей и прилегавших к ним северян по р. Днепру, на севере и северо-востоке земля вятичей, на востоке область восточных северян по верхнему и среднему Сейму, так называемое «Посемье» с г. Курском и территория до р. Сосны. Нарастание Черниговской волости шло, таким образом, от юго-западной части ее в северном и восточном направлениях.
Уже из сказанного видно, что основным явлением в процессе территориального роста будущей Черниговской волости было принуждение, покорение земель восточных северян, радимичей и вятичей; земля последних (вятичей) составляла значительную часть всей Черниговской «волости». Когда земли эти стали исключительно тянуть к Чернигову, мы не знаем. Покорение, освоение этих земель было делом первоначально не исключительно Чернигова или Сновска и Чернигова, а всей «Русской земли» во главе с киевским князем. Участие киевского князя в этих предприятиях хорошо засвидетельствовано в предании. Еще можно сомневаться в точности предания о походах Олега на северян и радимичей, включенного только в «Повесть временных лет». Но и оно имело под собою известное основание в исторической действительности. По Константину Багрянородному, в полюдье ходили «все россы» из Киева к славянским племенам, в том числе к северянам. Поляне не упоминаются в рассказе или потому, что они подразумеваются под «остальными славянами», или потому, что они в то время эксплоатировались только Киевом и Вышгородом. Не может вызывать сомнений в достоверности предание, записанное еще в Древнейший свод, о походах Святослава на вятичей и Владимира на вятичей и радимичей. Составитель Древнейшего свода (в первой половине XI в.) отмечает, что и в его время («и до сего дне») радимичи «платят дань Руси, повозъ везуть». К сожалению, неясно, куда именно «в Русь» шла дань. С вятичей во всяком случае Владимир получал дань или долю дани, судя по известию: «и възложи на нь дань отъ плуга, якоже и отець его имаше». Позже, в XII в., черниговские князья, переходя в Киев, оставляли за собою иногда землю вятичей.
По Константину Багрянородному, в полюдье ходили «все россы», т. е. вся «Русская земля». В походах на северян и радимичей надо предполагать участие черниговской знати, а в походах на северян, кроме того, переяславской знати. Они ходили в полюдье со своими «воеводами», «князьями». Но знаем ли мы что-нибудь о черниговских или переяславских «князьях» или «воеводах» X в., времен Ольги и Константина Багрянородного? Знаменитые раскопки Самоквасова в Чернигове обнаружили захоронения богатых, знатных руссов X в., причем вскрылась картина похорон, подобная той, которую описывает Ибн-Фадлан, сообщая о похоронах «главарей» руссов. Но сохранились ли более конкретные сведения о левобережных военачальниках времен Ольги и Константина Багрянородного? Таким военачальником с левобережной стороны был «воевода» Претич, описанный в рассказе о нападении печенегов, на Киев при Ольге. Рассказ этот принадлежит к числу древнейших. Шахматов считал, что эпизод с отроком и Претичем есть вставка в текст Древнейшего свода, полагая, что фраза «и отступиша печенѣзи отъ града и небяше льзѣ коня напоити» противоречит тому, что читаем в том же рассказе выше: «Печенѣзи же мнѣша князя пришедша, побѣгоша разно отъ града; изиде Ольга с внукы своими и с людьми к лодьямъ». Но Шахматов упустил из виду, что в первой из приведенных фраз, в конце летописного рассказа говорится о р. Лыбеде: «и не бяше льзѣ коня напоити: на Лыбеди печенѣзи». Река Лыбедь протекала южнее Киева, на пути отступления печенегов; печенеги, как мы говорили, подымались обычно по правобережной стороне. Следовательно, испугавшись трубных звуков, возвещавших приход войска, и думая, что идет «князь» (т. е. князь Святослав), они «побѣгоша разно отъ града». Побежали они, конечно, в противоположную сторону (Претич переходил Днепр), т. е. к западу и к юго-западу от стен города, и Ольга имела возможность выйти к Днепру. После заключения перемирия с Претичем, когда печенеги уходили «отъ града», на Лыбеди нельзя было напоить коня. Нет оснований считать рассказ с Претичем вставкой в текст Древнейшего свода, тем более что он имеется как в «Повести временных лет», по Ипатьевскому и Лаврентьевскому спискам, так и в Новгородской 1-й летописи. Этот воевода Претич, пришедший с «людьми оноя страны Днѣпра» на выручку Киева, очевидно, как воевода города «Русской земли», лежавшего на левобережной стороне, был обязан защищать «Русскую, землю» от кочевников и в какой-то мере был подчинен киевскому князю Святославу: «роче же воевода их, именем Претиць: подступимъ заутра в лодьях; и попадьше (т. е. захватив) княгыню и княжичѣ, умчимъ на сию страну людии; аще ли того не створимъ погубить нас Святослав». Из текста ясно, что на обязанности Претича было выручить киевлян и княгиню, и невыполнение этих обязательств по совместной борьбе с кочевниками повлекло бы за собою недовольство и кару со стороны киевского князя Святослава. Рассмотренный источник в полной мере подтверждает сделанное нами выше предположение, что борьба с кочевниками стимулировала территориальное формирование «Русской земли», объединение Киева с левобережными городами в политическое целое.
