Как показала проведенная Наркомпросом РСФСР в 1920 году перепись, 86% подростков в возрасте от 12 до 16 лет были грамотными или имели начальное образование.
Скажем несколько слов о таком аспекте, как отношения правительства и учащейся молодежи. Традиционно говорится о вечном противоборстве между «свободолюбивой прогрессивной молодежью» и «косными и консервативными» царскими чиновниками. На самом деле все было значительно сложнее — отношения между студенчеством и властью прошли несколько этапов.
Для начала напомним, что гражданские учебные заведения не были единственными в России — значительная часть молодежи получала образование в военных учебных заведениях, где, напротив, проникалась «реакционным» духом. Будущий писатель А.И. Куприн в автобиографической повести «Юнкера» так описывал свои чувства, когда он в строю училища встречал императора Александра III в Московском Кремле: «Сладкий острый восторг охватывает душу юнкера и несет ее вихрем, несет ее ввысь. Быстрые волны озноба бегут по всему телу и приподнимают ежом волосы на голове. Он с чудесной ясностью видит лицо государя, его рыжеватую, густую, короткую бороду, соколиные размахи его прекрасных союзных бровей. Видит его глаза, прямо и ласково устремленные в него. Ему кажется, что в течение минуты их взгляды не расходятся. Спокойная, великая радость, как густой золотой поток, льется из его глаз.
Какие блаженные, какие возвышенные, навеки незабываемые секунды! Александрова точно нет. Он растворился, как пылинка, в общем многомиллионном чувстве. И в то же время он постигает, что вся его жизнь и воля, как жизнь и воля всей его многомиллионной родины, собралась, точно в фокусе, в одном этом человеке, до которого он мог бы дотянуться рукой, собралась и получила непоколебимое, единственное, железное утверждение. И оттого-то рядом с воздушностью всего своего существа он ощущает волшебную силу, сверхъестественную возможность и жажду беспредельного жертвенного подвигав.»[66]
К тому же университеты возникли в России не в пореформенное время, а гораздо раньше, но ни в XVIII, ни в первой половине XIX века о каких-либо волнениях в среде учащейся молодежи не было слышно. Очевидно, революционизация учащейся среды произошла не в силу сущности этой части общества, а в силу прихода в учебные заведения нового контингента молодежи. Во многом этот контингент представлял собой идеологизированную массу, составленную из представителей самых разных общественных слоев, которым еще предстояло образовать новый субэтнос русского общества — интеллигенцию.
Студент-физик. С дореволюционной открытки
Студент-математик. С дореволюционной открытки
Студент-юрист. С дореволюционной открытки
Студент-медик. С дореволюционной открытки
Студент-поляк. С дореволюционной открытки
Вечные студенты. С дореволюционной открытки
В начале XX века студенчество вопреки распространенным в историографии представлениям отнюдь не было лучшей частью общества. А.С. Изгоев, анализируя в сборнике «Вехи» состояние студенчества 1900-х годов, давал ему весьма нелестную характеристику. Свои выводы он делал на основе проведенного в 1904 году приват-доцентом Императорского московского университета М.А. Членовым социологического опроса студентов этого учебного заведения[67].
Мы не будем приводить все данные этого интересного исследования, укажем лишь на два примечательных факта: 51% студентов в начале XX века курили и 65% употребляли спиртные напитки (причем половина от этого числа отдавала предпочтение водке). Для российского общества того времени это были чудовищные цифры, в разы превосходящие уровень табакокурения и винопития в обществе в целом. Для сравнения, в 2004 году только треть студентов МГУ курят и лишь 15% употребляют водку. Хотя потребление табака и алкоголя в современной России значительно превосходит таковое в Российской империи начала прошлого века.
Отношение к учебе тогдашних студентов характеризовалось современниками негативно: «Русская молодежь мало и плохо учится, и всякий, кто ее искренно любит, обязан ей постоянно говорить это в лицо, а не петь ей дифирамбы, не объяснять возвышенными мотивами социально-политического характера того, что сплошь и рядом объясняется слабой культурой ума и воли, нравственным разгильдяйством и привычкой к фразерству»[68].
Сравнивая русских студентов с их заграничными коллегами, Изгоев указывает:«Прежде всего, надо покончить с пользующейся правами неоспоримости легендой, будто русское студенчество целой головой выше заграничного. Это уже по одному тому не может быть правдой, что русское студенчество занимается по крайней мере в два раза меньше, чем заграничное. И этот расчет я делаю не на основании субъективной оценки интенсивности работы, хотя, несомненно, она у русского студента значительно слабее, но на основании объективных цифр: дней и часов работы. У заграничного студента праздники и вакации поглощают не более третьей части того времени, которое уходит на праздники у русского. Но и в учебные дни заграничный студент занят гораздо больше нашего. В России больше всего занимаются на медицинском факультете, но и там количество обязательных лекций в день не превышает шести (на юридическом — четырех-пяти), тогда как французский медик занят семь-восемь часов»[69].
Современный российский исследователь А.Г. Гаспаришвили, сравнивая современное студенчество с тем, что было в начале века, приходит к несколько парадоксальному выводу: «Можно сказать, что в Московском университете за последние сто лет нравы не ухудшились, а может быть, даже улучшились, и конфликт поколений отцов и детей стоит не так остро, как сто лет назад. И студент, может быть, даже стал более интеллигентен и образован»[70].
Таким образом, если студенчество начала XX века и не было в полном смысле «отбросами общества», то очень недалеко от них ушло.
После событий 1905—1907 годов ситуация стала значительно меняться. Грандиозная программа правительства империи в сфере образования привела к тому, что к 1913 году число студентов не просто возросло в полтора раза по сравнению с 1904 годом, но и в значительной степени изменился контингент, из которого формировалась учащаяся молодежь. Проводимая реформа образования открыла дорогу к получению аттестатов и дипломов самым широким слоям населения, и число представителей маргиналов среди студентов стремительно пошло на убыль.
Утихли студенческие волнения (тут свою роль сыграли, правда, и меры административного характера), студенчество в целом стало более патриотичным и лояльным власти.
В 1914 году многие студенты добровольцами ушли на фронт Первой мировой войны воевать за веру, царя и Отечество, а призыв студентов в 1915 и 1916 годах в военные училища дал кадры тех самых юнкеров, что стали последними верными правительству войсками в моменты революционного хаоса. Советская историческая литература, описывая контрреволюционную деятельность юнкеров во время захвата большевиками власти, «забывала» упомянуть, что основную массу этих юнкеров составляли вчерашние студенты и гимназисты. В Добровольческой армии генерала Деникина был даже целый полк, сформированный из бывших студентов и гимназистов, — партизанский генерала Алексеева пехотный полк, развернутый впоследствии в дивизию. Цветами этого полка были белый и голубой — в память цветов студенческой и гимназической формы, которую носило не столь давно большинство его солдат и офицеров[71].
Чтение — лучшее учение
Говоря о развитии просвещения в России, нельзя не упомянуть о такой особенности русской жизни, как увлечение книгой. В некоторой степени оно составляло специфическую черту русской культурной традиции и пронизывало все слои русского общества — от элиты до простонародья. Конечно, в барских особняках читали выписанный «из Парижу» французский роман, а в крестьянской избе — купленную за алтын у бродячего торговца-офени книжицу «про чертяку», но книга пользовалась уважением всюду. Низкий уровень грамотности привел к появлению такого уникального явления, отражавшего интерес даже неграмотного русского человека к книге, — на людных местах в городе, на базарах существовал особый тип чтецов, зарабатывавших себе на жизнь чтением книг вслух. Современник так описывал их работу:
«В охотниках послушать недостатка нет. Собирается группа в 8-10 человек, которые и располагаются вокруг чтеца. Последний взимает с каждого слушателя по копейке. Сами платные слушатели следят за тем, чтобы в их числе не было даровых слушателей. Лишь только к кучке приближается новое лицо у чтец прерывает чтение и предлагает этому лицу тоже заплатить копейку. Дневная выручка чтецов доходила до рубля, не считая провизии, которая тоже считалась за гонорар»[72]
