11-я армия в этот раз смогла продвинуться лишь правым флангом и взяла г. Берестечко, 7-я успехов не добилась, только кое-где сумела улучшить позиции. А 9-я свое наступление, собственно, и не прекращала, очищая от остатков 7-й австрийской армии долины Днестра и Прута. На запад она дошла до долины р. Серета, выйдя к г. Делатынь, на севере взяла г. Долина. В результате Брусиловского прорыва — кстати, единственной в истории операции, названной не по месту действия, а по фамилии полководца, глубина продвижения у Каледина достигла 80 км, у Лечицкого — 120 км. Была спасена Италия, ослаблено давление врага во Франции — немцы оттуда сняли 11 дивизий, австрийцы с Итальянского фронта — 6. Фронт Брусилова освободил почти всю Волынь, занял почти всю Буковину и часть Галиции. В боях было взято 378 тыс. пленных, 496 орудий, 1044 пулемета, 367 минометов и бомбометов. Брусилов за эту победу был награжден "Георгиевским оружием, бриллиантами украшенным".
Ситуация для Центральных Держав была критической. Алексеев обращался к Жоффру и другим союзным представителям, что вот теперь-то надо бы нажать в других местах: "Вряд ли будут более благоприятными условия в дальнейшем для успеха наступления из Салоник. Русские войска прорвали широкую брешь в австро-германской линии, а в Галиции мы вновь перешли к наступательной войне. Германия и Австрия стягивают сюда все свои свежие силы, и таким образом ослабляют свой фронт на Балканах". Кроме того, он считал: "Сейчас наступил момент, наиболее подходящий для вступления Румынии, и это единственный момент, когда вмешательство Румынии может быть интересно для России". Но отказались англичане — они уже испытали боевое мастерство болгар и наступать на них считали слишком опасным. А Румыния глупо и нудно продолжала торговаться. Тем не менее лето 16-го стало переломным моментом во всей войне. Отныне стратегическая инициатива перешла в руки Антанты.
В период летних сражений русские солдаты, офицеры, гражданские люди сплошь и рядом проявляли чудеса героизма. И героизма, различного по формами. Так, на Западном фронте опять отличилась унтер-офицер Мария Бочкарева. Дочь бедного крестьянина из Томска, она в 14-м подала прошение о зачислении на службу. И царь лично разрешил такое исключение. Она воевала рядовым в 28-м Полоцком полку, четырежды была ранена и за доблесть заслужила полный Георгиевский бант из 4 крестов и 4 медалей. Была произведена в прапорщики… А другая русская женщина, В.В. Мещерякова, всюду ездила с Преображенским полком, где служили три ее сына. Один погиб, и мать продолжала провожать в бой и встречать из боя двоих оставшихся. Или такой случай — в июле немцы предприняли газовую атаку на позиции Грузинского и Мингрельского полков. Противогазы имелись, но, надев их, солдаты перестали слышать команды, и когда немцы полезли на штурм, началась неразбериха и паника. Тогда полковник Отхмезури снял маску и начал отдавать приказания. И его примеру последовали все офицеры в траншее. Паника улеглась, атаку отбили. Большинство солдат уцелело. Офицеры отравились и погибли.
Летом 16-го бежал из плена ген. Корнилов. Крепость Нейгенбах, где его содержали, сильно охранялась, но он стал морить себя голодом, чтобы приобрести «больной» вид. И из тюремного лазарета удрал. Где-то разжился австрийским солдатским мундиром и выдавал себя за дезертира. Прятался, шел ночами, питаясь тем, что находил на полях. Прошел часть Австрии, всю Венгрию и через Румынию добрался до своих. Стал из-за этих приключений национальным героем, а царь назначил его командиром 25-го корпуса. А в лазарете, в селе Рожище, геройски погиб уполномоченный Красного Креста Г.М. Хитрово. Недалеко от лазарета были сложены пироксилиновые шашки и при германском воздушном налете взорвались. Загорелись бараки с ранеными, и Хитрово руководил их эвакуацией, вытаскивал сам, пока не обрушилась кровля.
На Юго-Западном фронте 9-й Казанский драгунский полк получил приказ атаковать, но не мог двинуться с места под жестоким огнем. Тогда вдруг полковой священник о. Василий (Шпичек), очень тихий и скромный человек, выехал на своей смирной лошадке вперед и крикнул: "За мной, ребята!" — и поскакал, безоружный, на врага. За ним ринулись офицеры, потом весь полк. И смели противника. Впрочем, такой подвиг был далеко не единичным. С крестом в руке поднимал в атаки Лейб-гвардии стрелков иеромонах о. Александр (Тарноуцкий), несколько священников погибло в рядах 318-го Черноморского полка. Часто священники брали на себя столь опасное дело, как вынос раненых с поля боя. Всего же за время войны 14 священнослужителей были награждены Георгиевскими крестами, более 100 — наперсным крестом на Георгиевской ленте. Было убито и умерло от ран более 30, ранено более 400, а 100 военных священников оказались в плену. И как разъяснял протопресвитер армии и флота Георгий Шавельский: "Пленение священника свидетельствует, что он находился на своем посту, а не пробавлялся в тылу, где не угрожает опасность".
В заключение остается еще вернуться к процитированному в начале книги утверждению, будто победа обошлась Брусилову в "миллион убитыми". Точные цифры потерь Юго-Западного фронта за время наступления составили 497.967 солдат и офицеров. Но из них — 62.155 убитыми и умершими от ран. Ранеными и больными — 376.910, без вести пропавшими — 38.902. А откуда взялись версии о "миллионе убитых", нетрудно проследить по мере переписывания из источника в источник. В современной Брусилову литературе говорилось, что он "потерял почти полмиллиона". Потом, по мере того как слово «потерял» стали воспринимать иначе, мы встретим уже, что Брусилов "положил полмиллиона". Ну а на каком-то этапе, видать, и «пол» выпало. И 62 тысячи погибших превратились в миллион. Хотя разница, наверное, есть…
В результате Брусиловского прорыва австрийские атаки в Италии с 5.6 все более ослаблялись, а затем наступление было остановлено. Войска перебрасывались на Восток, а остающиеся вынуждены были растягивать боевые порядки. 16.6 итальянцы перешли в контрнаступление, а 25.6 австрийцы начали общий отход на позиции, подготовленные у них в тылах. Итальянцы преследовали, нанесли ряд ударов, а 9.7 Кадорна приказал прекратить атаки в Трентино и начал перегруппировывать свои дивизии снова на Изонцо.
Во Франции, где 150 дивизиям Антанты (95 французских, 49 английских и 6 бельгийских) противостояли 125 германских, все так же шла бойня под Верденом. Безразличие Петэна к своим потерям озадачило даже Жоффра, и он заменил его ген. Нивелем. После того как французы растрепали силы в контрударе на Дуомон, кронпринц снова, в 14-й раз, предпринял штурм. Опять в правобережном секторе. 1.6 ему удалось обложить форт Во и лишить защитников воды, через неделю форт сдался. Что дало кронпринцу аргумент против перебросок из-под Вердена против русских — мол, успех не за горами. Но Фалькенгайн и сам считал необходимым «обескровливание» Франции, и упрямая долбежка продолжилась. 17.6 последовал 15-й штурм. Немцы понесли очередные огромные потери, но, как раструбили их газеты, имели "бешеный успех" — продвинулись на несколько десятков метров и взяли "ферму Тиомон". Кронпринц нацеливался на последнюю, внутреннюю линию правобережных фортов Тиомон, Флери, Сувиль и Таван. 22.6 начался 16-й штурм. Опять артподготовка из 1600 орудий, газовая атака фосгеном. И 10 дивизий ринулись на фронте в 2 км. В их числе был введен свежий Альпийский корпус, так что служивший в нем Паулюс имел возможность пройти через репетицию грядущего сталинградского ада. Французская дивизия, стоявшая на острие прорыва, была практически уничтожена. Немцы взяли форты Тиомон и Флери. Но Сувиль отбился. Его уже некому было брать. Из 30-тысячного штурмового авангарда к руинам форта вышло 30 чел.
Интенсивность войны на море заметно снизилась. Правда, Шеер еще трижды выводил флот в надежде встретить отдельные британские отряды. Тщательно готовился (скажем, при выходе в августе было выслано на позиции 24 субмарины, а на разведку 8 цеппелинов). Но теперь немцы действовали осторожно, к берегам Англии не лезли, сохраняя возможность быстро вернуться на базы. А британское командование после понесенных потерь тоже не жаждало генеральной схватки. Читая вражеские радиограммы, оно о германских рейдах знало заранее, и не удивительно, что Шеер никого не встречал. Вместо артиллерийских баталий англичане стали расширять минную войну, планируя запереть немцам пути в Северное море заграждениями от Борнума до Ютландии. Но и германский флот применял минирование. Мины срывало штормами, и порой было невозможно понять, на чьей мине погиб тот или иной корабль. В Ирландском море подорвался и затонул британский линкор «Одейшес». А 15.6 Англия понесла особенно тяжелую утрату — у Оркнейских островов на мине погиб крейсер «Гемпшир», на котором военный министр Китченер направлялся на совещание в Россию.
Надо сказать, что успехи Брусилова снова высоко подняли престиж русских. Члены думской делегации, посетившей Лондон и Париж — Набоков, Чуковский, Немирович-Данченко — сообщали, что Запад испытывал очередной приступ «любви» к восточной союзнице: "Англию захлестнуло книгами о России, о русском народе. Даже "Слово о полку Игореве" переведено на английский". "Дейли телеграф" писала: "Понемногу мы начинаем понимать русскую душу… Непоколебимая лояльность, за которую мы так благодарны. Все, что неясно грезилось мечтателями-идеалистами, — выносливость, добродушие, благочестие славян — так выделяется из общего ада страданий и несчастья". Впрочем, западная «любовь» оказывалась очень уж непостоянной, целиком зависящей от потоков массовой информации. Так, в гибели Китченера британское общественное мнение не преминуло обвинить… Россию. Дескать, ну конечно же, о поездке героя Англии знали в царском дворце, через Распутина все стало известно немцам, вот и перехватили! И вообще разве можно что-то серьезное доверять этим русским! Кроме того, все восторги были уделом простых граждан и фронтовиков. Но позиция политической и военной верхушки оставалась очень далекой от "понимания русской души". Если Китченер все же понимал необходимость хороших отношений с Петроградом, то на смену ему пришел демагог Ллойд Джордж, сразу начавший проявлять озабоченность «усилением» России и откровенно радовавшийся, когда у русских случались неудачи.
