Чрезвычайно интересным является описанное Генрихом Латвийским гадание при помощи коня, произведенное ливами в 1186 г.: «У епископа был сотрудник в проповедании Евангелия… Ливы из Торейды решили принести его в жертву своим богам, потому что жатва у него была обильнее, а на их полях погибла, затопленная дождями. Собрался народ, решили узнать гаданием волю богов о жертвоприношении. Кладут копье, конь ступает (через него) и волею Божьей ставит раньше ногу, почитаемую ногой жизни; брат устами читает молитвы, руками благословляет. Кудесник говорит, что на спине коня сидит христианский Бог и направляет ногу коня, а потому нужно обтереть спину коня, чтобы сбросить Бога. Когда это было сделано, а конь опять, как и в первый раз, ступил раньше ногою жизни, брату Теодориху жизнь сохранили»{158}. Однако подобный способ гадания, равно как и представление о боге, незримо ездящем на священном коне, встречается при описании обычаев западных славян. Католические авторы сообщают, что аналогичные гадания проводились в Волине и на Рюгене, где священные кони, соответственно, были посвящены Триглаву и Святовиту. Когда раны предполагали начать войну, то, как описывает это Саксон Грамматик, перед храмом ставилось три копья, и если конь переступал их правой ногой прежде, чем левой, это считалось добрым знаком, а если же сначала конь шагал левой, то направление похода изменяли. Подобный способ гадания с помощью переступающего копья коня был неизвестен другим финно-угорским народам и является у ливов явно заимствованным. У индоевропейцев же конь с момента его одомашнивания наделялся солярными чертами и, как показывает само имя Святовита, был связан с соответствующим божеством. Со Святовитом было связано также и гадание о будущем урожае. Одинаковый способ гадания в очередной раз указывает на тесные славяно-ливские контакты, на этот раз в религиозной сфере.
О наличии культа Святовита в данном регионе говорят и другие данные. В свое время А. Никитин, основываясь на отсутствии археологических следов присутствия скандинавов на Белом море, а также еще целом ряде фактов, высказал предположение, что упоминаемая в сагах Биармия в действительности находилась не на Северной, а на Западной Двине, в земле ливов. Хоть данная гипотеза и не бесспорная, однако в ряде случаев речь в сагах действительно идет о Прибалтике. В Босасаге рядом с Биармией упоминается страна Глезисвеллир, а в саге о Стурлауге уже в Биармии на западном берегу реки Вины на равнине «был храм, так сиявший, что его блеск, казалось, озарял всю равнину, так как был он украшен золотом и драгоценными камнями»{159}. По поводу описания данного храма К. Тиандер отметил: «Если обратить внимание на выражения vellir и allglaesiligt, встречающиеся в этом описании, то нам станет ясно, что здесь имеется в виду местность Glaesisvellir»{160}. Этот исследователь, как и последующие переводчики, понял слово глез в обоих сагах как «стекло». Однако еще Тацит при описании живших в Прибалтике эстиев отмечал, что они «единственные из всех собирают янтарь, который сами они называют глезом»{161}. А. Никитин совершенно справедливо сопоставил это античное свидетельство с текстом саг и перевел описание биармского храма как «янтарносверкающий»{162}. Посколько янтарь есть только в Прибалтике, а не на Белом море, очевидно, что в обеих сагах речь идет о плаваниях викингов к берегам Западной Двины. Данный вывод подтверждается и тем, что устройство описанных в них храмов нисколько не совпадает с финно-угорскими древностями, а более всего напоминает храмы западных славян. Различную локализацию Бьярмаланда в скандинавских источниках отмечает и Г.В. Глазырина, причем написанная в XII в. «История Норвегии» относит корел к бьярмам{163}, что весьма показательно, учитывая близость ливов именно к корелам. Кроме того, следует отметить, что в скандинавской традиции Русь-Гардарики и Биармия также могли изредка использоваться в качестве взаимозаменяемых понятий, о чем говорит история волшебного меча Тюрфинга, подробнее рассмотренная нами в книге «Загадки римской генеалогии Рюриковичей». Согласно «Саге о Хёрвер», записанной между 1250 и 1334 гг., этот волшебный меч добывает викинг Арнгрим, убив предварительно его бывшего владельца, конунга Гардарики Свафрлами. Однако в труде Саксона Грамматика Арнгрим совершает поход не на Русь, а в Биармию.
Стурлауг должен был добыть волшебный рог Урахорн, о местонахождении которого сага гласит следующее: «Нужно начать с того, что в Бьярмаланде стоит большой храм. Посвященный Тору и Одину, Фршт и Фрейе, он искусно сделан из дорого дерева. (Одни) двери храма смотрят на северо-запад, а другие — на юго-запад. Там внутри Тор и Один, а перед ними на столе лежит Урахорн, с виду блестящий, как золото»{164}. Когда герой проник внутрь храма, он увидел там Тора, перед которым лежал рог, а также висели шахматные фигуры и доска из чистого золота. Прислуживали божеству тридцать женщин, главной из которых была одна великанша, вооружившаяся против незваных пришельцев: «Жрица храма стоит, темно-синяя и вздувшаяся, и держит обоюдоострый меч. Ему показалось, что на лезвиях меча горел огонь»{165}. Однако на всем Балтийском море рог и меч вместе были атрибутами только одного бога — Святовита. Западные источники не упоминают в арконском храме шахмат, однако, как отмечают исследователи данной саги, в древности они использовались и для гаданий, причем то ли игральные фишки, то ли гадательные жребии были найдены как у западных славян, так и в Ладоге. Число жриц в саге также показательно, поскольку в Арконе, согласно сообщению Саксона Грамматика, Святовит имел ровно в десять раз больше служителей, но уже мужчин: «Этот бог имеет также на службе своей триста отборных коней и столько же всадников»{166}. В Новгороде, на другой стороне Варяжского моря, когда горожане в 1136 г. свергли своего князя Всеволода Мстиславича, они так поступили с пленником: «Въсадиша въ епископль дворъ… и стражье стрежаху день и нощь съ оружиемь, 30 мужь на день»{167}. Хоть в одном случае тридцать жриц берегут храм божества, а в другом — тридцать мужей стерегут низложенного правителя (притом в доме верховного духовного иерарха города), числовая символика оказывается совершенно одинаковой. Имена скандинавских божеств не должны вводить нас в заблуждение, поскольку авторы саг для ясности отождествляли неизвестные мифологические персонажи других народов со своими богами. Так, например, англо-норманнский хронист Ордерик Виталий в 1068 г. сообщал: «Лютичи не знали истинного Бога, но, опутанные сетями невежества, поклонялись Гводену, Туру и Фрее и другим ложным богам или скорее бесам»{168}. В данном случае, упоминая трех главных богов западных славян, он также обозначил их именами более привычных ему скандинавских богов.
Гводен — это Один, верховный бог языческого пантеона викингов, которому соответствует славянский «бог богов» Святовит. Тур — это громовержец Тор. Хоть мы и не можем с абсолютной точностью определить его западнославянский аналог, но у восточных славян им был громовержец Перун, известный также и полабским славянам. Фрея была богиней любви, которой посвящалась пятница, и это однозначно указывает на почитаемую как восточными, так и западными славянами Мокошь. Комментаторы саги о Стурлауге считали, что данное описание богов биармов взято из описания храма в Упсале, однако в последнем поклонялись трем мужским божествам — Тору, Водану и Фрикко. Гораздо ближе к тексту саги описание богов лютичей, однако и там упоминаются два бога и одна богиня. Наиболее точную аналогию ему мы видим в восточнославянском Збручском идоле, на верхней части которого были как раз изображены два бога и две богини. Одновременно с этим данный идол символизировал собой Первобога, объединяющего собой все три сферы мироздания, и в этом качестве еще первыми исследователями был отождествлен с четырехликим западнославянским Святовитом. Из текста саги непонятно, представляли ли собой изображения Тора и Одина один или два идола, однако, даже если предположить последнее, это может быть объяснено тем, что многоглавые боги были чужды скандинавам. То, что в храме служило тридцать жриц, указывает на тридцатидневный месячный цикл и, соответственно, на солярную природу божества, которому был посвящен данный храм. Не только оба священных атрибута божества, но даже число служителей находит свою аналогию в Арконе на Рюгене. С учетом всего этого мы вправе заключить, что «янтарносверкающий» храм близ Двины в саге о Стурлауге является еще одним свидетельством существования культа Святовита в Прибалтике. Кроме того, сами формы Вина, или Дюна, как саги называли главную реку Бьярмаланда, указывают в качестве источника заимствования на славянскую Двину, а отнюдь не латышскую Даугаву.
