Ну, у моряков вообще традиционно свое мнение по отношению к сухопутному генералитету. Капитан-лейтенант князь Л.А. Ухтомский в своих записках вообще прямо заявил: «Мы, моряки, только одного Степ. Алекс. Хрулёва признавали генералом».{181}
Я ни в коей мере не собираюсь оправдывать генерала Кирьякова. Он был не лучше и не хуже других представителей русского генералитета, командовавших войсками при Альме. Но чтобы стараться оставаться до конца объективным, нужно признать, что ему «повезло» оказаться тем «козлом отпущения», на которого свалили всю вину за альминское поражение или, по крайней мере, большую ее часть. Ему даже не дали возможность толком оправдаться. Вяло и бестолково обвинив высшее командование в том, что «…цель и связь в действиях наших войск исчезли и общий бой раздробился на частные дела
полков», «…никто из начальствующих, увлеченных в бой с ближайшими против них частями, не мог знать и не видеть того, что делалось на других пунктах сражения…», он облек себя незавидной участью пожизненно носить титул «главного виновника» поражения.{182}
Увы, конкурировать с более влиятельными и титулованными сановниками, которым Меншиков своими руками и руками своего окружения «слепил» славу героев Альмы, Кирьякову было не под силу. Василий Яковлевич впоследствии еще несколько раз пытался оправдаться перед современниками, понимая, что ему трудно после всех предъявленных ему обвинений в поражении русских войск на Альме, а «…беспристрастие и строгая истина…»{183} обязали рассказать правду. Свою позицию он изложил в «Характеристике сражения при Альме». Источник спорный, путаный и с явными противоречиями, местами с откровенной ложью. Но в ней генерал открыто выражает протест и приводит свою версию произошедшего на Альме. Мы по ходу повествования будем говорить о ней. В данном случае для нас важно, что командир 17-й пехотной дивизии был крайне недоволен позицией.
«…я, в присутствии нескольких лиц, из коих помню адъютанта князя Горчакова, подполковника Дурново, обратился к подполковнику Залесскому со словами: «Если мы должны драться так, как стоим, то Вы как офицер генерального штаба обязаны принести Ваше самолюбие в жертву общей пользе и испытать все средства, чтоб упросить не сводить войск вниз, но расположить их на нагорной части берега». На другой день я уже имел право заключать, что подполковник Залесский не разделял моего мнения».{184}
Полковник А.П. Хрущев. Командир Волынского пехотного полка. Портреты лиц, отличившихся заслугами и командовавших действующими частями в войне 1853–1856 годов. СПб., 1858–1861 гг. Добавлю только, что, по мнению участвовавших в сражении офицеров, генерал В.Я. Кирьяков в жизни не был таким уж ничтожеством, которым его рисует Меншиков и подхвативший княжеский голос хор других истинных виновников поражения.
Будем и мы справедливы к Василию Яковлевичу Кирьякову. Как сказал о нем генерал М. Богданович: «…старый служивый, получивший Георгиевский крест в польскую войну, …испытанной храбрости».{185} На фоне большинства командиров полков он еще не так плохо выглядит. Генерал Духонин говорит о Кирьякове как о человеке, достойном «…полной веры и уважения».{186} Тем более, если сравнивать его с такими личностями, как генерал-майор Куртьянов (командир Московского пехотного полка), генерал-майор Волков (командир Тарутинского егерского полка) и полковник Славин (командир Углицкого егерского полка) — настоящий апофеоз непрофессионализма высшего эшелона командиров николаевской армии.
Московский пехотный полк
Сыграл одну из самых тяжелых и драматических ролей в сражении и практически не имел времени для отдыха, прибыв к месту предстоящего боя лишь около 8 часов утра, совершив непрерывный 150-верстный марш от Арчинской станции, продолжавшийся более 65 часов.{187} Последние два батальона московцев появились на позиции только за два часа до боя.{188}
С 1847 г. полком командовал генерал-майор[26] Михаил Иванович Куртьянов. Полк входил в 1-ю бригаду 14-й пехотной дивизии, состоящей из Волынского и Минского пехотных полков, под командованием генерал-майора фон Моллера.
Генерал Кирьяков сообщил русскому главнокомандующему, что солдаты устали и необходимо дать им хоть небольшой отдых, а не ставить в первую линию обороны. «После трехдневного форсированного марша батальоны эти и полтора часа не могли отдохнуть, пусть бы полежали; можно их заменить другим полком».{189}
На это князь Меншиков раздраженно ответил, что «…для них это ничего не значит»,{190} намекая на высокий моральный дух солдат. Ну что ж, мы уже поняли, что отношение князя к моральному фактору было весьма специфическим, недооценка значения солдатской психологии стала одной из причин, приведших в итоге к неудаче.
Генерал-лейтенант В.Я. Кирьяков. Начальник 17-й пехотной дивизии. Портреты лиц, отличившихся заслугами и командовавших действующими частями в войне 1853–1856 годов. СПб., 1858–1861 гг Лейтенант А.П. Обезьянинов. В Альминском сражении — офицер морского батальона. 1860 г. Кирьяков с явной досадой объявил московцам о решении командующего, добавив, что он лично к нему не имеет никакого отношения, но не имеет выбора, кроме как выполнить, действуя «… по приказанию самого главнокомандующего».{191}
Современные историки уделяют внимание личности генерала Кирьякова в основном за пущенный им в оборот слоган «…шапками закидаем…» и пристрастие к неумеренному употреблению алкоголя. Но практически ничего не написано о не менее «ярком» персонаже Альминской драмы — командире Московского полка генерал-майоре Куртьянове. Он, конечно, не столь обогатил великий и могучий русский язык, как генерал Кирьяков, но в «Истории 65-го Московского пехотного полка», о которой речь пойдет несколько позже, ему дается такая уничижительная характеристика, что становится не по себе от осознания того, какие безграмотные начальники должны были вести в бой «прекрасный человеческий материал» — русского солдата — 20 сентября 1854 года!
«В полку не было ни одного старшего офицера, знакомого с тактикой, стратегией или военной историей, они не читали ничего, кроме приказов и распоряжений Военного министра или информационных бюллетеней «Русского инвалида». В этом отношении полковой командир Куртьянов …выделялся среди остальных. Он всякий раз, когда его спрашивали о возможности Западной Европы начать войну с Россией, с достоинством произносил: «Да разве враги наши забыли 12-й год?» и, не дождавшись ответа, доканчивал свой вопрос словами: «забыть они никак не могли».{192} Я думаю, что прекрасную характеристику командиру полка дал русский военный писатель М.М. Филиппов: «…необычайно толстый и цветом лица напоминавший разваренного рака, Куртьянов был одним из самых типичных полковых командиров, созданных в России эпохою Аракчеева. По искусству браниться и кричать громовым голосом не многие могли сравниться с ним. На смотрах он отличался молодецким командованием, и только излишняя тучность мешала ему держаться молодцом на коне, который едва выносил тяжесть всадника. Вообще по мере возможности Куртьянов предпочитал ездить в коляске».{193}
В результате «…вследствие такого убеждения генерал Куртьянов нисколько не подготовил к боевому делу вверенный ему полк» и прибыл к месту сражения уже после выхода батальонов на позицию.{194}
Вообще все действия командира Московского пехотного полка — пример элементарной безалаберности и глупости. В предвкушении полной грядущей победы он ничего не сделал для предотвращения будущего поражения.
«Соединившись с прочими войсками часа за два до начала сражения, он не воспользовался остановками неприятельских колонн, двигавшимися перед нашими глазами, не хотел осмотреть положения левого крыла, на котором был поставлен полк его в числе всех 4-х батальонов, так как на местности той ему и предназначалось быть действующим лицом. Не выполнивши своего важного назначения, командир полка начал кричать на прибывшие с ним батальоны, делать распоряжения, не уместные в столь важную минуту, а в недоумеваемых местах своей речи громко призывать Вельзевула во всех его видимостях. К чёрту отправил и носилки для раненых, им замеченные за 4-м батальоном».{195}
Что тут скажешь? Типичный «сын эпохи» генерал Куртьянов совершенно перепутал строевой плац с полем сражения, объединив собственную глупость с уникальным помещичьим самодурством. Забегая вперед, отметим, что после проигранного русскими сражения Куртьянов, получивший легкое ранение, стремясь оправдать себя, заново переписывал историю действий полка при Альме, составляя вместе с полковым адъютантом подпоручиком Яковлевым донесение, «…которое не согласовывалось с действительным расположением нашего полка в упоминаемом сражении».{196}
