— Нам требуется нечто подходящее для переправки войск через Ла-Манш в Англию, — коротко сказали они ему. — У вас есть какие-нибудь идеи?
Герр Зибель был хорошо знаком с морем, и после некоторого размышления ему на ум пришла весьма простая идея. Десантная баржа или паром, независимо от того, как их называть, должна была быть прочной, чтобы противостоять бурному морю, иметь мелкую осадку, чтобы торпеды проходили ниже, не причиняя вреда, и легко транспортироваться. Она должна быть хорошо вооружена зенитными пушками и не зависеть от портов, гаваней, причалов и т. п., чтобы иметь возможность высаживать войска на открытом берегу. И прежде всего, их конструкция не должна требовать никаких специальных материалов, а сборка вестись из доступных материалов.
Герр Зибель думал, что сможет выполнить все эти требования. Он знал, где находились военные понтоны, и также знал, где без употребления лежали 3 тысячи резервных двигателей «BMW». Он засел за расчеты и эскизы, а немного позднее приступил к изготовлению опытных образцов. После нескольких экспериментов окончательная модель состояла из двух понтонов, соединенных платформой, и приводилась в движение двумя двигателями «BMW» в задней части. Так родилась десантная баржа, или паром Зибеля.
К началу сентября 450 таких паромов были готовы к использованию в портах и гаванях Северной Франции. Их было достаточно, чтобы перевезти через Ла-Манш две дивизии. Генерал-фельдмаршал Браухич[107] присутствовал при успешных испытаниях, которые были проведены в Антверпене. Когда они закончились, он перекинулся несколькими словами с изобретателем.
— О да, — сказал он в завершение, — а как насчет их использования зимой?
— Зимой?! — воскликнул с удивлением изобретатель. — Но если мы будем ждать зимы, то проиграем второе сражение на Марне?[108]
Он вернулся на свою фирму в смятении, задаваясь вопросом, имело ли Верховное командование вообще какое-нибудь намерение вторгаться в Англию.
Паромы Зибеля никогда не были использованы с той целью, с которой были созданы, но не пропали впустую; они оказали огромные услуги немецкой армии, особенно в Северной Африке. В то время, когда ни одно итальянское судно не могло показаться в Средиземном море, паромы Зибеля снова и снова пересекали его, перевозя пополнения и снаряжение для Роммеля[109]. Когда же потребовалось эвакуировать Кубанский плацдарм, паромы Зибеля спасли тысячи людей.
В дополнение к паромам Зибеля немецкие военные власти мобилизовали много рейнских барж, усилив их корпуса и установив на них двигатели, хотя они и подобные им суда не могли противостоять бурному морю так же, как паромы Зибеля. Флот десантных барж вместе с множеством других судов, пригодных для перевозки войск через относительно узкий пролив в Англию, был сконцентрирован в Северной Франции. Имелись 155 пароходов, 471 буксир, 1160 моторных лодок всех видов и 1722 плоскодонные баржи, и, учитывая такие большие приготовления, все те, кто сомневались относительно того, действительно имелось ли какое-то намерение вторжения, теперь затихли.
Тем временем Битва за Англию продолжалась. Геринг говорил, что Королевские ВВС должны были быть сброшены с неба и уничтожены на земле в течение трех дней, но теперь об этом пришлось забыть. Королевские ВВС по-прежнему все еще находились в небе. Однако и у них также были видны признаки значительных проблем. Их потери были ужасно высокими, и Доудинг имел все основания для беспокойства, особенно потому, что вместе с другими английскими руководителями верил в то, что люфтваффе имеют ресурсы большие, чем они были. Число аэродромов вокруг Лондона, которые получили тяжелые разрушения, увеличивалось, а из тысячи обученных пилотов приблизительно 25 процентов уже не участвовали в боях. В конце августа стало казаться, что силы истребительной авиации скоро иссякнут.
В сентябре начались мощные налеты на устье Темзы, и в ходе одного из них эскадрилья бомбардировщиков Дейхманна[110] приблизилась к Большому Лондону[111] и сбросила бомбы на парфюмерную фабрику, которая не имела никакой ценности как цель. Но приказ Гитлера о том, что Лондон не должен подвергаться налетам, еще соблюдался, и Дейхманн получил официальный выговор.
С 4 августа по 7 сентября, всего лишь за немногим больше месяца, истребительное командование потеряло 503 машины. Это было значительно меньше, чем потеряли люфтваффе, но этот факт мало утешал Доудинга: английская противовоздушная оборона могла быть полностью сведена на нет, невзирая на любые потери люфтваффе. В этот период англичане полагали, что люфтваффе потеряли 1402 самолета, но это было преувеличением — каждая из сторон переоценивала потери противника. Потери «Харрикейнов» и «Спитфайров» не так сильно волновали Доудинга, хотя это тоже было достаточно плохо, как потери обученных пилотов, которые не могли быть легко восполнены[112]. Но затем — по какой-то неизвестной причине — люфтваффе прекратили налеты на английские аэродромы, и бомбардировщики были перенаправлены на другие цели. Облегчение наступило в самый последний момент. Это походило на чудо.
6 сентября в штаб Кессельринга прибыла небольшая колонна автомобилей. Из одного из них вышел Геринг, которого Кеселльринг встретил у входа на командный пункт. Кессельринг уже знал, что направление немецкого воздушного наступления должно измениться и что его целью больше не является подготовка к вторжению. Вместо этого он должен был атаковать военные предприятия Англии, ее доки и портовые районы, а в открытом море — конвои, которые доставляли ей сырье. Прежде всего, от люфтваффе требовалось отомстить за бомбежки Германии, выполненные Королевскими ВВС.
Виды на будущее Гитлера были связаны с континентом. Он никогда сильно не беспокоился относительно плана вторжения по другую сторону Ла-Манша. Это его нежелание сильно поощряли армейское командование и адмирал Редер. Первое опасалось неприятных неожиданностей, даже если немецкие силы смогут высадиться в Англии, а другой боялся британского военно-морского флота. В результате их объединенного влияния Гитлер не сильно сожалел о том, что пришлось полностью отказаться от идеи вторжения. И обстоятельством, которое особенно повлияло на него, было то, что английские бомбардировщики пролетали над Германией и сбрасывали свои бомбы[113]. В блеске славы, созданной его большим триумфом во Франции, ему было невыносимо думать, что англичане, которым было далеко от сохранения спокойствия у себя дома и надежды на милосердные условия капитуляции, фактически принесли войну в Германию. Как тщеславный человек, он был склонен испытывать чувство обиды и ненависти, и в сложившейся ситуации эти английские налеты, хотя и бывшие не более чем булавочными уколами, привели его в ярость.
Он чувствовал, что ему бросили вызов и оскорбили, и в гневе жаждал мести. Как следствие, 4 сентября на официальном открытии осенней уборочной кампании в Германии он произнес речь, полную угроз:
— Независимо от того, что готовит будущее, я уверен в одном: Англию ждет крах — так или иначе. Конечно, я буду готовиться к этому тщательно и добросовестно… И если Англии станет любопытно и она спросит: «Хорошо, почему тогда он не наступает?» — я отвечу: «Потерпите! Он обязательно наступит». И если они говорят, что будут бомбить наши города в больших масштабах, то я говорю, что мы полностью сотрем их города…
Геринг ежедневно получал цифры потерь люфтваффе и, без сомнения, испытывал опасения по поводу новой задачи, которую им теперь предстояло выполнять, но, несмотря на здравый смысл, который, вероятно, утратил тогда, ухватился за возможность руководства гитлеровской кампанией мести с воздуха. Когда он и Кессельринг вышли из подземного бункера и поднялись на наблюдательную площадку, Геринг сиял, а у Кессельринга на лице была слабая улыбка. Именно с этой площадки Кессельринг так часто уже наблюдал за действиями авиации — с большой тревогой за своих подчиненных. Он никогда не был летчиком, но обладал всем суеверием летчиков и, в особенности, расценивал любое изменение планов во время ведения действий как худшее из возможных предзнаменований.
Геринг и Кессельринг посмотрели через Ла-Манш. Был небольшой туман, но недостаточный, чтобы скрыть английское побережье. Геринг через мощный морской бинокль, установленный на треноге, изучал увиденную картину. Его генералы и их адъютанты тихо стояли позади. Еще раз воздух был заполнен гулом двигателей, но сей раз бомбардировщики летели к Лондону — тяжелые Не-111, Ju-88, «Штуки», быстрые Me-109 и более тяжелые и неуклюжие Me-110. Геринг был так взволнован этим зрелищем, что опрометчиво произнес во включенный микрофон на наблюдательной площадке необдуманную речь, и она была немедленно передана по всем немецким радиостанциям.
