– Но ставка делалась и на нее тоже, – заспорил первый.
Неохиппи разговорился:
– Она сама вышла на нас. Пристала как банный лист. Плюнули – оплатили ей проезд из Севска, проживание, на всякий случай. Хотели, чтоб посреди рассказа о пропавших ценностях она выскочила с репликой типа: «Вы тут бодягу развели из-за небольшой в общем-то пропажи, а у меня под рукой громадные сокровища находятся – и никому дела нет!!!» Ну и поведала бы о своем кладе. Но уже перед съемкой кто-то что-то ляпнул, кому-то не понравилось – в общем, сняли ее…
Их беседа, в обычном для телевизионщиков раздрайно-понтовом тоне, к которой я, впрочем, невольно прислушивался с вполне объяснимым профессиональным интересом, прервалась шумным появлением в комнате немолодой суетливой тетки.
– Пшли! пшли! – потащил за локоть «стильный» приятеля. – Ща пристанет с расспросами – что да как, да враскардак!
Я незаметно обернулся, разглядывая несостоявшуюся героиню телесюжета. На вид ей было от сорока пяти до пятидесяти лет. Типичная провинциальная тетка. Довольно полная. В платье «лохматых» советских годов. Не сказать, что совсем бабка, не сказать, что совсем деревенская, а скорее похожа на полуинтеллигенцию из глухомани. Несмотря на довольно шумное свое появление, она вежливо обходила каждого с одним вопросом: «А скажите, пожалуйста, как мне с копателями – с теми, кто сами клады ищут, познакомиться, где бы их увидеть?» Большинство присутствующих от нее отмахивались. Но вдруг кто-то указал на меня. А я только-только собрался незаметно выскользнуть – ведь очень спешил! Мелкими крысиными шажочками, неловко семеня на полусогнутых полных и коротких ножках, она подбежала ко мне и заговорила скорым-скорым шепотом:
– Вы должны мне помочь! Вы просто обязаны приехать! У меня есть информация о больших миллионах! Я писала Путину, писала в ФСБ… Вы обязательно должны это найти и забрать!!!
– Вы хоть сказали бы, где это? – неприязненно поморщился я, прикидывая, на сколько же теперь опоздаю на деловую встречу.
Годы кладоискательской практики выработали свою железную логику. Самое первое – надо узнать, из какого региона «прозвучал сигнал» о кладе. Если недалеко, «сорваться на раскопки» бывает легко и просто. Если это близлежащая область, к примеру Подмосковье, – то получится экспедиция одного дня. Короткие кладоискательские экспедиции – наиболее оптимальный для нас вариант. Когда же речь заходит о каком-нибудь Нарьян-Маре или другом государстве (вроде Украины), где неизвестен конечный результат, где нужно учитывать возможное противодействие властей, пограничные, таможенные проблемы, «сюрпризы» местной специфики, вероятную конкуренцию, – тут у всякого нормального кладоискателя настроение портится, и охота может отпасть. К тому же великое множество к нам обращается психически нездоровых людей, одержимых идеей номинального обладания громадными сокровищами, которые, мол, единственное – надо выкопать из земли. На деле же, кроме больной фантазии, под словами их ровным счетом ничего нет! А если еще учесть, что в каждой – без преувеличения! – семье живет своя легенда о кладе…
В общем, практика показывает, что прислушиваться ко всем разговорам и слухам о кладах и все их проверять раскопками – жизни не хватит! Да и нередко, что называется, «овчинка выделки не стоит» даже в случае, когда удается добыть единичную находку – какой-нибудь ни музейной, ни особенной номинальной ценности не представляющий фамильный золотой крестик или несколько старых монет.
– Совсем, совсем рядом с городом Севском в Брянской области, – скороговоркой объясняла женщина. – У нас и дороги приличные!
Я качнул головой: неинтересно, мол, далеко. И только тут заметил, что она уже крепко держит меня под локоть и вряд ли собирается скоро выпустить, а сама все повторяет:
– Понимаете, если мы с вами этого не сделаем, на город могут обрушиться ужасные несчастья, пострадают люди! Эта фамильная тайна – она, как проклятие, тяготит, мучает меня, я ночей из-за нее не сплю, болею… Вы оставьте, пожалуйста, телефон – я вам все-все расскажу, вы убедитесь, я покажу место – и вы сразу же его откопаете!
Я взглянул на часы и понял, что, если сию же минуту не освобожусь, погибли все мои назначенные на сегодня дела. Не долго думая, чтоб только отмазаться, оставляю ей номер «Конторы» и – ура, свободен! – наращиваю темп, чтобы успеть на встречу.
К вечеру я напрочь позабыл об этом разговоре. Но, как выяснилось, рановато! Не прошло и двух дней, как начались постоянные звонки из Севска с теми же просьбами. Сначала я недоумевал, откуда только деньги берутся на межгород? Но чуть погодя тетка призналась, что звонит с работы и потому отчасти не может себе позволить говорить более обстоятельно. «Куда уж пространнее, куда уж подробнее!» – хмыкнул я про себя, но ирония уже не спасала: настойчивость этой женщины действовала наповал. Мне же было – ну совсем неохота заниматься ее проблемой. И силы, и время, и деньги вложишь, а результат – совершенно непредсказуем! Бывало ведь, что мы и обжигались на таких недостоверных сведениях и скоропалительных экспедициях. Однако не зря в народе говорят: «Вода камень точит!»
Потихоньку настойчивость ее начинала давать результаты: я стал задумываться о возможности такого мероприятия. Но решился пока лишь на предварительный шаг: продиктовал ей свой адрес и предложил в письме подробно сообщить историю клада и пути к его поиску. Это принесло свои плоды: телефонные пробивания на некоторое время прекратились. Но не прошло и недели, снова регулярные звонки с вопросом «дошло ли письмо?». Умышленно я не назвал ей индекс, а без него, как известно, письма идут дольше. Однако недели через три оно пришло! Крупный ученический почерк, на удивление ровные строчки на нелинованных листах формата A4: «…Как я уже говорила Вам по телефону, положение у меня отчаянное. Коротко о своей проблеме: в 1943 г. немцы шли на Прохоровку остановились в деревне Доброе Упряжнинского р-на Курской обл. Жили в доме у моего деда Тимофея Андреевича. Он сам в войну работал в милиции, не понаслышке знал о врагах народа. Бабушку немцы выгнали из дома с детьми на край села. Старшие сыновья, мои дяди – Никита и Семен, а еще друг их Петр – мстили немцам как могли. Им было 13–15 лет. Домстились: немцы стали расстреливать жителей, искали их. А эти пацаны прятались на огороде у немцев под носом в дедовом (отцовом) тайнике для зерна. Ну вот. В ту ночь они сидели там не дыша, забыли даже, что оружия поднатаскали, немцы копались возле ямы. Ребята думали, что это их откапывают. Но всё прошло.
В 1968 г. мой дед Тимофей Андреевич на этом месте осенью стал копать бурт под картошку. Тут я с бабушкой подошла. Мне было 8 лет. И вдруг увидела ящик. Кричу: „Дедуш, хватай!“ Он обернулся, сам испугался. Выхватил один, а вслед за этим стала напухать стенка бурта. Это, как я потом прочитала, естественное свойство чернозёма. Он ударил по стенке лопатой. Вот что там было: 5 ящиков из-под снарядов с драгоценностями, 4 дипломата, 1 резная шкатулка красного дерева, набитая до отказа. В одном из ящиков: куски переплавленного в спешке золота, вазы, бриллиантовое колье и зубы. Много. Окровавленные такие. Они, эти золотые коронки, зазвенели, падая у дедушки с ладони. Он с такой ненавистью сказал: „Сволочи!“ Сверху этих коронок, помню, лежало несколько колечек, были и с камушками. Это точно уж не музейное, а снятое с людей. В дипломатах: в одном – танкистские шлемы, во 2-м – обмундирование немецкого офицера, письма, открыточки с голубками, в 3-м – патроны (дед их выбросил в речку за усадьбой), в 4-м самое дорогое – опись. Громадной толщины! Сверху списки расстрелянных русских людей, приказы из рейсхтага, ещё что-то вроде этого.
Дед меня очень просил, приказывал всё запомнить и молчать: „Не возьмёшь это золото – не переживай! Главное – документы возьми! Они принесут тебе славу, признание и больше денег, чем стоят все эти цацки!“ Всё это должно быть передано, когда мне будет 45–46. Сейчас мне уже 46 – срок истекает. До 16 ноября, дня смерти дедушки, всё должно быть сделано.
За свои годы я натерпелась всего: у меня умер первый сын, выходила дважды замуж – всё даром. Сейчас у меня взрослые два сына, младший в армии, в МВД Кировской обл. Я часто сижу без хлеба в прямом смысле, терпим голод, постоянные проблемы с деньгами, постоянно в долгу. Личной жизни никакой. Я не живу, а каждый день борюсь за свое существование. Хотя на работе (я в культуре работаю) есть определенный авторитет, преимущества какие-то и т. д.
Впервые я раскрыла рот после смерти бабушки. Дед умер в 1969-м, а бабушка, наверное, в конце поста перед Пасхой в 1995-м. Были талоны, ваучеры… И я сказала приехавшей в госте тете Алле: „А чего мы, собственно, страдаем, если!..“ Меня осмеяли, начали презирать, а потом я поняла, что знаю что-то очень опасное. Туда начали ездить. В 2002 году 5 ноября некий предприниматель Власенко выкопал первый ящик. Дед мой ради озорства закопал его на соседнем огороде с разным тряпьем. С тех пор на ровном месте стала появляться трава, как укроп, гигантских размеров. Будто что-то дремавшее пробудилось и стало защищаться. В зоне стали гореть дома, на всю округу в радиусе 1 км стали разоряться люди и уезжать с этого места. В настоящий момент деревню легче с вертолета разыскать.
